Страница 9 из 13
Слуги оседлали для них скакунов, и, прежде чем они сообразили, в чем дело, они уже оказались в гуще несущихся галопом и что-то выкрикивающих всадников.
Руки Омара судорожно вцепились в узду, в голове пульсировала кровь, как при лихорадке. Какими-то всплесками его сознание отмечало отдельные события вокруг него. Вот развязался тюрбан у всадника и теперь болтается вокруг его головы, вот мужчина бежит босиком с открытым ртом, вот опрокинутая телега с крестьянином, от страха прижавшимся к земле.
Внезапно откуда-то появился человек, который полз на руках и коленях. Всадник натянул поводья и на миг остановился над ним, чтобы с силой вонзить в него копье. Острие копья воткнулось в кольчугу, затем от толчка глубоко проникло в тело. И в тот же миг кровь хлынула изо рта, голова поникла, но тело все еще продолжало ползти. И Омар с удивлением подумал, что это, очевидно, был христианский солдат.
Он повернул голову, ища глазами Рахима. Всадник с разболтавшимся тюрбаном вцепился рукой в стрелу, торчащую из его бедра. Омар слышал, как он мычал от боли.
С другой стороны показались палатки. Послышались скрежет железа и крики. Омар заметил пену, выступившую на шее его коня, и ослабил поводья. Он усмехнулся, когда задумался, как ему удалось проскакать через все поле боя, так и не обнажив своего меча.
Рахим стоял, спешившись перед большой палаткой. Вокруг него спешивались остальные хорасанцы, чтобы отыскать себе добычу. Похоже, никто не отдавал им приказаний, но они кричали и суетились, как маленькие дети. Трое из спутников Рахима вышли из палатки с дамасскими тканями и серебряной посудой. Они вели за руку девушку.
Та изумленно оглядывалась вокруг себя, сбитая с толку происходящим, ничего не понимая. Копна блестящих светлых волос, золотистых, как пшеница, закрывала ее лицо. Она не носила ни паранджи, ни покрывала, ее тонкая талия была обхвачена золототканым поясом. Вооруженные люди смотрели на нее с любопытством: никогда прежде они не сталкивались с женщиной из христианского мира.
– Эй, Омар, – крикнул Рахим, – это Аллах поздравляет нас с победой!
«Победа!» Как странно звучало это слово.
– Должно быть, это рабыня какого-то христианского господина, – с радостным ликованием продолжил Рахим. – Я убил этого неверного, вон там. Давай войдем в палатку…
– Берегись! – внезапно закричал Ярмак. – О аллах!
Между палатками к ним неслась группа всадников на грязных и потных лошадях. Они сжимали мечи и топоры и скакали словно демоны. Под круглыми железными шлемами можно было различить вытянутые суровые лица. Христианские всадники.
Омар схватил поводья и повернул своего коня как раз в тот момент, когда вражеские всадники наскочили на него. Лошадь повернулась и встала на дыбы, отбросив его назад.
Что-то ударило его в плечо, и лязгающие копыта боевого коня едва не задели голову Омара. Его обдало грязью, грязь забила глаза и рот. Протерев глаза, он понял, что лежит на земле. Шатаясь, он сумел приподняться и встать на ноги.
Один из слуг корчился и извивался на земле, словно боролся с невидимым врагом. Рядом с ним Ярмак склонился над Рахимом, пытавшимся приподняться на колени.
Омар подбежал к нему и схватил за руки. Рахим улыбался какой-то странной улыбкой.
– Ты ранен, о брат мой?!
Его молочный брат посмотрел на него так, словно слова больше не имели никакого смысла. Омар велел Ярмаку принести чистые тряпки.
Он осторожно опустил раненого Рахима и начал поднимать край его кольчуги, чтобы осмотреть рану, из которой бежала кровь. Горячая кровь обжигала руки, и на влажном воздухе от нее шел слабый пар.
– О, господин, – сказал Ярмак ему на ухо, – зачем вы это делаете? Разве вы не слышите его предсмертный хрип!
Приподнявшись, Омар посмотрел на свои окровавленные руки. Горячие солнечные лучи освещали руки и растоптанную землю. Лицо Рахима приобрело землистый цвет, и он затих, перестав судорожно задыхаться. Какое-то время слышался только хлюпающий звук, вырывавшийся из горла, затем и этот звук прекратился.
Тогда верный слуга Ярмак зарычал подобно зверю и выхватил изогнутый нож из-за кушака. С гримасой на лице он неожиданно бросился на пленную девушку, неподвижно стоявшую подле них, пока умирал Рахим.
– Жизнь за жизнь, – бормотал Ярмак, накинувшись на христианку.
Девушка сжалась в комок, и нож только задел ее платье. Она бросилась ниц перед Омаром, судорожно обхватила руками его ноги. Тело ее дрожало. Она не издала ни звука, но в глазах ее, ловивших его взгляд, застыла мука.
– Глупец! – Омар поймал руку слуги и отбросил его.
Ярмак упал на землю как подкошенный, словно силы разом оставили его, и зарыдал:
– Эй-алла, эй-алла!
Омар велел девушке-руми зайти в палатку, но она не понимала его слов. Тогда он указал рукой на палатку, и она, оглядываясь назад через плечо, нерешительно вошла внутрь. Вместе с другими слугами Омар внес туда тело Рахима и положил его на ковер. В нерешительности он вытер руки о ткань, затем приказал принести чистую воду.
Этой водой он принялся отмывать лицо своего молочного брата. Некоторое время спустя девушка встала на колени подле него и отобрала у него тряпку. Она проворно и ловко смыла грязь с головы и шеи Рахима, как будто надеялась своими действиями умилостивить Омара. Затем она привела в порядок одежду убитого. Омар подумал, что он никогда не смог бы коснуться мертвого христианина.
Оказалось, ему предстояло выполнить сразу множество всяких дел. Ничего нельзя было упустить из того, что было необходимо.
Поздно ночью мулла с седой бородой устало посмотрел на него.
– Сын мой, – сказал он бесцветным голосом, – даже вода священных вод Зем-Зема должна уходить в землю. Жизнь прибывает от Аллаха, и к Аллаху возвращаются души правоверных в тот день, когда людские дела взвешиваются на весах Суждения.
В памяти Омара осталось землистое лицо Рахима, лежащего на сырой земле. Теперь Рахим лежал завернутый в чистый саван, ногами в сторону святого города Мекки, там, в глубине этой черной земли.
Мулла ушел, ему предстояли еще другие похороны той ночью, а Омар сел на камень. Ярмак, как верный пес, сидел рядом, мерно раскачиваясь. Теперь, когда его господин был похоронен, Ярмак казался спокойным. Больше ничем он не мог ему помочь.
Но для Омара, потерявшего своего молочного брата, с которым он вместе рос, было мучительно тяжело покинуть это место рядом с камнем. Здесь Рахим должен лежать, омываемый всеми дождями, лежать, когда взойдет трава, посеют и уберут пшеницу, – все бесчисленные годы до того дня, когда души их воссоединятся с их телами там, где вершится Высший суд. За завесой Невидимого Рахим станет ждать того дня, дня их встречи.
Омар просидел до первых серых отблесков рассвета, поджав подбородок руками. Ему все же стало немного легче, и страдания прошлых двух дней и ночей слегка отступили.
– О Рахим, – шептал он, – твое тело – всего лишь временное прибежище для твоей души. И тогда, когда тело твое гибнет, душа бредет дальше по своему длинному пути. О Рахим, я обязательно отыщу тебя на этом пути.
– Аминь, – согласился Ярмак. – Покойся с миром!
В палатке Омар нашел свечу и напряженно всматривался в ее пламя до тех пор, пока девушка-руми, уснувшая среди набросанной в углу одежды, не встала и не наполнила ему кубок вином из кувшина.
Омар поднял было руку, чтобы разбить кубок о землю. Но тут он вспомнил, как Рахим предложил ему выпить вина той ночью, когда они разговаривали вдвоем в караван-сарае по дороге из Нишапура. Он взял кубок и выпил вина. Тепло разлилось по его озябшему телу. Девушка снова наполнила кубок, и Омар снова выпил. Он вздохнул и, ничком упав на подстилку, погрузился в бессильное оцепенение.
Пленница загасила свечу. Устроившись подле него, она наблюдала, как рассветные лучи освещают небо. Когда света стало достаточно, она нашла бронзовое зеркало и начала расчесывать волосы, задумчиво глядя на свое отражение. Уже не в первый раз у нее вот так внезапно менялся хозяин.