Страница 3 из 58
Еще до опубликования этого трактата Мильтон выступил с политическим памфлетом «Ареопагитика» (1644), обращенным к парламенту (иносказательно названному «ареопагом»), в котором умеренные и консервативные пуритане-пресвитерианцы приняли закон о введении строгой цензуры на все печатные издания. Мильтон выступил с горячей защитой свободы слова. «Убить книгу — почти то же, что убить человека, — писал Мильтон. — Тот, кто уничтожает книгу, убивает самый разум… Многие люди живут на земле, лишь обременяя ее, но хорошая книга есть жизненная кровь высокого разума». [11]
«Ареопагитика, или Речь о свободе слова» — не только политическое выступление в защиту одного из важнейших принципов демократии, но и блестящий образец философской диалектики. Мильтон отвергает метафизическое разграничение Добра и Зла, резко противопоставляемых догматиками-пуританами. «Добро и Зло, познаваемые нами на почве этого мира, произрастают вместе и почти не отделимы, — пишет Мильтон. — Познание Добра так связано и сплетено с познанием Зла, что при кажущемся сходстве их не просто разграничить, их труднее отделить друг от друга, чем те смешанные семена, которые было поручено Психее очистить и разобрать по сортам. С тех пор как вкусили всем известное яблоко, в мир явилось познание Добра и Зла, этих двух неотделимых друг от друга близнецов. И быть может, осуждение Адама за познание Добра и Зла именно в том и состоит, что он должен Добро познавать через Зло». [12]
Здесь опять уместно забежать вперед, ибо в приведенных словах Мильтона выражена одна из главных идей его поэтического шедевра «Потерянного Рая».
Пуританство как идеология революционной буржуазии выдвинуло свой нравственный идеал. Вспомним слова Маркса, что для свершения буржуазной революции нужны были героизм и самопожертвование. Пуританскому понятию о добродетели Мильтон противопоставил идеал гражданского героизма, лишенного фанатической узости. «Я не могу хвалить добродетель, прячущуюся в келью и запирающуюся там, не подвергаясь испытанию, не видя и никогда не сталкиваясь со своей противоположностью, отказываясь от соревнования, ибо нельзя завоевать венок бессмертия, не испачкавшись в пыли и не попотев. Несомненно, что мы входим в жизнь не невинными, а скорее нечистыми (здесь Мильтон отдает некоторую дань кальвинистскому учению о первородном грехе человечества. — А. А.), очистить нас может только испытание, а испытание невозможно без столкновения с враждебными силами. Поэтому добродетель, которая по-детски незнакома со злом, не знает всего, что сулит порок своим последователям, и просто отвергает его, есть пустая добродетель, а не подлинная чистота. Ее белизна неестественна. Так как знание и наблюдение порока необходимо для достижения человеческой добродетели, а знакомство с заблуждениями — для утверждения истины, как можем мы лучше и безопаснее разведать области порока и обмана, если не посредством чтения различных трактатов и слушания разнородных мнений? В этом и заключается польза, которую можно извлечь от чтения разнообразных книг». [13]
Рассуждения Мильтона об испытании человека реальной жизнью со всеми ее пороками и заблуждениями тоже найдут отражение в его прославленной поэме.
Борьба за свободу сочетается у Мильтона с идеей воспитания человека-гражданина, умеющего самостоятельно мыслить и разумно решать жизненные вопросы. Республика мыслится Мильтоном как общество, в котором политическое равенство получает свое воплощение в полной свободе мысли. Мильтон резко выступал против пуритан-догматиков: «Есть люди, которые постоянно жалуются на расколы и секты и считают ужасной бедой, если кто-нибудь расходится с их понятиями. Высокомерие и невежество — вот причина недовольства тех, кто не в состоянии снисходительно выслушать и переубедить: поэтому они подавляют все, чему нет места в их катехизисе. Создают беспорядок и нарушают единство именно те, кто сами не собирают и другим не позволяют собрать воедино разрозненные части, недостающие для полноты истины». [14]
Мы помним слова Мильтона о том, что к воинскому делу он не был способен. Но когда поднялась буря революции, он оказался в самой гуще ее и сражался пером. Его политические памфлеты и книги выдвинули его в первый ряд идеологов революции. Революционность Мильтона не была буржуазно-ограниченной. Ему были чужды те экономические цели, за которые пошла в бой против монархии пуританская буржуазия. В революционном лагере Мильтон представлял широкие круги народа, его свободолюбивые стремления. Как это было свойственно деятелям и других буржуазных революций, Мильтон выражал «страсти и иллюзии» широких слоев народа, поэтому его голос звучал особенно мощно в пору революционного подъема.
Философский склад ума Мильтона сказывался в том, что его публицистические выступления отвечали не только требованиям данного исторического момента, но содержали выражение общих принципов. Важнейшим вкладом в развитие общественной мысли были трактаты, написанные Мильтоном в годы гражданской войны, завершившейся победой буржуазной революции, свержением и казнью короля. Трактаты Мильтона содержат законченную теорию буржуазной демократии XVII века в период ее наивысшего революционного подъема. В трактате «Права и обязанности короля и правителей» (1649) Мильтон формулирует теорию народовластия. Власть исходит от народа, который поручает осуществление ее отдельным лицам. Злоупотребление властью в ущерб интересам народа дает право на свержение короля и других нерадивых правителей. Сколько гордого достоинства в утверждении Мильтоном гуманистической идеи свободы и равенства: «…Люди от природы рождаются свободными, неся в себе образ и подобие самого бога; они имеют преимущество перед всеми другими живыми существами, ибо рождены повелевать, а не повиноваться». [15]
Мысль о том, что человек является богоподобным существом, одна из центральных в философии гуманизма Возрождения. Она звучит в знаменитой речи Пико делла Мирандолы «О достоинстве человека» (1548), в словах Гамлета («Что за мастерское создание человек!.. Как похож разумением на бога!»). Правда, Шекспир в условиях трагического безвременья начала XVII века несколько усомнился в богоподобности человека. В обстановке революционного подъема середины XVII столетия Мильтон снова уверовал в человека и в его всемогущество. Но и он не остался на этой позиции, как мы увидим далее.
При всей своей религиозности Мильтон отвергает монархическую доктрину о божественном происхождении власти. В его глазах она — земное установление, созданное людьми для защиты их интересов. Мильтон один из создателей теории общественного договора как основы государства. Развивая гуманистическое учение о том, что власть призвана только для одной цели — заботы о народе, Мильтон одновременно осуждает насилие эгоистических правителей. По его определению, «тиран, насильно захвативший власть или владеющий ею по праву, это тот, кто, пренебрегая и законом и общим благом, правит только в интересах своих и своей клики». [16]
Теория народовластия оправдывала не только свержение тирана, но и право казнить его. Трактат Мильтона служил прямым обоснованием суда и казни английского короля Карла I. Сторонники казненного монарха издали сочинение «Образ короля» (дословно — «Икона короля»), представив его невинным мучеником. Мильтон ответил на это памфлетом «Иконоборец» (1649). Ответами на печатные выступления монархистов были написанные Мильтоном «Защита английского народа» (1650) и «Вторая защита английского народа» (1654). Так как Мильтон подвергался личным нападкам политических противников, то во «Второй защите» он довольно обстоятельно рассказал о некоторых эпизодах своей жизни. Но, конечно, первостепенное значение имели не автобиографические подробности, а политические декларации Мильтона.
11
Ibid., p. 280.
12
Ibid., p. 290.
13
Millon's Prose, p. 290–291.
14
Ibid., p. 312.
15
Milton's Prose, p. 331.
16
Ibid., p. 339.