Страница 19 из 25
Старичок стоял как и пришел, спиной к ней, уставившись на пустую скамью. Стоял абсолютно неподвижно. От него явственно пахло ацетоном.
Старичок стоял как и пришел, спиной к ней, уставившись на пустую скамью. Стоял абсолютно неподвижно. От него явственно пахло ацетоном.
И он не дышал.
Даша замерла неподвижно, стараясь и сама не дышать. В голове крутилось много мыслей — что делать дальше? Надо бы окликнуть… хотя, похоже, с дедом все примерно ясно. Уже полминуты прошло — живой человек в возрасте так стоять, да еще не дыша, наверное не способен. Но…. А если просто старенький? Пришел, а тут — никого, поговорить не скем… вот и задумался — как день коротать? Стоит себе, а дышит еле-еле…
Вот только запах этот… Надо решаться.
— Дедушка, извините…
Старичок не вздрогнул, как можно было ожидать от него, а просто стал неторопливо поворачиваться. Уже сразу Даша поняла, что он мертв — живые так не двигаются, даже дряхлые старики. Было что-то механическое в его движениях, нелепость и одновременно точность — как неправильно сконструированный механизм, он поворачивался, поднимая руки. Очевидно, он и при жизни был очень слаб, возможно, что и умер сам, не видно никаких повреждений. Оттого все движения были неспешны — но вполне целенаправленны, не наблюдалось столь характерного для пожилых людей подрагивания. Глаза снова поразили Дашу — страшные, не мертвые, но и не живые. Обвисшая кожа, усилившийся запах. Даша подняла руку с топором.
— Дедушка, стойте! Стойте, Вам говорю!
Старичок издал какой-то звук, напоминающий скуление или жалобное ворчание, и двинулся к отскочившей назад Даше. А ведь придется бить, подумала она. Топором, и по голове. Вот этого старого человека, пусть и уже мертвого. Маленького, слабого, в затертом пиджачке с орденской планочкой, трениках «советский спорт» с обвисшими коленями и драных «дутиках». Даша медленно, благо и старичок стремительностью не отличался, отступала, глядя на трогательно торчащие из нагрудного кармана расческу, платок в клетку, сложенную вырезку из газеты, с кроссвордом, и карандаш, на орденскую планку, на протянутые к ней, иссохшиеся от старости, корявые руки, без двух пальцев на левой, на висящие на шее старомодные очки в металлической оправе — и понимала — ударить она не сможет. Но и убежать нельзя — в закоулке меж гаражами остался ее груз.
Она подняла топор на уровень груди, и уперлась углом обушка в грудь старичка. Чуть надавила — и довольно легко остановила. На секунду замерев, старичок споро потянулся и обхватил топорище. Э, нет, так не пойдет! Даша резко, впрочем, без особых усилий — видать совсем уж стар и слаб был дедушка — вывернула с проворотом вверх топор, вновь уперлась в грудь качнувшемуся старичку, и толкнула его назад и вбок — на кучу мусора, видно еще с зимы оставшегося. Старичок завалился в груду размокших коробок и там вяло забарахтался. Спешно подхватив груз, Даша рванула назад на улицу — соваться во дворы расхотелось окончательно. Пробегая мимо крайнего окна у прохода, она еще раз убедилась, что сделала все правильно — из приоткрытой фрамуги слышался склочный голосок, взывавший «приехать и забрать наркоманку с топором, бросающуюся на людей».
А если бы ударила? Еще и от милиции бегать? Ладно, хорошо что так.
Выбежав, Даша вновь навьючила груз, но топор лишь засунула под висящий на груди рюкзак, не выпуская из руки, да еще проверив, чтоб выдернуть не цепляясь.
Дальнейший путь пролегал по улицам, во дворы больше не заглядывала, подворотни обходила стороной. Постепенно продвигаясь к намеченному пункту, Даша наблюдала картину, которая все больше убеждала ее — что БЕДА — большая и серьезная. Пробки на больших улицах стояли намертво, хотя пока еще маленькие улицы были пустынны, встретила, заранее перебежав на другую сторону, несколько «мертвяков». Увидела в сквере как несколько бритоголовых кожанко-берцовых парней старательно пинают неподвижное тело кого-то темноволосого, в оранжевой жилетке, а буквально за углом, на стоянке еще ворочающегося «скина» лупцуют арматурой южане с, похоже, ближайшей стройки. Насторожили частые выстрелы, в том направлении куда она шла. Проскочил мимо милицейский «козлик», скрипнул тормозами и зажурчал задним ходом, подъехал — но Даша, памятуя наставления тети Клавы, уже сидела за припаркованной за поворотом Вольвой. Патруль постоял секунд десять, фыркнул бензиновым облаком и укатил. Со стороны Смольного раздалась вдруг частая и довольно долгая стрельба, грохнуло несколько глухих взрывов, и в той стороне в небо потянулись черные хвосты дыма.
Однако, подумала Даша. Неужели кто-то пытался прорваться в Смольный? Там серьезная охрана, видно покритиковали. Но кому сейчас потребовалось-то?
Почти на подходе встретились двое, уже вполне славянского облика, «патсана». Завидев ее, целенаправленно двинулись навстречу, чуть расходясь по сторонам. Топор явил себя на свет Божий, выскользнув из-под рюкзачка.
Нет, ну разве можно так ошибаться в людях? Как не совестно…. Ведь два красивых, молодых мужчины хотели просто спросить «скоко время» или проводить девушку … а вообще-то им совсем не сюда, а совсем и наоборот, даж на другую сторону улицы. И вообще они спешат, так что извините, но знакомство не состоится. А вы, девушка, что подумали? Фи… надо нам было больно к вам подходить…
Удачно подвернулся уже весьма старательно раскуроченный киоск. Воровато озираясь, Даша подобрала остатки — несколько упаковок одноразовых станков для бритья, несколько упаковок презервативов, маникюрные наборы, упаковки батареек. Всем этим основательно подзабила рюкзак. Среди остатков снейков набрала с десяток пакетиков с вяленным мясом — самое оно. Пришла в голову идея, и прихватила несколько флакончиков жидкости для снятия лака. Среди развала подхватила баночку «Ред-булла» и поллитровую банку «Ягуара». Теперь у рюкзака были забиты и боковые карманы. Невдалеке взвыла сирена, и Даша резво дернула от киоска, успев урвать напоследок упаковку лейкопластыря. Впрочем, никто не кричал «Руки в гору!», и пистолета разряд так и не настиг — очевидно, не до нее и было. Да, похоже что сейчас всем станет не до нее — отчего оптимизма совсем не прибавляется. Перебежав улицу, Даша чуть не столкнулась с весьма шустрым «мертвяком». Он чуть не сгреб ее своими сильно обглоданными руками, пришлось отскочить за машину, так что мертвец, промахнувшись, упал на капот. Тут же топор точно ударил мертвеца в висок — раздался хруст, и обмякшее тело осталось на капоте. Даша сглотнула, шумно выдохнув пару раз. Ладно, похоже — надо привыкать. Крови, правда, и всего соответствующего было немного, больше на обушке.
Именно на обушке — вспомнились рассказы любителей истории про всякие чеканы, шестоперы и прочие моргенштерны. Острые шипастые наконечники дубин застревали в доспехах, щитах а то и телах врагов — и воины лишались оружия, или даже жизни — если пытались его выдернуть. Оттого и стали популярны бугристые, тупоугольные палицы — они сотрясали и проламывали, но не застревали. А боевые топоры эволюционировали в алебарду — с длинным, выгнутым лезвием — скорее страшная тяжелая сабля на древке, чем топор. Да что говорить — вспомнился один ветеран, рассказывавший, что обычным русским граненым штыком лучше было колоть в живот, так как иначе он мог, пройдя насквозь, застрять в грудной клетке, зажатый ребрами. У того деда так погиб друг, не успевший выдернуть винтовку из заколотого немца.
Вытерев обушок об куртку упокоенного, убирать его не стала. Вскоре попались еще два мертвяка — шли навстречу. Даша обратила внимание — они были не покусаны, а убиты — грудь у каждого разворочена минимум парой пуль. Это наводило на нехоршие мысли. Во — первых, впереди, похоже, всерьез стреляют. Во — вторых…. Выходит — не только укушенный умирает и оживает? Выходит — убитый тоже встает? И тоже опасен? Какая-то дурная мистика, голливудское кино категории «Г»…