Первый апостол

Анджела изумленно уставилась на него.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Таможенный досмотр в Дувре и Кале, мягко говоря, весьма поверхностный. В любом случае, по моему мнению, это самый простой способ перебраться через Ла-Манш.

— А если меня все-таки остановят?

— Говори, что ты обо мне ничего не знаешь, что не видела меня много недель. Разыграй удивление тем, что меня разыскивают. Ты ничего не слышала о гибели Марка, совсем недавно приобрела развалюху в Дордони неподалеку от Кагора и теперь везешь превосходный набор мебели для экипировки ванной.

— А что, если они все-таки прикажут мне заехать в специальный гараж для более подробного осмотра и начнут вскрывать коробки?

— Тогда, в тот же самый момент, когда они найдут меня, ты выпрыгиваешь и прячешься за самого крепкого таможенника. Ты напугана, так как я, угрожая оружием, заставил тебя помочь мне в побеге из Англии. Ты жертва, а не соучастница.

— У тебя нет оружия, — возразила Анджела.

— Как ни странно, есть. — Бронсон вытащил браунинг из кармана куртки.

— Откуда он у тебя?

Бронсон рассказал ей о второй неудавшейся попытке итальянских бандитов проникнуть в дом Марка.

— А ты разве не знаешь, что тебя могут посадить за один факт ношения оружия?

— Знаю. А еще знаю, что те, кто нас преследует, уже убили по крайней мере одного человека, поэтому у меня нет другого выхода, как пойти на подобный риск.

— Ты ведь сам полицейский, разве забыл? — напомнила ему Анджела. — Что усугубляет твою вину.

Бронсон пожал плечами.

— Знаю. Однако это моя проблема, а не твоя. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя защитить.

Примерно через час Бронсон выходил из магазина «B&Q» в Турроке с полной тележкой покупок. Он аккуратно загрузил все в кузов фургона, убедившись, что большая ванна, перевернутая вверх дном, лежит как раз посередине.

Затем они переехали Темзу у Дартфорда и направились к Дувру. Бронсон сделал остановку у порта, припарковав фургон в самой уединенной части стоянки, которую только мог отыскать.

— Пора меня упаковывать, — сказал он с усмешкой, хотя внешняя бравада не могла скрыть сильного внутреннего напряжения.

В глубине души Бронсон совсем не был уверен, что при необходимости им удастся убедить полицию, будто он силой заставил Анджелу вывезти его из страны.

Крис залез в кузов фургона и забрался под перевернутую ванну. Места было совсем немного, но, поджав ноги, ему все-таки удалось устроиться там с минимальным удобством. Анджела навалила на ванну и вокруг нее кучу коробок, после чего села на водительское место и включила двигатель.

В порту в одной из дисконтных касс она купила билет и въехала в Восточные доки, следуя знаку «Погрузка». На британском таможенном посту Анджела предъявила паспорт, который чиновник равнодушно пропустил через электронное считывающее устройство и вернул ей. Французский чиновник только взглянул на красно-коричневую обложку и взмахом руки пропустил ее.

За двумя этими будками располагался еще один знак с надписью «Погрузка», и когда Анджела уже собиралась, прибавив скорость, поехать в направлении, в каком указывал знак, перед ее машиной появилась мускулистая фигура. Чиновник сделал жест в сторону таможенного ангара.

Анджела шепотом выругалась, но любезно улыбнулась и поехала к ангару. Внутри она опустила стекло в кабине. Один из таможенников подошел к машине и заглянул в кузов фургона.

— Французская мечта? — спросил он.

Люди, покупающие мебель в Англии с тем, чтобы обставить какую-нибудь развалюшку в сельской Франции, не такая уж редкость в Дувре.

— Простите? — переспросила Анджела.

— Маленький каменный домик на краю деревушки в Бретани? — На физиономии таможенника появилась добродушная улыбка. — Правда, кое-что нужно немножко подновить?

— Разве что не в Бретани, а в Дордони, — ответила Анджела с обворожительной улыбкой, — и вы все очень верно охарактеризовали. Вот только домик у меня не в деревушке, а в городе. В Кагоре. Слышали?

Таможенник неопределенно покачал головой.

— Слышать-то слышал, но никогда не бывал. Так что у вас там, в кузове?

— Мебель и оборудование для большой ванной. Не знаю, что у меня на самом деле получится, но я стараюсь убедить строителей сделать ее по-настоящему большой. Хотите взглянуть?

— Да нет, спасибо. — Таможенник отошел от машины и махнул рукой. — Проезжайте.

Сердце Анджелы от страха готово было вырваться из груди. Тем не менее она нашла в себе силы помахать таможеннику и, нажав на газ, подъехала к автоматически открывающимся дверям.

Кажется, проскочили.

3

Анджела смешалась с толпой других пассажиров, побродила среди прилавков и в конце концов уселась в одном из залов, ожидая, когда паром причалит в Кале. При внешнем абсолютном спокойствии сердце ее сжималось от волнения.

Что она будет делать, если на противоположной стороне Ла-Манша ее будет ожидать французская полиция? А вдруг Крис задохнулся? И не обнаружит ли она где-нибудь во Франции, открыв кузов фургона, что все это время везла труп? Что тогда?

Наконец объявили, что всех водителей просят пройти на автомобильные палубы. По крайней мере, мучительное ожидание закончилось.

И вот, по прошествии двух часов с того момента, когда Анджела загрузилась на фургоне на паром, она уже съезжала с него по пандусу на французскую землю, присоединяясь к череде английских автомобилей, направлявшихся к автостраде. Вокруг не было никаких полицейских и таможенников. Да, собственно, как она почти сразу поняла, ею или кем бы то ни было еще, сошедшим или съехавшим с парома, здесь никто не интересовался. Большинство водителей направлялись к шоссе А26, что вело на Париж, но Бронсон просил Анджелу держаться подальше от оживленных трасс, поэтому она поехала по направлению к Булонь-сюр-Мер по D940. Необходимо было найти какую-нибудь уединенную стоянку, где она смогла бы освободить Криса из его розовой — их выбор ванны определялся размером, формой и ценой, а отнюдь не соображениями хорошего вкуса — акриловой тюрьмы.

Ближе к вечеру Анджела ехала по прибрежному шоссе мимо Сангата по направлению к Эскаль. Выехав за пределы поселка, она обнаружила пустынную стоянку с видом на море и на мыс Блан-Не. Анджела загнала фургон в самый дальний от въезда угол и, прежде чем открыть кузов и вытащить из него коробки, внимательно осмотрелась по сторонам. Бронсон со стоном и кряхтением вылез из-под ванны.

— Как ты? — спросила Анджела.

— Словно меня спустили с Ниагарского водопада в бочке, — ответил Крис, постанывая и потягиваясь. — Все суставы и мышцы болят, я даже повернуться толком не могу. У тебя хоть аспирин есть?

— Вот они, мужчины! — издевательским тоном произнесла Анджела. — Небольшое неудобство, и вы уже начинаете ныть. — Она открыла сумочку и вытащила пачку таблеток. — На твоем месте я бы выпила две. Поведешь машину?

Бронсон отрицательно мотнул головой.

— Ни в коем случае. Повезешь меня ты, а я буду отдыхать.

Через двадцать минут они мчались на юг по А16.

Анджела не теряла времени и пересказывала Крису все то, что ей удалось обнаружить до появления полицейского в интернет-кафе.

— У меня сложилось впечатление, что вторая надпись может быть связана с катарами, — заметила она.

— С катарами? Точно такое же предположение выдвинул и Джереми Голдмен, только я не думаю, что это нас куда-то приведет. Я, конечно, почти ничего о них не знаю, но уверен: они не имели никакого отношения к Римской империи первого столетия нашей эры. Они ведь появились примерно на тысячу лет позже.

— Верно, — согласилась Анджела, — и их родиной была Южная Франция, а вовсе не Италия. Но в стихах чувствуется отчетливое влияние катаров. Некоторые выражения, такие как «добро», «чистые духи», «слово станет совершенным», несомненно, взяты из лексикона катаров. «Совершенные», или «perfecti», — их священники — называли себя «добрыми мужами» и считали свою веру чистой. Одна из проблем, связанных с катарами, заключается в том, что практически всю информацию о них мы черпаем из сочинений их заклятых врагов — служителей католической церкви. А это примерно то же самое, что читать историю Второй мировой войны в интерпретации только какой-то одной из воюющих сторон, будь то американцы, русские или нацисты. О катарах ясно одно: корнями их учение уходит в секту богомилов, существовавшую в Восточной Европе. Богомилы — еще одна дуалистическая ересь, одна из нескольких, процветавших в десятом и одиннадцатом веках.