Страница 45 из 51
А какова нынешняя молодежь, из которой Тира готовит рабочих для своего благодетеля и мучителя Казмара! Тира знает эту молодежь как свои пять пальцев: все они считают устарелым и глупым, получать деньги любят, а работать нет, увлекаются спортом да политикой, а к хлопку нет никакого интереса. Если бы они могли, то занимались бы только авиацией. Сплошь покорители воздуха, рекордсмены — на словах. Нет, господа, кто хочет летать, пусть сперва твердо станет обеими ногами на земле и поглядит, так ли это просто, как кажется. В наше время споткнешься и на ровном месте да сломишь себе шею. Нынче земля колеблется под ногами, вы это еще почувствуете, молодые люди. Старый честный Тира мог бы вам на этот счет кое-что порассказать.
Тира был вечно подавлен ответственностью, которая его угнетала и подстегивала. У Казмара всегда спешка, надо быть ловким как черт, цех цеху ставит подножки, каждую минуту тебя вызывают к начальству.
В вечерней школе казмаровской молодежи Тира отдыхал душой. Он с удовольствием слушал самого себя, гордился своим положением учителя и горько наслаждался своими знаниями, как человек, потерпевший крушение в жизни. А подростки на партах удивленно таращили на него глаза, стараясь не клевать носами. Только когда сядешь за парту, чувствуешь в ногах девятичасовой рабочий день на фабрике. Мастер произносил со сдержанным благоговением наименования лучших сортов хлопка на ливерпульской бирже, словно называл имена выдающихся дипломатов, которых он имел честь лично знать. В пиджаке из ткани, прозванной «рыбий хребет», Тира подбегал к доске и с увлечением выписывал названия сортов американского хлопка, так нажимая мелом, что сыпались крошки, — Ондржею при этом вспоминался Буффало Билл [32]в сомбреро и с лассо, — смешные наименования африканских сортов, издававшие, казалось, пряный запах: макомако, митафифи! В Индии был святой Ганди со своей прялкой, факиры и змеи. Тира с гордостью сообщил ученикам, что знаменитую Гражданскую войну в США Север начал против Юга не ради устранения рабства, как верят простаки. Куда там! Уже тогда шла борьба США с Мексикой за хлопковые поля. В голосе мастера слышалась гордость за то значение, которое испокон веков имел хлопок.
Классная доска блестела в электрическом свете, похожая на большую черную лужу, на океан, за которым живут родственники многих казмаровских учеников. В Америке! Паренек, поставив локти на парту, подпирал руками голову. Трещит у меня черепушка,приятель… Ему вдруг виделись поля в белом парике хлопка, потом хлопкоочистительная машина, похожая на паровой каток на улецком шоссе, затем пароход, скользящий по синим с белыми гребнями волнам, каким его рисуют на объявлениях о вербовке рабочих в Америку, потом жирафьи шеи подъемных кранов, ряды станков и вереницы коричневых, желтых и белых рук… ах, еще бы минутку подремать, сил нет, как одолевает сон, тогда сразу прояснилось бы в голове. Ученик ударяется лбом о парту и без чувств сваливается на пол. Что поделаешь, растут, и голос у них меняется… В этом возрасте ребята часто теряют сознание. Сбрызнуть холодной водой, и все пройдет. Не каждый так вынослив, как Ондржей Урбан. Вон уже глаза открыл.
Фабричный врач и руководитель биохимической лаборатории Розенштам уговаривал Казмара перенести часы занятий в фабричной школе на послеобеденное время и не заставлять хотя бы первый класс работать на фабрике полный рабочий день. У подростков нехороший пульс, анализы лаборатории часто показывают высокую утомляемость учеников, это не подобает образцовому заведению, которое Хозяин создал с таким незаурядным пониманием интересов молодежи.
Казмару понравился рассказ об исследованиях лаборатории, он с почти детским интересом просмотрел записи и диаграммы и внимательно выслушал Розенштама до конца, ни разу его не прерывая. Потом остановился перед доктором и сказал:
— Ну а я мог?
«Увы», — подумал Розенштам, знавший, что когда Хозяин говорит «а я?» — значит, пиши пропало.
— В их годы я работал по двенадцати часов в день, — продолжал магнат. — Отец со мной не нянчился, как мы с рабочими. Грамматику, английский, счетоводство — все это я учил по ночам. Да и когда же еще? День ведь для работы. И учился я сам, самоучкой, да. — Казмар вдруг улыбнулся какому-то воспоминанию. — Когда я писал свои первые деловые письма, я потел, помню, не меньше, чем сейчас рабочие у нас в сушилке. А наша молодежь получает знания из щедрых рук, им слишком легко живется, вот в чем беда.
Да, Казмара не зря за глаза называли «незмар» — двужильный.
— Но нельзя же требовать от среднего человека того, на что способен ваш стальной организм, — пытался возразить Розенштам, подавив в себе возмущение.
— Пускай закаляются! — прервал его Казмар.
— Ваш мощный организм — это элемент вашей гениальности, Хозяин.
— Черт с ней, с гениальностью, — отвечал Казмар, пыжась от тщеславия (что поделаешь, ведь и он человек). — Но твердый характер они должны иметь и не сдаваться!
И он не разрешил никаких послаблений. Пусть отсеиваются слабые, пусть трусы убегают из первого класса, как когда-то сын директора Выкоукала, — это пойдет лишь на пользу предприятию и тем, кто сумеет выдержать до конца. Каждый — кузнец своего счастья. Терпи, казак, атаманом будешь!
Ондржей быстро перестал радоваться тому, что он принят в школу Казмара, достиг своей цели и не оскандалился перед матерью и семейством Гамзы. Пражские наблюдатели его жизни, ради которых он предпринял все это, были далеко и казались нереальными, словно он глядел на них в перевернутый бинокль. А может, они и не существовали вовсе? Сколько уже времени живет Ондржей в Улах — месяц, год? С каким волнением слушал он симфонию фабрики тогда, в первый день, перед фабричной оградой! Сейчас он делал у Казмара все, что ему велели, подавленный ничтожностью выполняемой работы. Ему казалось, что за него работает кто-то другой, а он лишь следит, чтобы тот, другой, не заблудился в джунглях цеха, чтобы, оглушенный грохотом машин, напоминавшим о столкновении поездов, тот не сделал какого-нибудь промаха, чтобы побыстрее бросал утки на транспортер, ибо ткацкая не ждет, чтобы не перепутал цвета этикеток. Для этого другого Ондржей держит ногу на предохранительной педали, ибо прожорливая машина, что съедает стог хлопка в день, может оторвать человеку руку; так случилось недавно с одним рабочим, и об этом все еще рассказывают в цехе. Это, однако, не мешает Францеку Антенне озорничать в обеденный перерыв: включил мотор компрессора и струей воздуха сбил шапки со всех ребят. Что ж, Францек уже давно в Улах, он хорошо ориентируется и чувствует себя здесь на коне. Ондржей же еще не тверд в седле. Он взбадривал себя душами, которых раньше терпеть не мог, пил перед занятиями крепкий черный кофе, противный, как деготь. «Не подмажешь, — не поедешь», — говорит старый Горынек. Напряжение не покидало Ондржея даже во время воскресных забав, когда молодежь Казмара развлекалась по указке на казмаровском стадионе или в казмаровском кино. За эти удовольствия бухгалтерия вписывала удержания в розовые расчетные листки.
Ребята изрядно зарабатывали, если судить по этим листкам, но все еще оставались должны Хозяину за еду, жилье, обучение и развлечения. Нельзя не признать, что все это было очень хорошо организовано, но человек, включенный в такую систему, постоянно словно озирался, ища вчерашний день и потеряв в толчее самого себя.
Правда, тот, настоящий Ондржей в глубине души сознает, что все это не настоящее, что все это временно, как транзитная станция в чужой стране, где кругом множество поездов и загадочные стрелки, где надо глядеть во все глаза, чтобы тебя не задавили, надо глядеть сразу во все стороны: на машины и на людей, на начальство и на товарищей, молчать, терпеть и выдержать до тех пор, пока… «Пока —что?! Чего я, собственно, хочу добиться?» Почему ты ходишь, как неживой, Урбан? Ну вот, пора спать, гасим свет. Циклопический глаз вращающегося прожектора, который светит с небоскреба всю ночь и бережет Улы от пожара, воров и злоумышленников, через минуту заглядывает в комнату, но даже и этот проклятый свет не мешает Новаку, спящему над Ондржеем в подвесной койке. Новак дышит, как загнанный зверь, но он преодолел усталость. Мы только люди, и такая жизнь становится противной. Ондржей ложится, мечтая о том, что где-то есть остров спокойной тишины, надо только предаться воспоминаниям о прошлом… Но он уже засыпает и спит как убитый тяжелым сном, пока утренний звонок не заставит его вскочить на ноги, и танец начинается сначала. Живет за него кто-то другой, а на долю Ондржея остается только напряженное внимание и предельная усталость.
32
Буффало Билл— популярный герой американских приключенческих комиксов и фильмов.