Страница 173 из 214
Погода встретила меня неласково. Ветер жестокий. Завтра утром, если утихнет, отправлюсь на озеро удить рыбу. Кстати, надо осмотреть сад и то место, где — помните? — играли вашу пьесу. У меня созрел мотив, надо только возобновить в памяти место действия.
Маша (отцу).Папа, позволь мужу взять лошадь! Ему нужно домой.
Шамраев (дразнит).Лошадь… домой… (Строго.)Сама видела: сейчас посылали на станцию. Не гонять же опять.
Маша.Но ведь есть другие лошади… (Видя, что отец молчит, машет рукой.)С вами связываться…
Медведенко.Я, Маша, пешком пойду. Право…
Полина Андреевна (вздохнув).Пешком, в такую погоду… (Садится за ломберный стол.)Пожалуйте, господа.
Медведенко.Ведь всего только шесть верст… Прощай… (Целует жене руку.)Прощайте, мамаша.
Теща нехотя протягивает ему для поцелуя руку.
Я бы никого не беспокоил, но ребеночек… (Кланяется всем.)Прощайте… (Уходит; походка виноватая.)
Шамраев.Небось дойдет. Не генерал.
Полина Андреевна (стучит по столу).Пожалуйте, господа. Не будем терять времени, а то скоро ужинать позовут.
Шамраев, Маша и Дорн садятся за стол.
Аркадина (Тригорину).Когда наступают длинные осенние вечера, здесь играют в лото. Вот взгляните: старинное лото, в которое еще играла с нами покойная мать, когда мы были детьми. Не хотите ли до ужина сыграть с нами партию? (Садится с Тригориным за стол.)Игра скучная, но если привыкнуть к ней, то ничего. (Сдает всем по три карты.)
Треплев (перелистывая журнал).Свою повесть прочел, а моей даже не разрезал. (Кладет журнал на письменный стол, потом направляется к левой двери; проходя мимо матери, целует ее в голову.)
Аркадина.А ты, Костя?
Треплев.Прости, что-то не хочется… Я пройдусь. (Уходит.)
Аркадина.Ставка — гривенник. Поставьте за меня, доктор.
Дорн.Слушаю-с.
Маша.Все поставили? Я начинаю… Двадцать два!
Аркадина.Есть.
Маша.Три!..
Дорн.Так-с.
Маша.Поставили три? Восемь! Восемьдесят один! Десять!
Шамраев.Не спеши.
Аркадина.Как меня в Харькове принимали, батюшки мои, до сих пор голова кружится!
Маша.Тридцать четыре!
За сценой играют меланхолический вальс.
Аркадина.Студенты овацию устроили… Три корзины, два венка и вот… (Снимает с груди брошь и бросает на стол.)
Шамраев.Да, это вещь…
Маша.Пятьдесят!..
Дорн.Ровно пятьдесят?
Аркадина.На мне был удивительный туалет… Что-что, а уж одеться я не дура.
Полина Андреевна.Костя играет. Тоскует, бедный.
Шамраев.В газетах бранят его очень.
Маша.Семьдесят семь!
Аркадина.Охота обращать внимание.
Тригорин.Ему не везет. Все никак не может попасть в свой настоящий тон. Что-то странное, неопределенное, порой даже похожее на бред. Ни одного живого лица.
Маша.Одиннадцать!
Аркадина (оглянувшись на Сорина).Петруша, тебе скучно?
Пауза.
Спит.
Дорн.Спит действительный статский советник.
Маша.Семь! Девяносто!
Тригорин.Если бы я жил в такой усадьбе, у озера, то разве я стал бы писать? Я поборол бы в себе эту страсть и только и делал бы, что удил рыбу.
Маша.Двадцать восемь!
Тригорин.Поймать ерша или окуня — это такое блаженство!
Дорн.А я верю в Константина Гаврилыча. Что-то есть! Что-то есть! Он мыслит образами, рассказы его красочны, ярки, и я их сильно чувствую. Жаль только, что он не имеет определенных задач. Производит впечатление, и больше ничего, а ведь на одном впечатлении далеко не уедешь. Ирина Николаевна, вы рады, что у вас сын писатель?
Аркадина.Представьте, я еще не читала. Все некогда.
Маша.Двадцать шесть!
Треплевтихо входит и идет к своему столу.
Шамраев (Тригорину).А у нас, Борис Алексеевич, осталась ваша вещь.
Тригорин.Какая?
Шамраев.Как-то Константин Гаврилыч застрелил чайку, и вы поручили мне заказать из нее чучело.
Тригорин.Не помню. (Раздумывая.)Не помню!
Маша.Шестьдесят шесть! Один!
Треплев (распахивает окно, прислушивается).Как темно! Не понимаю, отчего я испытываю такое беспокойство.
Аркадина.Костя, закрой окно, а то дует.
Треплев закрывает окно.
Маша.Восемьдесят восемь!
Тригорин.У меня партия, господа.
Аркадина (весело).Браво! браво!
Шамраев.Браво!
Аркадина.Этому человеку всегда и везде везет. (Встает.)А теперь пойдемте закусить чего-нибудь. Наша знаменитость не обедала сегодня. После ужина будем продолжать. (Сыну.)Костя, оставь свои рукописи, пойдем есть.
Треплев.Не хочу, мама, я сыт.
Аркадина.Как знаешь. (Будит Сорина.)Петруша, ужинать! (Берет Шамраева под руку.)Я расскажу вам, как меня принимали в Харькове…
Полина Андреевна тушит на столе свечи, потом она и Дорн катят кресло. Все уходят в левую дверь; на сцене остается один Треплев за письменным столом.
Треплев (собирается писать; пробегает то, что уже написано).Я так много говорил о новых формах, а теперь чувствую, что сам мало-помалу сползаю к рутине. (Читает.)«Афиша на заборе гласила… Бледное лицо, обрамленное темными волосами…» Гласила, обрамленное… Это бездарно. (Зачеркивает.)Начну с того, как героя разбудил шум дождя, а остальное все вон. Описание лунного вечера длинно и изысканно. Тригорин выработал себе приемы, ему легко… У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе… Это мучительно.
Пауза.
Да, я все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души.
Кто-то стучит в окно, ближайшее к столу.
Что такое? (Глядит в окно.)Ничего не видно… (Отворяет стеклянную дверь и смотрит в сад.)Кто-то пробежал вниз по ступеням. (Окликает.)Кто здесь? (Уходит; слышно, как он быстро идет по террасе; через полминуты возвращается с Ниной Заречной.)Нина! Нина!
Нина кладет ему голову на грудь и сдержанно рыдает.
(Растроганный.)Нина! Нина! Это вы… вы… Я точно предчувствовал, весь день душа моя томилась ужасно. (Снимает с нее шляпу и тальму.)О, моя добрая, моя ненаглядная, она пришла! Не будем плакать, не будем.
Нина.Здесь есть кто-то.
Треплев.Никого.
Нина.Заприте двери, а то войдут.
Треплев.Никто не войдет.
Нина.Я знаю, Ирина Николаевна здесь. Заприте двери…
Треплев (запирает правую дверь на ключ, подходит к левой).Тут нет замка. Я заставлю креслом. (Ставит у двери кресло.)Не бойтесь, никто не войдет.