Потерянные души

Нового начальника полиции соображения федеральных властей совершенно не волновали. Дни человечества – а следовательно, и федерального государства – были сочтены. Планы политиков уже ничего не значили.

Девятнадцать человек, привезенных на грузовике, разместили в двух больших подвальных камерах. Согласно полученному приказу, они расселись на прикрепленных к стенам койках и на полу, с написанным в глазах ужасом, но покорные.

Запирать камеры никакой необходимости не было, но сержант Рапп все равно их запер.

Поднявшись на первый этаж, чиф и сержант заглянули в крыло с шестью маленькими камерами. В них сидели двое, и чиф их разбудил.

Первый, бродяга, которого звали Конуэй Лисс, приехал в город в вагоне товарняка и остался, чтобы грабить дома. Его взяли на третьем взломе.

Сорокапятилетний Лисс выглядел на все шестьдесят, а то и больше: худой, прямо-таки на грани истощения, с торчащими во все стороны седыми волосами, морщинистой кожей, большущими бесформенными ушами, почерневшими зубами и потрескавшимися пожелтевшими ногтями. Его словно сделали из хрящей и костей, а потом хорошенько просушили, выпарив всю воду. Живыми оставались только глаза цвета океанской синевы, хитрые и расчетливые.

В другой камере сидел Норман О’Бэннон, которого местные по уже забытой причине прозвали Намми. Умственное развитие тридцатилетнего Намми остановилось на уровне ребенка. Полноватого, с круглым веснушчатым лицом, добродушного, его иной раз сажали в камеру на ночь не за буйное поведение, а чтобы уберечь от беды.

Новый чиф Хармильо не питал теплых чувств к Намми О’Бэннону и не собирался оберегать его от чего-либо. Совсем наоборот.

Сержант Рапп открыл камеры и вместе с чифом повел обоих арестованных в подвал.

Конуэй Лисс спорил всю дорогу, задавал один вопрос за другим. Ни чиф, ни сержант не ответили ни на один.

Во время этого короткого путешествия Намми улыбался и ничего не говорил. Для него каждое изменение потенциально являлось началом нового приключения. Он доверял чифу Хармильо.

Лисса, взятого с поличным на месте преступления, обрядили в оранжевый тюремный комбинезон. Намми был в джинсах и свитере. Оба волочили ноги. Лисс – потому что сил ему хватало только на бесконечные жалобы, Намми – в силу плохой координации движений, обусловленной низким интеллектом.

По пути в третью подвальную камеру Лисс не удостоил и взглядом обитателей первых двух. Он полностью сосредоточился на начальнике полиции. Его приводил в ярость отказ чифа отвечать на вопросы.

Но чиф хорошо знал таких бродяг, как Лисс: нелюдим, человеконенавистник, которого другие человеческие существа интересовали, лишь когда он мог с них что-то поиметь. Лисс мог провести день в большом, бурлящем городе и заметить только пятерых или шестерых – людей, которые могли стать его легкой добычей, слюнтяев, которые дали бы ему двадцать долларов, попроси он один, лохов, у которых даже он, неопытный карманник, мог вытащить бумажник.

Намми интересовали эти тихие девятнадцать человек, пока его взгляд не упал на голые груди библиотекарши. Он покраснел так, словно от уха до уха на его лице лопнули все капилляры. И уже не отрывал глаз от пола.

После того, как сержант запер бродягу и Намми в третьей камере, Конуэй Лисс обеими руками схватился за прутья решетки. И возвысил голос:

– Я требую адвоката!

– Обойдешься, – ответил чиф Хармильо.

– Я имею право на адвоката! – заявил Лисс. – Я американский гражданин!

– Уже нет.

– Что? Как это… уже нет?

– Теперь ты домашняя скотина.

Глава 7

За складами тянулась каменная набережная, от которой в бухту Сан-Франциско отходили причалы. И набережную, и причалы построили в первой половине прошлого века и не содержали в образцовом порядке, как более новые портовые сооружения. Эти причалы не могли принимать современные контейнеровозы и оставались на прежнем месте только потому, что нынешний кризис никак не хотел уступить место очередному периоду процветания. При первых же признаках оживления экономики их бы снесли, чтобы построить порт двадцать первого века, а пока причалы выглядели заброшенными, без единого пришвартованного к ним сухогруза.

Ржавые столбы с треснутыми, грязными фонарями заливали набережную холодным синеватым светом, отгоняющим ночь в бухту. Лишь одна тень двигалась от одного светового пятна к другому: Чанг убегал с деньгами и секретами.

Карсон О’Коннор сократила расстояние до преследуемого и увидела, как Чанг споткнулся, покачнулся, выдохшийся и уязвимый. С набережной он свернул на один из причалов, уходящих в бухту и во внезапно возникший туман.

В эту холодную ночь суша не могла быть теплее воды, и в безветренные предрассветные часы туман не натягивало на берег разницей температур: он просто завис над бухтой. Плащ со множеством капюшонов, складок и рукавов.

Видимость резко сократилась до десяти футов. Потом меньше. Ширина причала составляла порядка тридцати футов.

Если бы Карсон сместилась к ограждению по правую или левую руку, Чанг мог бы изменить направление движения и рвануть к берегу вдоль другого противоположного ограждения, где-то в двадцати футах от нее.

Она могла держаться и середины причала, надеясь, что заметит человеческую фигуру у одного из ограждений. Но густой туман сбивал с толку, и она не видела никаких ориентиров, которые могли бы ей помочь.

Почти наверняка Чанг выбрал этот причал, потому что прибыл на встречу (и собирался отбыть) на лодке. Бежать на берег он не собирался, как не собирался и прыгнуть через ограждение в воду.

Окутанная туманом, Карсон остановилась, затаила дыхание, прислушалась. Поначалу не услышала ничего, кроме мерного шелеста маленьких волн, накатывающих на опоры причала.

Несомненно, Майкл приближался к ней сзади, но тихонько, более не бежал. Она повернула голову, но не увидела человеческой тени в окружающей белизне.

Выдохнула и осторожно двинулась вперед. Пройдя еще футов двадцать, вновь остановилась и опять же не услышала ничего, кроме шепота воды под причалом.

Воздух пахнул солью, морскими водорослями и креозотом, туман холодил рот, когда она вдыхала его.

Пройдя чуть дальше, Карсон остановилась в третий раз и услышала глухой удар, легкое поскрипывание. И вроде бы звуки эти донеслись из-под деревянного настила.

Новый удар, теперь металла о металл, заставил ее повернуть голову направо. Прорезав туман, она добралась до ограждения, пошла назад, наткнулась на уходящий вниз трап.

Настил был влажным и скользким, не только от тумана, но от грибков или лишайников, которые облюбовали давно не используемое дерево.

Если б она упала или даже поскользнулась, Чанг, возможно, только этого и ждал. Если б он решился стрелять сквозь туман, удача могла быть как на его стороне, так и на ее. Но даже одна пуля, попавшая в цель, могла оставить Скаут сиротой.

Очень осторожно Карсон спустилась по трапу на деревянную площадку. Из тумана не появилась, а буквально материализовалась моторная яхта, словно в бухту заглянул корабль-призрак.

Двигатели не работали, иллюминаторы и окна не светились, вообще не горел ни один фонарь. Карсон смутно видела контуры двух палуб и рубки над ними. Находилась Карсон неподалеку от носа яхты, тогда как корма терялась в тумане, но судя по тому, что она могла разглядеть, длина яхты составляла порядка шестидесяти футов, то есть она могла использоваться как для круизов вдоль побережья, так и походов в открытое море.

Никакие швартовы не связывали яхту с крепильной планкой. Направляясь к корме, Карсон обратила внимание, что яхта просто дрейфует рядом с причалом. Чанг, вероятно, отвязал швартовы, прежде чем прыгнуть на палубу и теперь, скорее всего, поднимался в рубку по лестнице левого борта. Дверцу в ограждении правого борта Карсон нашла открытой. Должно быть, Чанг не решился закрыть ее за собой, что вновь привело бы к стуку металла о металл, который выдал бы его местонахождение.