Сеанс

Я резко остановилась, увидев выражение лица Эдвина: он пристально смотрел на порванную ткань, словно никогда раньше не видел женского платья. Его глаза встретили мой взгляд с неожиданным и пугающим пониманием.

— Давенант? — заикаясь переспросил Эдвин. — Вы… Вы взорвали Джеймса Давенанта?

— Да, только это был Магнус. Он хотел меня убить. Почему вы так смотрите на меня?

— Как вы не понимаете? Если полиция об этом узнает, вас могут обвинить в преднамеренном убийстве или, в лучшем случае, в убийстве по неосторожности…

— Но он проник сюда через саркофаг! Кто еще мог бы…

— Вам показалось, что через саркофаг. Просто у вас в голове помутилось от ужаса, свет был неверный: гораздо более вероятно, что вам только представилось, что крышка движется, а Давенант просто вошел через парадную дверь. Мы ведь оставили ее незапертой — для кучера.

— Мне ничего не представилось! Сегодня утром, в комнате Нелл — я пошла туда следом за ним — он пытался меня месмеризировать. У него с глазами ничего не случилось, просто это глаза Магнуса Раксфорда. Он пытался выведать, какие у меня есть свидетельства против него. И как это могло быть возможно, чтобы он нашел обратную дорогу в таком тумане? Он оставался тут все время. Подождал, пока уедут все остальные, и вернулся до того, как сгустился туман. Разве вы не помните? Мы же его слышали в библиотеке.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — раздумчиво произнес Эдвин. — Беда в том, что, даже если вы правы, вам никто не поверит. Если вы расскажете это полиции, вы в конце концов окажетесь в тюрьме или в сумасшедшем доме. Тогда как, если вы просто скажете, что были в библиотеке и вдруг раздался взрыв… Если они когда-нибудь отыщут Давенанта, они подумают, что это он его устроил.

— Но если Нелл жива… — начала я.

— Нелл, Нелл, Нелл, — вскричал он усталым и раздраженным тоном. — Вы что, не видите, в какую беду вас завело это наваждение? А если предположить, что Давенант ни в чем не повинен? Вы накидываете петлю на собственную шею! Да и кроме того, нет ни единого, даже малейшего доказательства, позволяющего предположить, что Нелл жива. Почему вы так уверены в этом?

— Потому что я — Клара Раксфорд!

Наступило долгое, потрясенное молчание.

— У вас есть доказательства? — наконец спросил Эдвин. — Вы от нее что-нибудь получали?

— Нет. Но Джон Монтегю был убежден в этом… Из-за моего сходства с Нелл.

— А ваши родители? Они вам об этом говорили?..

— Нет, не говорили. Но мое сердце говорит мне об этом, точно так же, как говорило сердце мистера Монтегю.

— Ну, Констанс, это же просто абсурд. Сходство ничего не доказывает. Вы с Нелл — дальние родственники, а сходство может возникать даже через несколько поколений. И Джон Монтегю, если припоминаете, сначала подумал, что Нелл выглядит точно как его покойная жена Фиби. Кто знает, может его поразило ваше сходство с Фиби.

— Вы считаете меня сумасшедшей, — мрачно произнесла я.

— Не сумасшедшей, нет, но все это обернулось для вас таким напряжением…

— Это означает то же самое, только в более вежливой форме.

— Нет же! Просто я так хорошо отношусь к вам, что…

— Если бы вы хорошо ко мне относились, вы бы мне поверили, — возразила я, сознавая, что поступаю неразумно, но не имея сил сдержаться.

— Я отношусь к вам достаточно хорошо, чтобы рискнуть быть повешенным за соучастие в убийстве!

Его слова прозвучали странно, словно я уже когда-то их слышала.

— Неужели вы не видите, — вскричала я, — что это ровно то же самое, что произошло с Нелл? Я поймана в ту же ловушку! Подумают, что мы с ней дважды его убили… — Я смолкла, сжав кулаки так крепко, что ногти впились в ладони.

— Вам надо остановиться, — настойчиво произнес Эдвин. — Надо попытаться отдохнуть. Вот все, что вам следует запомнить: вы были в библиотеке, когда услышали взрыв. Это все, что вам известно. Пока вы храните молчание, вы будете в полной безопасности.

Он поднялся и поправил огонь в камине. Голова у меня кружилась от усталости, все тело болело, и, несмотря на то, что леденящий страх снова расползался по моим жилам и нервам, я погрузилась в черную, без сновидений, пустоту.

Огонь в камине все еще потрескивал, когда я открыла глаза, и какой-то миг я думала, что ненадолго вздремнула, пока не увидела за окном свет дня. Туман рассеялся, Эдвина в комнате не было. Я поднялась, заперла дверь на засов и умылась как можно тщательнее, пытаясь утихомирить звучавший в душе голос: «Ты убила ни в чем не повинного человека».

Эдвина я обнаружила внизу, в развалинах гостиной: он разбирал ломаный кирпич. Он стоял спиной к двери и не слышал, как я вошла, так что некоторое время, оставаясь в тени дверного проема, я наблюдала, как он работает.

Обломки лежали у дальней стены грудой в несколько футов высотой, скатывались на пол, валялись среди остатков расколотых стульев и шкафчиков. Эдвин стоял примерно на полпути к вершине, швыряя мелкие куски за спину, вытаскивая более крупные фрагменты и осторожно откладывая их в сторону. Дыхание облачками пара вылетало из его рта, смешиваясь с пылью, вихрящейся вокруг него. Вот он взялся за расщепленную балку и налег на нее всем своим весом: что-то соскользнуло, посыпалось с грохотом, и появилось нечто, напоминающее по форме бочку, а следом — металлическая рука и плечо. Эдвин опустился рядом с ними на колени, и я разглядела, что его лицо бледно, как смерть. Секундой позже он меня заметил.

— Не подходите!.. Да, это Давенант. Боюсь, он… Он обожжен, но вполне узнаваем. Я вопреки всему надеялся, что все это и правда вам приснилось. Уйдем отсюда — мы ничего не можем для него сделать, а экипаж прибудет сюда через час.

— Нам нужно прояснить для себя вот что, — сказал Эдвин, когда мы в последний раз поднимались по лестнице. — Лучше всего, я думаю, будет сказать им — я имею в виду полицию — что вы находились в библиотеке, дожидаясь, чтобы я вернулся с углем… а это абсолютная правда… когда услышали шаги на галерее за смежной дверью. Через секунду раздался страшный взрыв; потом вы спустились вниз и отыскали меня, так что сегодня утром я решил проверить, не пострадал ли кто-нибудь, когда рухнула стена, и тут-то я его и нашел. Вы не знаете, как он пришел на галерею, что он там делал, как вызвал взрыв…

— Но это же сделает вас соучастником — вы сами вчера сказали.

— Нет, тут я был неправ. В конце концов, я же оказался заперт в подвале, так что даже не могу считаться свидетелем. Я знаю только то, что вы мне сказали — то есть, что вы услышали шаги, потом взрыв и это все, что вам известно.

— Но если мы не… Если я не скажу им, что это Магнус, его похоронят, как Давенанта, и Нелл никогда не освободится от обв…

— Констанс, ради всего святого! Неужели вам хочется оказаться на всю жизнь запертой в сумасшедшем доме? Если вы скажете полицейским хотя бы одно слово о Магнусе, я скажу им, что у вас горячечный бред от перенесенного шока. И как вы думаете — кому из нас они поверят?

— Значит, вы совсем не беспокоитесь о том, что мы скорее всего поступаем неправильно?

— Все, о чем я беспокоюсь, — ответил он, — это ваше спасение от самой себя, к тому же, вполне возможно, и от виселицы.

Когда в последний раз я глядела на Раксфорд-Холл, шел мелкий дождь, в стене замка зияла разверстая, иззубренная дыра, отсеченный кабель свернулся змеей на груде каменных обломков; но вскоре вокруг нас сомкнулась тьма Монашьего леса. Путь в Вудбридж прошел почти в полном молчании; холод все глубже вгрызался мне в кости. Я поднималась на крыльцо полицейского участка, застыв в полном безразличии к ожидавшей меня судьбе, однако полицейские, вместо того чтобы отвести меня в цепях в камеру, предоставили мне отдельную гостиную, усадили в кресло перед камином, напоили и накормили, пока Эдвин разговаривал с сержантом. Тот принял его версию случившегося без всяких вопросов. Через час мы уже ехали на поезде в Лондон, но путешествие оказалось окрашено в мрачные тона. Мы не решались говорить о том, что более всего занимало наши мысли, а попытки вести беседу ни о чем тонули в перестуке колес и клацанье рельсов, бесконечно повторявших: «Ты убила ни в чем не повинного человека…» — пока мне не стало казаться, что расставание принесет облегчение нам обоим.