Сеанс

— Я сказала в его присутствии — прежде, чем поняла, кто он такой, — что располагаю обвиняющими Магнуса доказательствами… и тогда он, очевидно, спрятался — он ведь не мог бы отыскать дорогу в Холл в таком тумане — и запер мистера Риза в подвале. Он намеревался убить нас обоих, уничтожить улики, а вместо этого сам взорвался…

— И какие же это могут быть улики? — с тяжеловесным сарказмом произнес инспектор.

— Этой улики у меня тогда не было, была лишь интуитивная догадка… Но сегодня утром я пошла к нему домой, чтобы… и когда я увидела картину мистера Монтегю…

— Мисс Лэнгтон, — прервал меня инспектор, — у вас явно слишком натянуты нервы. Я не стану дольше вас задерживать — в настоящий момент. Но мне нужно будет поговорить с вами снова, и мне необходимо просить вас не покидать Лондон без того, чтобы сообщить нам совершенно определенно, когда и куда вы уезжаете. А теперь, если бы вы могли спросить вашу горничную про платье?..

Все, что я когда-либо читала об ужасах тюремного заключения, вдруг вспомнилось и не покидало меня вею ночь: грохот захлопывающихся железных дверей, громыханье цепей, тьма, холод, грязь, немыслимая вонь; крики сокамерников, рев толпы, когда меня, в наброшенном на голову мешке висельника, влекли на эшафот… Когда я наконец очнулась от страшных снов, заря уже разгоралась новым прекрасным восходом, а я лежала, ожидая, чтобы в дверь застучали полицейские. Я обещала Эдвину встретиться с ним в середине дня и поняла, что мне следует отправить ему письмо первой же почтой, рассказав о том, что я совершила и почему меня может не оказаться на условленном месте. Но нужные слова не приходили, и после того как я разорвала с полдюжины неудачных попыток, ничего иного вроде бы не оставалось, как снова лечь и заставить себя заснуть. Но вскоре Дора постучала ко мне в дверь и сообщила, что заходила какая-то дама: она не пожелала назвать себя, но сказала, что хотела бы поговорить со мною наедине, и станет ждать меня у скамьи на вершине холма Примроуз-Хилл.

С колотящимся сердцем я тихонько спустилась по лестнице, вышла через садовую калитку и пошла наверх по росистой траве — в лучах солнца капли блестели на ней словно алмазы. Наконец я дошла до гребня холма и увидела женщину в темно-синем платье; на спинку скамьи рядом с ней был брошен дорожный плащ. Высокая худощавая женщина с поразительными чертами лица — та самая, что открыла мне дверь дома Ады Вудворд. Когда я подошла поближе, она поднялась со скамьи, и я увидела, что она очень бледна.

— Мисс Лэнгтон, мы снова встретились. Мое имя — во всяком случае таким оно было до вчерашнего дня — Элен Норткот, но я думаю, вам лучше знать меня как Эленор Раксфорд.

Я смотрела на нее во все глаза, потеряв дар речи, буквально впивая каждую черточку ее лица. Ее глаза, как я теперь разглядела, были нежно-карего оттенка, с зеленоватыми крапинками. Сейчас ее голос звучал несколько иначе — ниже, культурнее, чем мне помнилось: йоркширские интонации исчезли.

— Когда Ада рассказала мне о том, что вы ей сообщили, особенно после того, как мы увидели сообщения об этом в газетах, я поняла, что мы не можем покинуть вас в беде, чего бы это нам ни стоило. Вчера мы приехали в Лондон, но полиция не разрешила Аде (она настояла на том, что явится в Скотланд-Ярд одна) увидеть труп до второй половины дня, когда инспектор Гаррет должен был вернуться после беседы с вами. А потом ей пришлось прождать еще несколько часов, пока они не разыскали весьма древнего джентльмена по имени мистер Вейтч, который когда-то был поверенным Магнуса, чтобы тот подтвердил опознание. Достаточно сказать, что инспектор пришел к выводу — во всяком случае так он сказал Аде, — что Магнус намеревался взорвать Холл и был убит, когда снаряд взорвался раньше времени.

Я не могла не улыбнуться: инспектор присвоил себе теорию, которую отверг как безумную всего несколько часов тому назад.

— А к тому времени, мисс Лэнгтон, — продолжала она, — было уже слишком поздно идти к вам. Ада сожалеет, что не могла прийти со мной сюда: ей нужно было уехать домой ранним поездом.

— Прошу вас, зовите меня Констанс… А полиция теперь согласилась, что вы ни в чем не виновны?

— Ордер на арест Эленор Раксфорд будет отозван, да. Это очень странное чувство — после двадцати лет постоянного ожидания самого худшего… Однако, прежде чем продолжать, я хотела бы услышать о вас, ведь мою историю вы и так хорошо знаете.

И вот так, начав со смерти Элмы, я снова пережила то путешествие, которое привело меня сюда, на вершину холма Примроуз-Хилл. У наших ног лежал Лондон, сверкающая ленточка реки струилась через город. Наконец я добралась до вчерашнего визита на Хертфорд-стрит, до помолвки с Эдвином и до кошмаров вчерашней ночи, теперь окончательно рассеявшихся.

— Я понимаю, — в конце концов сказала Нелл, — почему вы подумали, что можете оказаться моей дочерью, и почему так хотели этого. Если бы я отдала Клару кому-то, как вы предположили, я бы тоже поверила в это: не только потому, что вы так напомнили мне меня самое в юности, но из-за той духовной близости, которая привела вас ко мне. Но, милая моя Констанс, вы не моя дочь. Она жива, и у нее все хорошо; мне кажется, вы мельком видели ее, прежде чем я закрыла перед вами дверь, оставив вас на улице: я должна была это сделать — ради нее. Ее зовут Лора Вудворд, и она уверена, что ее мать — Ада и что она потеряла своего любимого отца — Джорджа — десять лет назад.

Мои глаза наполнились слезами, которые я попыталась сморгнуть прочь. Эленор взяла мою руку в свои, нежно поглаживая мне пальцы.

— Видите ли, у меня просто не оставалось выбора. Всё — почти всё — произошло именно так, как вы догадались. Когда мы с Кларой и Люси в последний раз уезжали с Манстер-сквер, Люси не поехала со мной в Шордитч, как я написала в том дневнике: я усадила ее в другой кэб — в Паддингтон, а сама поехала с Кларой в Сент-Панкрас, где меня ждала Ада. Все было договорено заранее: она писала мне до востребования на почту — маленькую и довольно грязную — в Марилебоуне, куда Магнус (я была совершенно уверена в этом) никогда бы не пошел. Джордж тогда служил не в Уитби: он был временно назначен в Хелмсли, что в тридцати милях от Лондона. Туда-то Ада и отвезла Клару. А я поехала в Раксфорд-Холл.

Я так и не вышла на галерею в ту ночь, когда умерла миссис Брайант — в последний момент мне недостало храбрости. Все эти годы меня мучил вопрос: как она умерла? Теперь я это знаю.

Я подняла на Нелл вопрошающий взгляд.

— Должно быть, это Магнус подделал обе записки. И я чуть было не сделала то, что, как он думал, я обязательно сделаю: спрячусь где-то поблизости. А потом… Миссис Брайант совершенно потеряла голову из-за Магнуса, а он часто ее месмеризировал. Ей даже не нужно было бы читать эту записку, которую нашли у нее в комнате: записка понадобилась, чтобы возложить вину на меня. Он мог просто назначить ей встречу или внушить это предложение во время транса: доктор Риз сказал, как мне кажется, что она шла будто во сне. Так что она вышла на галерею в полночь; если бы я наблюдала за ней из укрытия, я не показалась бы ей, уж ей-то — ни за что. И тут крышка саркофага стала открываться — точно так, как вы увидели в тот вечер. Одного этого хватило бы, чтобы ее убить; а может быть, что-то оттуда еще и выскочило…

— Призрак монаха, — сказала я, вспомнив рассказ Джона Монтегю о каменщике.

— Так переодевался Магнус… Но я не понимаю. Зачем он хотел, чтобы там были вы? Вы же могли его выдать…

— Да. Только кто бы мне поверил? К тому времени, как кто-нибудь еще туда пришел бы, Магнус уже успел бы закрыть саркофаг и исчезнуть в туннеле. Помните — он же незадолго до полуночи сказал, что выйдет прогуляться при лунном свете. Так что же вновь пришедшие обнаружили бы там? Мертвую миссис Брайант и — у ее трупа — меня, несущую какой-то бред про призрак монаха. Меня бы увезли в смирительной рубашке, а Магнус играл бы роль горюющего мужа…

Нелл замолкла, глубоко вздохнув.