Страница 4 из 22
— Конечно, милая. Больше ни слова не скажу об этом. Если у тебя изменятся планы, всегда можешь приехать домой. Мы с отцом будем тебе очень рады.
— Я — нет, — сказал Олтон. — Зачем она мне нужна? Переезжать обратно к родителям — из этого никогда ничего хорошего не выходит. Живи себе где-нибудь подальше.
— Не волнуйся, — ответила Мадлен. — Так и сделаю.
— Тебе выбирать, — продолжала Филлида. — Но если в самом деле приедешь домой, можешь жить в мансарде. Будешь сама себе хозяйка.
К своему удивлению, Мадлен поймала себя на том, что обдумывает это предложение. Может, рассказать родителям все, свернуться в клубок на заднем сиденье машины, и пускай они отвезут ее домой? Можно будет поселиться в своей бывшей спальне, где кровать, похожая на санки, и собственноручно выбранные обои. Можно стать старой девой, как Эмили Дикинсон, писать стихи, полные черточек и таланта, никогда не толстеть.
Голос Филлиды вывел ее из задумчивости.
— Мадди! Это не твой друг Митчелл там?
Мадлен повернулась на сиденье:
— Где?
— По-моему, это Митчелл. На той стороне улицы.
В церковном дворе на свежеподстриженном газоне действительно сидел, по-восточному поджав ноги, Митчелл Грамматикус, «друг» Мадлен. Губы его шевелились, словно он разговаривал сам с собой.
— Ты не пригласишь его к нам присоединиться? — сказала Филлида.
— Прямо сейчас?
— А что такого? Я буду очень рада повидаться с Митчеллом.
— Он, наверное, своих родителей ждет.
Филлида помахала рукой, несмотря на то что Митчелл был слишком далеко и не мог ее заметить.
— Что это он на земле сидит? — удивился Олтон.
Все трое уставились на Митчелла в позе полулотоса.
— Ну если ты его не собираешься звать, я сама схожу, — сказала Филлида.
— Ладно, — ответила Мадлен. — Хорошо. Пойду позову.
На улице становилось теплее, но не намного. Спускаясь по ступенькам «Карр-хауса» и переходя дорогу перед церковным двором, Мадлен видела, как вдали собираются черные облака. В церкви кто-то проверял колонки, беспокойно повторяя: «Сассекс, Эссекс, Кент. Сассекс, Эссекс, Кент». Натянутое над входом в церковь полотнище гласило: «Выпуск 1982». Под транспарантом в траве сидел Митчелл. Он по-прежнему беззвучно шевелил губами, но когда заметил приближавшуюся Мадлен, резко прекратил.
Мадлен остановилась в нескольких футах от него.
— Ко мне родители приехали, — сообщила она ему.
— Сегодня выпуск, — ровно ответил Митчелл. — Ко всем родители приехали.
— Они хотят с тобой повидаться.
В ответ Митчелл слабо улыбнулся:
— Наверное, они не знают, что ты со мной не разговариваешь.
— Нет, не знают. Вообще-то я разговариваю. Сейчас. С тобой.
— Под давлением или сменила тактику?
Мадлен, переминаясь с ноги на ногу, недовольно сморщила лицо.
— Послушай. У меня жуткое похмелье. Прошлой ночью почти не спала. Родители только десять минут как приехали, а я уже готова от них на стенку лезть. Так что если бы ты смог просто подойти поздороваться, это было бы очень кстати.
Большие выразительные глаза Митчелла дважды мигнули. На нем была габардиновая рубашка в стиле ретро, черные шерстяные брюки и стоптанные ботинки. Мадлен ни разу не видела его в шортах или в кроссовках.
— Извини, что так получилось, — сказал он.
— Все нормально, — ответила Мадлен, глядя в сторону. — Не важно.
— Я, как обычно, проявил себя мерзавцем, вот и все.
— Я тоже.
Они помолчали. Мадлен почувствовала на себе взгляд Митчелла и скрестила руки на груди.
А получилось вот как. Как-то вечером в декабре прошлого года Мадлен, озабоченная своими романтическими переживаниями, столкнулась с Митчеллом в кампусе и привела его к себе в квартиру. Ей требовалось мужское внимание, она кокетничала с ним, не до конца отдавая себе в этом отчет. Митчелл взял с ее стола баночку с разогревающей мазью и спросил, что это такое. Мадлен объяснила, что у людей, которые занимаются спортом, иногда болят мышцы. Понятно, что Митчеллу это явление неведомо, поскольку он все время просиживает в библиотеке, но пусть уж поверит ей на слово. На этом Митчелл подошел к ней сзади и мазнул ей за ухом разогревающим гелем. Мадлен подскочила, заорала на Митчелла и стерла эту гадость футболкой. У нее были все основания сердиться, но все-таки Мадлен понимала (даже в тот момент): она пользуется этой ситуацией как предлогом, чтобы выставить Митчелла из своей комнаты и замести следы — ей вообще не стоило с ним кокетничать. Самое худшее в этой ситуации был удрученный вид Митчелла — казалось, он вот-вот заплачет. Он все извинялся, говорил, что просто пошутил, но она приказала ему уходить. В следующие дни, прокручивая этот эпизод в голове, Мадлен все больше и больше расстраивалась. Она уже готова была позвонить Митчеллу и извиниться, как вдруг получила от него письмо, чрезвычайно подробное, полное убедительных доводов и точных психологических наблюдений, приглушенно-враждебное письмо на четырех страницах, в котором он называл ее «бесчувственной кокеткой» и заявлял, что ее поведение в тот вечер было «эротическим вариантом хлеба и зрелищ — только без хлеба». Когда они в следующий раз столкнулись, Мадлен сделала вид, будто незнакома с ним, и с тех пор они не разговаривали.
Теперь, сидя в церковном дворе Первой баптистской, Митчелл посмотрел на нее снизу вверх и сказал:
— О’кей. Пошли поздороваемся с твоими родителями.
Пока они поднимались по ступенькам, Филлида махала рукой. Она крикнула тем игривым голосом, который приберегала для любимых ею друзей Мадлен:
— Я так и подумала, что это вы там сидите. Вы были похожи на свами!
— Поздравляю, Митчелл! — Олтон сердечно пожал ему руку. — Важный день сегодня. Одна из жизненных вех. Новое поколение встает за штурвал.
Они пригласили Митчелла сесть, спросили, не хочет ли он чего-нибудь. Мадлен вернулась к прилавку заказать еще кофе, с радостью оставив Митчелла развлекать родителей. Наблюдая за тем, как он, одетый по-стариковски, занимает Олтона и Филлиду беседой, Мадлен подумала, как не раз думала прежде, что Митчелл — как раз тот умный, нормальный, нравящийся родителям парень, в которого ей следовало бы влюбиться, за которого следовало бы выйти замуж. То, что она ни за что не влюбится в Митчелла и не выйдет за него именно потому, что он такой положительный, было еще одним — сегодня утром они так и осаждали ее — признаком того, до чего она бестолковая в сердечных делах.
Когда она вернулась к столику, никто не обратил на нее внимания.
— Так что, Митчелл, — расспрашивала Филлида, — какие у вас планы после выпуска?
— Мой отец меня постоянно спрашивает о том же, — ответил Митчелл. — Ему почему-то кажется, что история религии — специальность неходовая.
Мадлен впервые за день улыбнулась:
— Вот видите? Митчелл тоже пока не нашел работу.
— Ну, вообще-то, нашел, — сказал Митчелл.
— Ничего ты не нашел, — подзадорила его Мадлен.
— Нет, серьезно. Нашел.
Он объяснил, что они с соседом по общежитию, Ларри Плешеттом, придумали план, как бороться с рецессией. Они как обладатели дипломов по гуманитарной специальности, для которых окончание университета пришлось на время, когда с работой плохо — безработица составляет 9,5 процента, — после долгих размышлений решили уехать за границу и не возвращаться как можно дольше. В конце лета, накопив достаточно денег, они собираются путешествовать по Европе. Когда посмотрят все, что можно посмотреть в Европе, полетят в Индию и пробудут там столько, сколько удастся, пока не кончатся деньги. На все это уйдет восемь-девять месяцев, может — целый год.
— Так ты в Индию едешь? — сказала Мадлен. — Какая же это работа?
— Мы будем научными сотрудниками, — ответил Митчелл. — Нас профессор Хьюз устроил.
— Профессор Хьюз с драматического факультета?
— Я недавно видела программу об Индии, — сказала Филлида. — Ужасно тяжелое впечатление. Такая бедность!
— Это мне на руку, миссис Ханна, — сказал Митчелл. — В убожестве я расцветаю.