Судьба на ладони

Увидев на совсем еще детском лице Джейми выражение крайнего беспокойства и даже испуга и хорошо понимая, кто в этом виноват на сей раз, Карина немедленно прекратила спорить.

— Ты прав, я думаю. Извини меня, я, как всегда, переборщила, — примирительно произнесла она. — Не будем ссориться.

Ее голос прозвучал естественно и ровно, и Алан облегченно вздохнул. Но глаза, глаза Карины говорили опытному мужчине, что наедине с ней сейчас лучше не оставаться!

— И все-таки мне кажется, что ты расстроена из-за свадьбы Элен и Майкла. У тебя есть какие-то свои тайные соображения относительно предстоящего празднества?

— Нет, никаких тайных соображений у меня нет, — объясняла она с резиновой улыбкой, от которой заныли щеки. — Просто я хотела бы, чтобы наши последние деньки растянулись подольше.

Это было самое откровенное признание, на которое она могла решиться. Ответ Алана Редфорда прозвучал неутешительно:

— Все когда-нибудь должно закончиться, Карина, в том числе и наше недолгое счастье. Мы с тобой знали об этом с самого начала, не так ли?

И дни проходили — драгоценные последние дни, когда Карина могла хотя бы смотреть на Алана и наслаждаться его обществом, голосом, взглядом. Ее не могло не мучить, однако, музейное правило «смотреть, но руками не трогать». И как же нелегко было оставаться спокойной и непоколебимой на публике, когда от одного случайного взгляда Алана ее бросало то в жар, то в холод!

Но она обещала помочь и помогала как умела: сопровождала гостей на играх в бильярд и крокет, умилялась, глядя, как они катаются на лодках и верхом, восхищаются шампанским, фотографировала их по их просьбе и обещала выслать снимки по адресу. Каждое ее появление с Аланом Редфордом — а таких появлений было немало — приносило ей боль: она помнила, что было между ними, но знала наверняка, что все кончено.

И после того, как Карина исправно «отслужила» три дня подряд, к середине четвертого шепнула Алану, что плохо себя чувствует, и попросила разрешения уйти к себе. Он с готовностью разрешил. Но когда она, попрощавшись с гостями до вечера, устало шла по петляющей в зелени дорожке, услышала шаги и почувствовала руку Алана в своей.

— Сейчас или позже? — просто спросил он, и в тот же миг ее усталость как рукой сняло и в образовавшуюся пустоту хлынули совсем другие эмоции. Тяжесть в ногах вмиг сменилась легким, воздушным подъемом.

— Позже, — сказала все-таки она, не показывая из скромности, как волшебно подействовали на нее три произнесенных им слова.

Алан кивнул, молча обнял ее и, круто повернувшись, направился к гостям.

В тот вечер она, замирая от восторга и сладкого, невыносимо приятного ощущения красоты и легкости жизни, готовилась к его приходу. Она приняла расслабляющую ванну и слегка надушилась. Занялась маникюром и добилась того, чтобы ее руки выглядели нежнее, чем ручки младенца. Вымыв голову, не стала собирать волосы в прическу, а позволила им мягко рассыпаться по плечам. И, наконец, одетая только в лунные блики, нырнула под накрахмаленные простыни и замерла в ожидании.

Он должен был прийти, и после трех дней тоски и безысходности это казалось настоящим праздником. Все-таки ему было не все равно! Все-таки он хоть немного думал о ней! А это лучше, чем ничего.

И когда умолкла музыка и человеческие голоса перестали перекрывать шорох листвы, а затем затихли совсем, Алан Редфорд бесшумно появился в темном дверном проеме ее спальни.

Одного взгляда на него хватило, чтобы понять: Карина не единственная, кто страдал от вынужденного одиночества. Он подошел к ее кровати — посреди комнатного беспорядка она расчистила маленькую тропинку от двери к кровати — и наклонился к Карине, задыхаясь от желания. Она привстала навстречу ему, и их губы соединились в долгом, страстном поцелуе. Они прильнули друг к другу, как прильнул бы к кувшину с водой умирающий от жажды. Но этот поцелуй не смог потушить, а, напротив, распалил костер их желания еще сильнее. Алан сорвал с себя одежду.

— Карина, что ты сделала со мной? Ты просто приворожила меня, — хрипло произнес он, и весь мир показался тогда ей игрушкой в руках Алана.

Для них больше не существовало ни времени, ни пространства. Для них больше не было чувств, кроме страсти, ярости, желания. Карина обхватила ногами его поясницу, и теперь они, даже если бы захотели, не смогли бы определить, где начинается она и заканчивается он.

— Я люблю тебя, Алан, — прошептала она, едва не лишившись чувств от волны наслаждения, захлестнувшей ее. — Я люблю тебя!

Всего на секунду он приподнялся над ней, думая, видимо, не ослышатся ли он, глядя на нее со смесью ужаса и изумления. Каждая мышца, каждое сухожилие его рук, груди, плеч было видно и отливало медью. Помедлил так — и в изнеможении рухнул на простыни.

Неуютная, неловкая, колючая тишина повисла над ними. Надо было что-то сказать, Карина знала это, но теперь, когда главное было произнесено, ничего не приходило в голову.

— Неужели я все разрушила, Алан? — пробормотала она, чувствуя, что нет ничего хуже такой тишины.

Он сел на кровати, спустив ноги, и взъерошил волосы.

— Ты… удивила меня, Карина.

— Я сама себя удивила! — выпалила она, не понимая, какую чушь несет. — Я не ожидала, что так выйдет, — продолжила извиняющимся тоном.

— Это не беда, — успокоил ее Алан, надев брюки и пытаясь вслепую нашарить за спиной рукав рубашки, — не смотри так жалобно. Мы оба понимаем, что ты сказала это в пылу момента. И завтра утром будешь долго удивляться: что это на тебя нашло.

Назавтра на вечеринку Торно стали съезжаться многочисленные гости.

— Да, у этих твоих друзей губа не дура, нечего сказать, — с видом профессионала комментировала Вероника Форест, мать Элен, оглядывая виллу. Она с мужем прибыла как раз к долгожданной вечеринке. — Неплохо устроились!

Карина диву давалась, как удалось Морису Форесту достичь дипломатических высот с такой хамоватой супругой. — Признаться, мы с мужем не ожидали, что и в такой дыре можно интересно провести время.

— Пока все, что я видел в Брюстере, поразило меня красотой, чистотой и утонченностью, — с улыбкой нахваливал Морис, как бы извиняясь за поведение жены, на которую хозяйки дома уже бросала исподлобья недовольные взгляды.

Действительно, Торно не пожалели ни времени, ни денег, чтобы устроить незабываемый вечер. Букетами цветов были украшены садовые дорожки, а также лестницы и комнаты виллы. Красавица арфистка ненавязчиво наигрывала что-то небесное в общей гостиной, из парка доносились звуки джаза, на которые, как мотыльки на лампу, слетались те, кто помоложе.

Столы ломились от угощений. Армия официантов с белыми воротничками застыла по периметру столовой в ожидании приказаний. Вот наконец подъехали несколько лимузинов с Редфордами, и это подействовало на собравшихся, как поворот ключа на заводную игрушку: вечер пошел своим чередом.

Карина увидела Алана только краем глаза, но зато услышала громогласное объявление специально нанятого Торно басовитого слуги. По гусиной коже, выступившей на руках при одном упоминании имени Алана, она поняла, что скрыть их вчерашнюю встречу от посторонних будет невозможно. И, не глядя на него, затерялась в бесноватой толпе молодежи, слушающей ревущий на сцене джазовый квартет.

Здесь она и была настигнута Аланом, с самой дружеской и самой обаятельной улыбкой, какую она когда-либо видела на человеческом лице. Он подхватил с подноса бегущего куда-то официанта два бокала шампанского и вручил один из них Карине.

— Пей и не грусти.

— Пей и не чувствуй себя обязанным всюду сопровождать меня. Ты же не нянька. Или нянька?

— Нет, конечно, что за чушь, — засмеялся Алан. — И ты зря думаешь, что я из соображений этикета буду тратить время на того, кто мне неинтересен.

— Как правило, нет. Но в моем случае, мне кажется, ты просто ощущаешь себя обязанным развлекать меня.

Он долго, вдумчиво смотрел на Карину, словно пытаясь лучше запомнить ее черты, потом мягко произнес: