Семья Рэдли

Элейн поспешно перебивает:

— Нет. Как я поняла, у него не было совершенно никаких причин сбегать из дома. Понимаете, он же пользовался таким успехом. Спортом занимался. Играл в регби и так далее. Моя подруга знает его мать, та говорит, парень был само очарование.

— Ой. Жуть какая. Кошмар.

Наступает зловещая тишина. Питер ясно слышит скрип стула Элейн, когда она поворачивается к нему.

— Доктор Рэдли, ваши дети, конечно, его знали, не так ли?

Доктор Рэдли.

Он работает с Элейн уже более десяти лет, а она все называет его доктором Рэдли, хотя он постоянно твердит ей, что можно и даже желательно обращаться к нему по имени.

— Не знаю, — отвечает он, может быть, чуть поспешнее, чем следовало бы. — Мне кажется, вряд ли.

— Доктор, ну разве не ужасно? Подумать только, это же соседняя деревня.

— Да. Но я уверен, что он найдется.

Элейн этого как будто бы и не слышала.

— Мир полон всякого зла, не так ли? Всякого зла.

— Да, полагаю, вы правы.

Элейн смотрит на него как-то странно. И пациентка тоже. Чем-то ему знакома эта женщина с длинными сухими волосами, в пестрой вязаной кофте, похожая на постаревшую и ужасно растолстевшую Мону Лизу. Ах да, Дженни Краузер, вела детские занятия по рукоделию, проходившие по субботам в деревенском клубе. Семь лет назад она позвонила им домой и сообщила Хелен, что сделанная Роуэном кукла римского бога пугает остальных детей. С тех пор она ни разу не здоровалась ни с кем из них на улице, лишь невыразительно улыбалась, так же, как и сейчас.

—  Всякого зла, — повторяет Элейн с нажимом.

Питер внезапно испытывает приступ клаустрофобии и почему-то вспоминает заборы, которые Хелен рисовала все эти годы. Они в ловушке. Вот почему она их рисует. В ловушке пустых улыбающихся лиц и далеких от истины слухов.

Он отворачивается от женщин и замечает в стопке исходящих больничных писем конверт с мягкой подложкой. Это кровь на анализ.

— Как подумаешь, прямо хочется посадить своих детей под замок, правда, доктор Рэдли?

— Ох, — отвечает Питер, почти не слушая Элейн, — тут уж всего начинаешь бояться…

Звонит телефон, Элейн берет трубку. Дженни Краузер отходит подальше и садится на оранжевый пластиковый стул в приемной, спиной к Питеру.

— Нет, — отвечает Элейн позвонившему пациенту. — Мне очень жаль, но если вам срочно требуется записаться на прием, надо звонить с полдевятого до девяти… Извините, но нет, на часах уже почти пять минут десятого, так что, боюсь, вам придется подождать до завтра.

Пока Элейн разглагольствует, Питер как-то незаметно для себя наклоняется к коричневому конверту, чтобы понюхать его, и пульс его учащается, но сердце бьется не тяжело — под воздействием адреналина оно разгоняется мягко и стремительно, как сверхскоростной пассажирский экспресс.

Удостоверившись, что Элейн занята и не обращает на него ни малейшего внимания, он берет конверт, стараясь сделать это как можно незаметнее, и вместе с остальной почтой уносит к себе в кабинет.

В кабинете он смотрит на часы.

Пять минут до прихода пациента.

Питер быстро открывает конверт и достает пластиковые пробирки с бледно-голубым формуляром. В формуляре написано то, что ему уже сообщило обоняние, — это действительно кровь Лорны Фелт.

Его словно мощным магнитом тянет к этой крови.

Нет. Я не такой, как брат.

Я сильный.

Я не поддамся.

Питер напоминает себе о том, к чему напрасно стремится вот уже без малого двадцать лет. Относиться к крови как врач, видя в ней лишь смесь плазмы, протеинов, красных и белых телец.

Он думает о сыне и дочери, и ему каким-то образом удается положить все три пробирки обратно. Он пытается заново заклеить конверт. Но как только Питер садится на стул, конверт открывается снова. Узкая темная щель — как вход в пещеру, где таится то ли невыразимый ужас, то ли безграничное блаженство.

А возможно, и то и другое.

Литературный кружок

В первый понедельник каждого месяца Хелен встречается со своими подругами-домохозяйками у кого-нибудь из них дома, где подаются легкие утренние закуски и обсуждаются прочитанные книги с целью задать хорошее начало неделе.

Хелен посещает эти собрания уже около года и за все это время пропустила только одно, когда они всей семьей ездили на отдых во Францию — снимали домик в Дордони. Если она ни с того ни с сего вдруг не явится на сегодняшнюю встречу, это внесет ноту недоумения или даже подозрения, чего допускать не следует. Зловещего си-бемоля — то бишь торчащего на Орчард-лейн фургона — более чем достаточно.

Так что Хелен все же собирается и идет к Николе Бакстер, которая живет на южной окраине деревни. Дом Бакстеров переделан из хлева, к нему ведет широкая подъездная дорожка. Полный азалий сад как будто бы принадлежит другой эпохе, нежели внутреннее убранство первого этажа: необозримое объединенное пространство с кухней в духе провинциального футуризма и продолговатыми диванами без ручек.

Когда приезжает Хелен, все уже собрались и едят оладьи с кофе, у всех на коленях лежат книжки. Разговор идет оживленнее обычного, и вскоре выясняется, что «Последняя песнь воробья» тут, увы, вовсе ни при чем.

— Ах, Хелен, разве это не ужасно? — восклицает Никола, протягивая единственную оставшуюся оладью на огромном блюде.

— Да-да, конечно. Ужас.

Никола с самого начала нравилась Хелен, и у них нередко совпадало мнение по поводу прочитанных книг. Она единственная согласилась с Хелен, что Анна Каренина ничего не могла поделать со своими чувствами к графу Вронскому и что мадам Бовари в целом симпатичный персонаж.

Хелен чувствовала, между ними есть что-то общее, словно Николе ради своей нынешней жизни тоже пришлось отказаться от какой-то части самой себя.

Глядя на ее бледную кожу, дрожащую улыбку и грустные глаза, Хелен иногда настолько узнавала в ней себя, что задавалась вопросом, не общие ли у них секреты. Может быть, Бакстеры тоже воздерживающиеся вампиры?

Разумеется, прямого вопроса Хелен никогда себе не позволяла. (Никола, а тебе доводилось впиваться кому-нибудь в глотку и сосать кровь, пока у него не остановится сердце? Кстати, отличные оладьи.) И она еще не видела детей Николы — двух девочек, которые учатся в пансионе в Йорке, как и ее мужа, архитектора, который якобы постоянно занят какими-то крупными городскими проектами и поэтому все время пропадает в командировках — то в Ливерпуле, то в Лондоне, то где-то еще. Но в душе Хелен долгое время теплилась смутная надежда, что однажды Никола и впрямь сядет рядом и поведает, как она уже двадцать лет борется с жаждой крови и каждый божий день терпит адские муки.

Конечно, Хелен понимала, что это, скорее всего, лишь утешительные фантазии. Ведь даже среди городского населения процент вампиров крайне мал, а уж вероятность встретить воздерживающегося собрата в деревенском литературном кружке и вовсе стремится к нулю. Но все равно приятно верить в такую возможность, и Хелен берегла в себе эту веру как лотерейный билет.

Сейчас же, видя, что Никола не менее остальных шокирована исчезновением подростка, Хелен чувствует себя совсем одинокой.

— Да, — подхватывает Элис Гаммер, сидящая на одном из футуристических диванов. — В новостях передавали, видела?

— Нет, — отвечает Хелен.

— Сегодня утром показывали. По Би-би-си. Я за завтраком застала кусочек.

— Да? — переспрашивает Хелен. За завтраком Рэдли, как обычно, слушали вполуха программу «Сегодня», и в ней ничего такого не упоминалось.

Следом что-то говорит Люси Брайант, но поскольку она не дожевала оладью, поначалу Хелен не может разобрать слова. Что-то про мыло? Или про дело?

— Что-что?

Никола переводит мычание Люси, и теперь все яснее некуда.

— Они нашли тело.

Хелен перепугана настолько, что не может этого скрыть. Ужас надвигается на нее со всех сторон, окончательно вытесняя всякую надежду.