Семья Рэдли

Солнце прячется за облаком

Роуэн слишком потрясен инцидентом с Евой, чтобы сидеть дома.

Сколько у него времени?

Успеет ли он набраться недюжинной смелости, необходимой для того, чтобы рассказать ей о своих чувствах?

Когда она узнает, что он — чудовище?

Шагая по главной улице, Роуэн быстро устает, потому что из-за облаков выглядывает солнце. Яркое, беспощадное, на него невозможно смотреть — так же, как и правде в глаза. Но Роуэн упрямо идет дальше. У него начинает зудеть кожа, дрожат колени. Он вдруг вспоминает, что не намазался кремом как следует, и понимает, что нужно вернуться домой. Вместо этого он переходит дорогу и усаживается на частично затененную лавочку напротив памятника погибшим на войне. Он смотрит на высеченные на камне слова: «ПАВШИМ С ЧЕСТЬЮ». Роуэн задумывается о том, что происходит с вампирами после смерти. Есть ли на том свете такое место, где кровопийцы сидят рядом с героями? Он уже собирается уходить, как вдруг слышит шаги за спиной, а потом голос, который он любит больше всего на свете.

— Роуэн?

Он оборачивается. Ева покинула свое укрытие — автобусную остановку — и теперь приближается к нему.

Как всегда, под ее взглядом Роуэн чувствует себя неловко. Убожеством перед лицом совершенства.

Она садится рядом. Какое-то время они не произносят ни слова, и Роуэн всерьез задается вопросом, не слышно ли ей, как колотится его сердце.

— Прошу прощения, — говорит она после долгого молчания. — За отца. Он просто… — Ева замолкает. Роуэн догадывается о ее внутренней борьбе. Наконец она продолжает: — Два года назад пропала моя мама. До того, как мы сюда приехали. Как в воду канула. Мы не знаем, что с ней случилось. Не знаем, жива ли она вообще.

— Я не знал. Мне очень жаль.

— Ну, я, честно говоря, об этом особо не распространяюсь.

— Конечно. Это же больно, наверное, — говорит Роуэн.

— Вот поэтому отец так себя и ведет. Он до сих пор не смирился. Понимаешь, мы к этому по-разному относимся. Он погрязает в паранойе, я же стараюсь быть веселой. И встречаюсь со всякими идиотами.

Она смотрит на Роуэна и думает, что зря раньше воспринимала его лишь как странного брата Клары. Оказывается, так приятно сидеть с ним рядом на скамейке, разговаривать. Словно он будит в ней что-то. Она давно не чувствовала себя так непринужденно.

— Слушай, Роуэн, если ты хочешь мне что-то сказать или спросить, не стесняйся. Все нормально.

Она хочет услышать то, что и так уже знает, и от Клары, и от самого Роуэна, который бормочет ее имя каждый раз, когда засыпает на уроке.

Солнце прячется за облаком. Тень становится глубже. Роуэн понимает: ему выпал тот самый шанс, которого он ждал с тех пор, как услышал Евин смех, когда она в первый же день села в автобусе рядом с Кларой.

— Ну, в общем… — Во рту у Роуэна пересохло. Он вспоминает Уилла, как тому легко быть самим собой. Вот бы превратиться в него на ближайшие несколько секунд, чтобы договорить начатую фразу. — Я… Я… правда считаю, что ты… я хочу сказать, что… ну, я думаю, ты… я никогда еще не встречал такой, как ты… тебе все равно, что о тебе подумают… и… я просто… когда тебя рядом нет, а это, понятное дело, почти всегда так, я постоянно думаю о тебе и…

Ева отворачивается от него. Она считает меня придурком. Но тут он видит, что ее отвлекло.

Это серебристая машина соседа. Она останавливается прямо перед ними, сверкая, словно наточенный нож. Марк Фелт опускает окно.

— О боже, — вздыхает Ева.

— Что такое?

— Ничего. Просто…

Марк с подозрением смотрит на Роуэна, потом обращается к Еве:

— Тоби сказал, твой отец пытается меня надуть. Передай ему, что если он не заплатит, с завтрашнего дня я начну показывать квартиру другим людям. Мне нужна вся сумма. Семьсот.

Ева, похоже, смущена, хотя Роуэн даже не догадывается, в чем дело.

— Ладно, — отвечает она. — Хорошо.

Марк переключается на Роуэна:

— Как сестра?

— Она… нормально.

Марк ненадолго задерживает на нем взгляд, словно пытаясь что-то себе уяснить.

Потом окно закрывается, и он уезжает.

Ева смотрит вниз, на траву.

— Он сдает нам квартиру.

— А.

— А у нас нет денег, чтобы оплатить ее, потому что, ну, когда мы сюда переехали, у папы не было работы. Он долго даже не искалничего.

— Понятно.

Ева продолжает говорить, глядя на памятник:

— А долги у нас накопились, еще когда мы жили в Манчестере. Раньше они жили экономно, и он, и мама. У него была хорошая работа. Он был полицейским. Служил в полиции. Следователем. Это хорошая работа.

— Правда? — обеспокоенно спрашивает Роуэн. — А что случилось?

— Нервный срыв, когда пропала мама. Он просто с ума сошел. У него появились всякие теории, совершенно безумные. Так вот, в полиции подписали бумаги, в которых говорилось, что он ненормальный, и он пару месяцев провел в больнице, а я тогда жила с бабушкой. Но потом она умерла. А когда он вышел, все изменилось. Он принимал таблетки и пил, потерял работу, и его никогда не было дома, черт знает, чем он занимался. — Ева замолкает и шмыгает носом. — Зря я тебе все это рассказываю. Как-то странно, я вообще-то никому об этом не говорю.

Роуэн отдал бы все, что угодно, лишь бы развеять печаль, омрачившую ее лицо.

— Ничего страшного, — говорит он. — Наверное, выговориться иногда необходимо.

И Ева продолжает, будто его и нет рядом, слова вылетают на волю сами собой.

— Дом в Манчестере стал нам не по карману, и это самое обидное, потому что я думала, если мы останемся там, мама, по крайней мере, всегда будет знать, где мы… вдруг ей захочется вернуться. — Воспоминания вновь будят в Еве полузабытую злость.

— Ясно.

— Но мы даже не могли рядом поселиться. Он хотел переехать сюда. В маленькую квартирку для старичков. Но даже это для нас слишком дорого. Ну и похоже, нам снова придется переезжать, если он ничего не уладит. А я не хочу, потому что мы только тут устроились, и с каждым переездом прошлое становится все дальше. Как будто мы снова и снова теряем маму. — Ева слегка встряхивает головой, словно удивляясь самой себе. — Извини. Я вообще-то не собиралась все это на тебя вываливать. — Она достает мобильник, чтобы посмотреть время. — Слушай, пойду-ка я домой, пока отец не нашел меня. А то он скоро снова вернется.

— Ты уверена… что все нормально? В смысле, я могу пойти с тобой, если хочешь.

— Ой, наверное, лучше не надо.

— Да.

Ева берет Роуэна за руку и мягко сжимает ее на прощание. На целую восхитительную секунду земля прекращает вертеться. Он гадает, что бы сказала Ева, сумей он выдавить из себя бьющееся в голове признание.

— Так тихо сегодня, правда?

— Вроде да, — соглашается Роуэн.

— Даже птиц не слышно.

Роуэн кивает. Не рассказывать же ей, что птичий щебет он слышал только в интернете или что однажды они с Кларой битый час смотрели, чуть не плача, видеосъемку щебечущих камышовок и зябликов.

— Увидимся в школе, — чуть помедлив, говорит Ева.

— Ага.

Она уходит, а Роуэн провожает ее взглядом. Наконец он тоже встает, идет к банкомату возле почты и проверяет свой счет — 353,2.8 фунта стерлингов.

Целый год он вкалывал по субботам в отеле «Ивы», обслуживая столы на свадьбах — сорок восемь версий одной и той же невыносимой попойки. А заработал всего ничего.

Он снимает максимально возможную сумму, затем достает пластиковую карту Национального Вестминстерского банка, чтобы взять деньги со счета «на жизнь после школы», который его родители пополняют раз в месяц и к которому ему вообще-то запрещено прикасаться до университета. С трудом вспомнив пин-код, Роуэн снимает ровно столько, чтобы у него получилось семьсот фунтов.

Добравшись до дому, он кладет все до единой двадцатифутовые купюры в конверт и подписывает его: «За аренду Лоуфилд-клоуз, 15Б».

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем кто-то упал с велосипеда

В четыре часа дня Рэдли собираются за столом на воскресный обед. Питер смотрит на лежащего на тарелке ягненка, он не удивлен, что жена упорно держится за привычные семейные ритуалы. Он знает, что Хелен находит в рутине успокоение. Как бы заметает проблемы под коврик. Но, судя по тому, как трясутся ее руки, когда она раскладывает жареную картошку, на этот раз помогает не особо.