Мисс хочет приключений?

Всю дорогу до лагеря они болтали и смеялись. Кэрри рассказывал ей о деревьях, растущих в лесу, травах и лечебных свойствах этих трав. Сонда слушала, как завороженная, внимая каждому его слову.

Ей казалось — Кэрри знает обо всем, что только может быть на Мадагаскаре. Он показал ей настоящего хамелеона. Это странное существо Сонда видела лишь однажды в зоопарке. Да и то — тот был хилым и бледным заморышем рядом с этим огромным ярко-зеленым представителем здешней фауны.

Красноглазый хамелеон, упакованный в зеленую броню, прекрасно сливался со стеблем дерева, на котором сидел. Оказалось, что он не только меняет окраску, но умеет вращать своими огромными, окруженными толстой кожей глазами, по отдельности и в какую угодно сторону. Сонда была очень удивлена, когда узнала, что глаза хамелеона могут делать оборот в триста шестьдесят градусов.

Кэрри рассказал ей об интересном мнении на этот счет самих малагасийцев. Оказалось, они считают, что один глаз хамелеона устремлен в будущее, другой — в прошлое, а когда он видит добычу — глаза сходятся, встречаются в настоящем. И действительно, как только перед хамелеоном возник упитанный кузнечик, длинный язык взметнулся, и несчастная жертва всевидящего красного ока оказалась в прожорливом желудке хамелеона.

В лагерь они успели прийти до наступления темноты. Настроение Сонды омрачала лишь противная боль, которая ни с того ни с сего появилась в области затылка. Кэрри, заподозривший неладное, настоял на осмотре. Выяснилось, что нежную кожу Сонды облюбовало небольшое, но зловредное насекомое, которое потихоньку спрыгнуло с ветки на ее шею и принялось пить кровь, разбавляя ее ядом.

Кэрри удалил мерзкую тварь с помощью спиртового раствора и ваты, ругая себя за то, что забыл заставить Сонду надеть какой-нибудь головной убор.

— Не волнуйтесь — с вами все будет в порядке. Однако небольшое количество травяной настойки вам не помешает.

— Настойки? — насторожилась Сонда. — В ней есть алкоголь?

— Да, как и в любой настойке. А что вас беспокоит? — удивился Кэрри.

Сонда опустила глаза. Признаваться в своем тайном пороке ей не слишком-то хотелось. Но Кэрри уже видел ее в деле, так что особых причин для смущения не было…

— Алкоголь скверно на меня влияет…

— Он на всех влияет не лучшим образом.

— Для меня это настоящая беда — я полностью теряю контроль над собой, точнее, я совершенно не соображаю, что делаю. И если начинаю пить — не могу остановиться.

— Да, — рассмеялся Кэрри, вспомнив ночку в баре и ее последствия. — Понял. Я дам вам совсем чуть-чуть. И не каплей больше. Идет?

— Идет.

Теперь Сонда чувствовала, что доверяет ему. У нее не было сомнений в том, что этот человек не причинит ей вреда, даже незначительного. Та невидимая связка, о которой Сонда размышляла в ожидании Кэрри, позволяла ей рассчитывать, надеяться на него. Главное, чтобы она не обманулась в своих чаяниях. Но она была уверена, что этого не произойдет.

Они расположились у костра, разведенного Кэрри, и Сонда молча любовалась огнем, разгорающимся в лесных сумерках. Мысли ее были заняты вопросом: когда же закончится эта сказка, которая началась совсем недавно, но принесла с собой такую бурю чувств.

— Могу вас поздравить, — сказал Кэрри, словно прочитав ее мысли. — Завтра я завершу свою миссию на этом острове, и мы можем возвращаться.

Так скоро? — хотела удивиться она, но удержалась. Зачем Кэрри знать о том, как она чувствует себя здесь? О том, как изменилось ее отношение к нему всего за два дня? Ей лучше оставить свои чувства при себе, положить их в какой-нибудь ларчик воспоминаний и иногда вытаскивать его, чтобы любоваться своими сокровищами.

Сонда представила себе далекое будущее: она станет женой Эрика, у них появятся внуки, и Сонда, седовласая старушка, будет, колдуя над пирожками, рассказывать внукам о далеком острове Мадагаскаре… Может, это будущее и вдохновило бы любую другую женщину, но только не ее… Она не хочет детей, внуков и пирожков! Во всяком случае, сейчас Сонда не представляет себя в этой роли.

Если она выйдет за Эрика — дети, внуки и пирожки ей обеспечены. Сонда не успеет толком разобраться, как полный комплект всего этого будет у нее на руках. Ведь Эрик такой предсказуемый. И вся их семейная жизнь будет такой же предсказуемой, как он сам. Другое дело Кэрри — с ним никогда не знаешь, что ждет тебя впереди. Сонда разозлилась на себя — опять она сравнивает этих двоих. В голову пришла дурацкая мысль: если быстро повторять имя Эрик — получается Кэрри… Эрик, Эрик, Эрик, Эрик…

— Чем вы опечалены, Сонда?

Если бы Сонда умела краснеть — покраснела бы непременно. Ненормальная! — отругала она себя. — Хватит думать о всяких глупостях! Пора возвращаться в реальный мир. Уже завтра у тебя не будет ни Кэрри, ни Мадагаскара… Поэтому нужно научиться принимать то, что есть. А есть у тебя замечательный жених, который наверняка, если ты, конечно, попросишь, подождет с детьми, внуками и пирожками…

— Вы не поверите, но я размышляю о браке.

— Сложно поверить. — В темных глазах резвилась стайка маленьких бесенят. — Невеста накануне свадьбы думает о браке…

— Не смейтесь. Я, между прочим, серьезно.

— А я решил, что вы шутите. — Кэрри тоже посерьезнел. — Вы назначили дату свадьбы?

— Да, как раз перед отъездом. — Эрик, как будто нарочно, выбрал именно тот момент, когда она не могла возражать — чувствовала себя виноватой за ложь, которую пришлось ему плести. Тогда она не придала этому большого значения, но сейчас это бесило ее так, как будто Эрик силой заставляет ее выйти за него. — Пришлось сказать ему, что я навещаю больную тетушку.

— А я все гадал, какой предлог вы придумаете для жениха. Скажите честно, Сонда, вы хотите выйти за него замуж?

Кэрри и сам не ожидал, что задаст этот, мягко говоря, не слишком тактичный вопрос. Он просто выскользнул из его мыслей и понесся к языку, избегая столкновения с разумом, который должен был пресечь его и вернуть на место. Кэрри стало стыдно, но слово — не воробей…

Сонда отреагировала на вопрос удивительно спокойно. Кэрри понял, что она много раз пыталась ответить на него себе самой.

— Недавно мы разговаривали об этом с Хэтти — помните мою подругу? Я сказала, что брак — мероприятие скорее рассудочное, нежели чувственное. Это союз людей, которые могут доверять друг другу, рассчитывать друг на друга. Чувства здесь второстепенны. Простите за цинизм, но на них далеко не уедешь. Пройдет время — от чувств не останется и следа. Что тогда будет связывать людей друг с другом? Мой жених — воплощение надежности. Он верен своему слову. Когда я рядом с ним, то знаю, что будет завтра. Может быть, сейчас мне хочется совсем другого… — не без смущения вспомнила Сонда свои недавние размышления. — Но через несколько лет мне захочется стабильности, и что тогда? Что со мной станет, если я пойду на поводу у своих эмоций?

— Мне кажется, вы слишком редко идете у них на поводу. Подозреваю, что ваше желание ехать со мной — чуть ли не единственное проявление ваших эмоций. Едва узнав вас, я думал по-другому. Мне казалось, вы — чувственная натура… Впрочем, я не ошибся. Только слишком уж глубоко вы прячете свою чувственность, словно боитесь, что вас в ней уличат… Но, поверьте, это не то качество, за которое осуждают, напротив…

— Это именно то качество, которое может сломать жизнь.

— У вас большой опыт в этом плане?

— Нет. Но именно потому, что я всегда избегала получения опыта такого рода. Мне он ни к чему.

— Ошибаетесь — вам бы он совсем не помешал. Я почему-то уверен, что он дал бы вам возможность иначе взглянуть на жизнь. Не стоит вписывать любовь в свой ежедневник — завтра в полдень я полюблю, а послезавтра выйду замуж. Надо просто поддаться ритму любви…

— Вы красиво говорите, Кэрри… Все говорят об этом так красиво… А как выходит на деле? Брошенные жены, разбитые случайными связями браки, одиночество в старости…

— Я чувствовал, что вы боитесь одиночества. Но поверьте мне, человеку, который прошел через любовь и боль, и это самое одиночество… Я и сейчас не стану страховаться на год вперед. Что будет, то будет. Главное — не бояться, потому что одиночество, старость и смерть чуют твой страх за версту. И чем больше боишься, тем быстрее они находят тебя и занимают пустое пространство в твоей душе. Пустое — потому что заполнено оно было только тем самым пресловутым страхом, этой чертовой попыткой застраховаться!