Приключения Иля

Илю-то что. Из-за встречи с коварным бывшим другом он не особо переживал. Другое дело Вос. Вроде совсем недавно ему приветливо светило любящее солнце, для него выводили заливистые трели пичуги в кронах деревьев ближайшего леса, ради него играли камушками нежные волны величественного моря. А теперь все это куда-то пропало, как в пропасть свалилось. Бесконечные сумрачные тучи застлили небо и скрыли доброе солнце, невесть куда попрятались голосистые птицы, истерично заиграло своими водами потерявшее спокойствие море. Если смена погоды ввела многих в поэтичный настрой, а кое-кого заставила вспомнить о давно запущенном здоровье, то Восу в этом виделся явный знак судьбы. Все вокруг плакало вместе с ним, делило с ним его кручину. Сладко спал в этот день Иль, раскинулся на квадратной кровати, прижимая к себе источившую страсть подругу, спал и не ведал, что тучи сгустились не только над городом. Сгрызаемый мерзким червем зависти прильнул Вос к окну своей ставшей убогой комнатушки, вбирал в себя завораживавшую силу падающих струй, гипнотическую энергию далеких молний и такого близкого грома, а в голове его, разрывая и расправляясь с отчаянно горькими мыслями, зрел жестокий план.

В первые дни своего отдыха Вос заметил двоих громадных карапалов весьма бандитского вида. Карапалы вовсю сорили золотом, причем делали это нарочито броско, не скупясь на эффекты. Их повсюду окружали дамы распутной внешности, до которых эти разбойники проявляли чрезмерную падкость. То там, то здесь слышался их визгливый самоуверенный хохот, виднелись их задранные косматые головы, распахнутые в веселье пасти, переполненные зубами, обрамленные жестким курчавым волосом бород. Прошло несколько дней, и карапалы все реже стали появляться в увеселительных местах, все меньше их сопровождало девушек, в конце концов устроители развлечений прекратили обслуживать их бесплатно, а самые стойкие и наивные девицы их покинули. С тех пор они редко выходили на улицу, оставаясь в своей комнате недалеко от комнаты Воса, куда перебрались из отдельного дома, где угрюмо проедали остатки золота, невесть чего ожидая. Как казалось, карапалы вовсе не собирались уезжать, хотя им и не мешало бы заработать немного золота для продолжения беззаботной жизни здесь.

Нежданный гость в лице добродушного толстяка, выслушанный от безделья, к концу разговора превратился в лучшего друга и сообщника бандитов. Самое большее чего они ждали от этой жизни — это изъять футляр с золотыми пластинками у перебравшего толстосума.

В одно дымчатое утро Иль в одиночку пошел на берег моря: смыть хотя бы толику ночной усталости перед ставшим привычным дневным сном. Назад он уже не вернулся. Негодяи-карапалы, таясь в предрассветных сумерках, проследили за ним, и когда ничего не подозревавший Иль зашел в глухой распадок в прибрежных скалах — набросились на него. Сбив с ног, обернули голову припасенным заранее куском грубой материи и уволокли в неизвестность. Глумливо радуясь беззащитности жертвы, беспрестанно лупцевали. Тряпку грубо содрали только когда впихнули в развалюху-автокар, поразительно напоминавший таковые, бытовавшие в Дополе. Иль затравленно, краем глаза, осмотрел своих мучителей. Даже мельком брошенного взгляда оказалось достаточно для того, чтобы досконально оценить не очень веселую ситуацию: рожи с гипертрофированными чертами, обрамленные со всех сторон жестким волосом, не отягощенные даже крохотным штампиком интеллекта, прониклись явно издевательским, фальшивым участием; длиннорукие, кривоногие, корявые тела покрывала расшитая золотом одежда, еще недавно гревшая самого Иля, поделенная по справедливости; волосатые плоские руки сжимали удавку и устрашающий нож-тесак.

— Отдохни пока, голубок, — прорычал один, по-видимому, главарь, бесцеремонно укладывая Иля на небольшой свободной площади пола.

Связал ему руки удавкой. Ноги, благоухавшие даже сквозь нечищенные щегольские башмаки, бандиты, разумеется ради экономии места для лежащего, поставили прямо на него. Автокар неожиданно резво взял курс навстречу поднимающемуся солнцу.

Пока ехали по накатанной дороге, позиция лежащего и попираемого ногами ощущалась еще терпимо, если можно говорить о терпимости человеку, находившемуся в столь унизительном положении. Всему хорошему, как, впрочем, и плохому, рано или поздно приходит конец. Автокар съехал на дорогу, которой пользовались совсем редко. Иль же, не видя ничего, кроме обшарпанного внутреннего убранства машины, предположил, что под колесами вздыбились бесконечные валуны, доверяясь отбиваемым бокам и исколачиваемой голове. Казалось, что поездка тянулась целую вечность. И только по ее прошествии автокар остановился. Полумертвого Иля выволокли из машины, краем уходящего сознания тот отметил, что попал в полудикую карапальскую деревушку.

Пленника втащили в приземистый сарай, сложенный из булыжников, и безжалостно бросили на сырой земляной пол. Очнулся Иль уже ночью. Реаниматором его выступил зверский холод, опустившийся на горы и на деревни в них скрывавшиеся. Превозмогая объявшую его тупую боль, Иль подобрался к двери. На вид хлипкая, она оказалась достаточно прочной, чтобы устоять под натиском. Дополнительным укреплением служил приставленный вплотную к двери автокар.

Лучи нежного рассветного солнца, пройдя сквозь щели двери, начертили золотистые полосы на застывшем в позе эмбриона Иле, как бы перечеркнув его. Из забытья Иля выдернули звуки сельского утра, один за другим впивавшиеся в раннюю тишь. Он лежал не шевелясь, прислушиваясь к себе, боясь неосторожным движением вызвать возвращение боли. Даже когда громко застрекотал мотор автокара, пронзительно завизжала открываемая дверь, он остался неподвижным. Кто-то шурша вошел, постоял, сипло дыша, ушел, заставив дверь еще раз зайтись криком. Иль приподнялся и обнаружил, что неизвестный оставил таз, наполненный прозрачной водой. Иль, откуда только силы взялись, подскочил к тазу и присосался к сладкой студеной воде. После того как напился, подали голос другие естественные потребности организма. Иль припал к щели в дверях:

— Эй! Кто-нибудь! Э-эй!!!

Из дома, вымазанного белой краской, появился вчерашний бандит. Он открыл запор, выпустив Иля, но когда тот ступил за порог, обрушил на него удар страшной силы. Иль рухнул назад в сарай.

Гуманизм никогда не входил в число черт национального характера жителей гор. И таз с водой они поставили не из чуждой им сентиментальности. Многострадальная голова Иля оказалась в нем только для того, чтобы он скорее пришел в себя: избиение бесчувственного пленника как не имело смысла, так и не приносило ни удовольствия, ни удовлетворения. Во втором этапе расправы карапал продлил приятное и колошматил Иля долго, даже нудно, но в конце концов завелся настолько, что несчастный вновь потерял сознание. Когда Иль в очередной раз возобновил связь с окружающим, над ним с выражением сочувствия на вырубленной ножом физиономии склонился другой головорез — главарь. Он гневно закричал сконфуженному истязателю:

— Разве так можно обращаться с человеком?! Уходи! — положил мокрую тряпку на горячее опухшее лицо Иля. — Если бы я не пришел, то ты бы умер. Знаешь зачем ты здесь?

Иль шевельнул неестественно растолстевшими, окровавленными губами, кое-как выдавив:

— Нет.

— Мы с братом хотим справедливости. Ты веришь в справедливость?

— Да.

— То, что ты богатый, а мы нет — это справедливо?

— …

— Ладно, если бы ты вкалывал за свое золото днем и ночью. Если бы твой отец, дед, прадед вкалывали за него ради тебя и твоих детей. Я знаю, что ты его украл. Рассуждая по справедливости, тебе надо поделиться немного с нами. Скажи сколько золота ты имеешь, где оно спрятано, тогда мы отпустим тебя.

— Я не могу. Не скажу.

— Вижу, что ты — упрямец. Я не думаю, что ты за справедливость. Я ухожу. Говори с братом.

Главарь отправился за садистом-братом. Иль замер над злосчастным тазом, обреченно ожидая каждой клеточкой тела новой порции боли. Слезы отчаяния вычерчивали блестящие русла на распухшем лице. Но что это? Уходя карапал не подпер дверь! Превозмогая ноющую боль, Иль решился на дерзкий побег. Движения тела никак не могли поспеть за подхлестываемым значимостью опасной ситуации полетом мысли, и это до боли, которая итак все пронизывала, напоминало вязкое бегство от неминуемого ужаса кошмарного сна. Хотя глаза, не привыкшие еще к яркому освещению, наполнили слезы, Иль разглядел достаточно, чтобы сориентироваться.