Страница 29 из 41
— Я буду вашим рабом, не оставляйте, я не хочу, чтоб меня расклевали вороны.
Не обращая внимания на всхлипывания, потащили Вислоухого наверх. Напрягались до предела, со страхом поглядывая на зарю. Стоит сейчас взойти солнцу, и Костоедов своими злыми глазами разглядит крохотные фигурки на горизонте.
Выдохлись на вершине вала. Вислоухий пробовал ползти, но руки разъезжались. Тогда его обмотали веревкой и потащили на буксире. С вершины вала скатили, словно мешок с картошкой. И как по сигналу из-за горизонта сразу брызнули ослепительные лучи солнца.
Петька снял с Вислоухого веревки и смотал их себе на пояс, чтоб освободить руки от мешка. Вислоухого накрыли телогрейкой и сели отдыхать.
Здесь, за холмистым валом, степь была веселее.
Виднелись высокие цветы и островки небольших кустиков. Золотыми разливами колыхался ковыль. Кое-где зелеными горбами поднимались курганы.
Петька, косясь на Вислоухого, вынул берестяную карту, стрелку от компаса, иголку. С Тимкой они быстро наметили маршрут.
Шурка сидел рядом с Таней. Они рассматривали лицо Вислоухого: синие губы, глаза заплыли.
— Как очухается, надобно его спросить, где у него болит. Может, нутренность какая отлетела. В трещину-то он шмякнулся свысока. Если нутренность с места сошла — пиши пропало. Пятаки заказывай.
— Какие, Шурка, пятаки?
— Обнаковенные. Покойникам на глаза ложат.
— Зачем, Шурка?
— У кого нутренность отлетела, у того глаза не закрываются.
— Шурка, откуда ты знаешь?
— Раньше моя бабка всех покойников на Байкале обряжала. А дед мой умеет всякую хворь выгонять из человека.
Вислоухий зашевелил губами и, застонал.
— Где болит у тебя? — спросила Таня.
Левой рукой он показал на поясницу.
Подошли Шурка, Петька и Тимка.
— Сейчас посмотрим.
Петька отвел Таню в сторону и прошептал:
— Заберись на бугор и следи, чтоб к нам никто не подкрался.
Таня ушла, и ребята занялись Вислоухим. Сняли куртку, подняли толстую рубаху. Позвоночник был целый, но вдоль него шли неприятные шишки. Они были твердые, словно камни. Шурка, нисколько не боясь, пощупал каждую из них. И забывшись, голосом своей бабки сказал:
— Лечение тебе, милок, обойдется в копеечку, дело тута сурьезное.
— В шишках гной? — спросил Петька.
— Ничего там нету. От простуды такое, нужно поясницу топтать.
— Как топтать?
— Обноковенно, ногами. А потом распарку прикладывать.
Таня лежала, спрятавшись в траве, и наблюдала за степью, но разговор мальчишек слышала. Не поворачивая головы, сказала:
— Шурка, а если у него не простуда, а почки,
— Что у такого кабана может быть! Какие — такие почки?
Тимка о таком лечении тоже знал, потому что молча стал помогать Шурке. Вислоухого положили на живот, к рукам привязали веревки. Шурка сбросил обувь и голыми пятками стал отплясывать на широкой спине Вислоухого немыслимую чечетку. Тот застонал, задергался. Петька с Тимкой натянули веревки. Как деревянные колотушки, стучали пятки по болезненным шишкам. Вислоухий от боли стонать уже не мог, он мычал. Но Шурка вошел в азарт и, выбивая чечетку, кажется, ничего не слышал. Дергались веревки. Стучали пятки. Пыхтел Шурка. Наконец, Вислоухий завопил, и сразу ослабли веревки, Шурка спрыгнул. Посмотрел на закрытые глаза, на отвисшие губы и спокойно сказал:
— Ничего, очухается, будет как новый.
Вислоухого накрыли телогрейкой, своими куртками, оставили возле него Петьку и пошли искать воду.
Петька, оставшись один, сбегал к высоким кустам, срезал пучок ровных веток и стал готовить стрелы. Он строгал и поглядывал в степь, в ту сторону, где осталось Жаргино.
«Почему Костоедов решил с нами расправиться?» — думал Петька. — «Ведь поверил. Карту дал. Снаряжение стал готовить. И вдруг такое. Что он мог заметить?»
И тут Петька вспомнил, что в сарае, когда они лежали на нарах, Шурка говорил о Костоедове. Петька заерзал на месте и стал ругать себя. Как он, Петька, не догадался тогда, что старик может их подслушать. Петька вспомнил, как Костоедов молился на огонь, как на груди у него раскачивался тяжелый золотой крест.
Послышались голоса. Петька оглянулся. Шурка с Таней, осторожно взявшись за железную дужку, несли котелок. Тимка шел сзади. По его глазам было видно, что он раздобыл пищу.
Между курганами им попалось болотце, заросшее камышом. В лужах с рыжей водой Тимка обнаружил малявок. Маленьких, с палец длиной, рыбок. Сумели наловить их почти полный котелок. Воду из котелка отпил Петька. Вислоухий пришел в сознание. Дали попить ему. Поила его Таня. Одна рыбка резко вильнула хвостиком, вылетела из котелка и попала прямо в рот Вислоухому. Он ее тут же проглотил.
— Лежи, дядя, выздоравливай, — сказал Петька, — а вечером пойдем, когда не жарко будет.
Развели небольшой костерчик. И стали варить рыбу. Тимка достал из мешка горсть корешков, бросил в котелок и тщательно размешал.
Таня отвела Петьку в сторону, спросила:
— Почему ты решил идти вечером, а не сейчас? Вислоухий уже двумя ногами запросто шевелит, я сама видела.
— Днем может увидеть Костоедов. Пожарище начнет разгребать, ничего не заметит и бросится в погоню.
— У него же нога больная.
— Он, гад белогвардейский, и на больной ноге побежит, и стрелять будет издали. И этот, — Петька кивнул в сторону Вислоухого, — увидит Костоедова, сразу же нападет на нас.
— Ты не веришь ему, Петька?
— Не верю. Простачком прикидывается, делает вид, что во всем сознается, и разговаривает специально, как ребенок — не бросайте меня, рабом буду… Так я ему и поверил, предателю.
— Идите шамать, — позвал Тимка.
Рыбная каша с кореньями попахивала болотом, но была хороша. Наелись быстро. В котелке осталось больше половины. Вислоухого будить не стали. Котелок спрятали между камней, сверху прикрыли ветками. Шурке дали нож, стрелы, лук и приказали сторожить.
— И не спускать глаз со степи и с этого, — Петька кивнул на Вислоухого.
— А меня кто сменит?
— Я сменю.
— Как солнце в затылок засветит, без церемониев растолкаю тебя.
— Ладно, Шурка.
Таня, Тимка и Петька легли в теплую канавку и под трели, льющиеся с неба, крепко заснули. Щурка повесил на себя лук, взял стрелу, пощупал пальцем, крепко ли Петька приделал наконечник, и забрался на гребень вала. Притаившись в траве, стал сосредоточенно, как дозорный, всматриваться в холмистую даль.
Солнце задевало горизонт, когда Петька, словно от боли, дернулся и проснулся. Спал Тимка, спала, сжавшись в комочек, Таня. Спал часовой — Шурка Подметкин! В кулаке он сжал длинную стрелу с каменным наконечником. Петька посмотрел вниз, телогрейка лежала на месте. Вислоухий исчез.
ВОСТОЧНАЯ ГРАНИЦА. КРУПИНЦЕВУ.
В вашем секторе с 10 до 13 московского времени, на высоте 800 метров, в сторону квадрата В-39-И пойдет немецкий самолет «Юнкерс» с овальными контурами крыла, типа моноплан. Двухмоторный, камуфлированный под цвет скалистых гор и тайги. Пропустите. Дублирую: пропустите.
Петька вскочил на ноги и увидел Вислоухого. Он сидел у костра и с наслаждением ел рыбную кашу. Посмотрел на Петьку: уж простите, я тут без вас хозяйничаю.
— Ешь, дядя. Тебе оставили.
Петька с ненавистью посмотрел на спящего Шурку. Рядом с ним лежал лук, нож, оструганная палочка и стружки. Петька незаметно ощупал у себя пояс — карта была на месте.
— Дядя, ты идти сможешь?
— Полегоньку смогу. Я тут ходил, вон до той ямки и обратно. Слава богу, кажется, проходит, радикулит меня скрутил. Он простуды боится. А я, как бездомный пес, уж сколько времени мытарюсь, — Вислоухий сделал страдальческую мину и попытался всхлипнуть.
Петька заметил, что диверсант притворяется, но сдержал гнев и спокойно спросил:
— Дядя, а ты дорогу до лабиринта знаешь, хотя бы примерно?