Страница 94 из 99
Об этом нельзя думать!
Прыгать все равно придется. И она допрыгнет. Обязательно! Надо только как следует разбежаться. Вит сколько раз прыгал — и ничего! Значит, и она сможет. Все равно ведь нет другого способа, раз уж плавать не научилась, как последняя дура…
Она сбежала с высокого крыльца при первой же возможности, как только начались танцы. На первый танец Вожак хотел пригласить ее, но она покачала головой со смущенной улыбкой. И сказала, что слишком много съела сегодня и ей от танцев наверняка станет плохо. Вожак был не слишком-то доволен, но поделать ничего не мог. И ушел на центр Выгула — по традиции первые три танца открывал он, а потом уже народ начинал веселиться кто во что горазд.
Она выждала один танец и ушла в пересменке.
Чувство вины было настолько острым, что она боялась разрыдаться прямо там, на верхней ступеньке. Хотелось забиться в самый темный угол и как следует выплакаться. Хотелось убежать куда-то далеко-далеко, чтобы никогда не нашли. Хотелось разгрызть камень или сделать еще какую-нибудь глупость.
Уже к концу второго танца она поняла, что все укромные уголки в поселке заняты. И вообще, народу было как-то несообразно много! Видя столпотворение на Выгуле, она могла ожидать, что остальная территория просто вымерла, но как бы не так! Люди попадались на пути все время, словно специально выслеживали; знакомые и незнакомые, они все были страшно рады видеть ее, поздравить с победой. Обменяться хотя бы парой слов…
После четырнадцатого поздравления ее стало трясти так сильно, что пришлось сцепить руки за спиной. И просто молча улыбаться всем встречным, скаля удлинившиеся зубы, — говорить она больше не рисковала, опасаясь зарычать или взвыть. Сквот был слишком близко, ей с трудом удавалось удержаться на самом краю. Хорошо, что отнорок ее тоже был недалеко. И что рядом с ним никого не было. А то еще немного — и она, пожалуй, стала бы кусаться.
Как маленькая.
Долгая пробежка — вот что ей сейчас нужно. Луны светили достаточно ярко, можно было бежать, а не плестись на ощупь. К тому же она выбрала длинную дорогу, хорошо утоптанную и ведущую в обход, между пологими холмами, а не ту извилистую и плохопроходимую тропку напрямик, по которой возвращалась обычно.
Бег успокаивал.
Размеренные движения. Размеренное дыхание. Через некоторое время и мысли перестают скакать, как шершнем укушенные. А плакать на бегу так даже и удобнее — встречным ветром и без того из глаз вышибает слезы. Это привычно.
Ночь была прохладной, но бег согревал неслабо. Впрочем, окажись воздух жутко холодным и не согрей ее движение, она бы все равно полезла купаться. Хорошая штука — проточная вода. Вместе с грязью она уносит все неприятности.
Она долго стояла под водопадом — сбоку, где еще достаточно мелко, по пояс, и еще вполне возможно устоять. Водопад — это сильно. Вода обрушивается на тебя всей массой — и в то же время сотнями мелких струек, бьющих с силой пущенного из пращи камня. Она бьет по макушке, словно сдирая с головы волосы вместе с кожей, она стегает по плечам с оттяжкой, словно поводок в тяжелой руке Тарса. А если наклониться, для устойчивости упершись руками в колени, она вышибает воздух из груди, а по лопаткам и позвоночнику лупит так, что на глазах снова выступают слезы. Лучше снова подставить голову, голове не так больно.
Когда она, шатаясь, выползла на берег, ей было горячо. Даже, пожалуй, горячее, чем после бега. Хотя вода в озере ледяная, это всем известно.
Плакать больше не хотелось. И чувство вины больше не царапало горло.
Наверное, все дело было в том, что ее так и не наказали. Она была готова, она чувствовала себя виноватой, а наказания не было. Она была виновата не в том, в чем признавалась под Дюзами, она пыталась обмануть всех, и это тоже была ее вина… Вины было слишком много, а наказания не было. И это было плохо.
Потому что там, где нет наказания, нет и прощения.
Ее не наказали, а значит, и не простили. И пусть о настоящей вине на этом берегу знала она одна — этого было вполне достаточно.
Водопад помог.
Ежась и слегка постанывая, она натянула на избитое тело скользкую шкурку. Пожалела, что не взяла плащ. Шкурка изнутри была такой же холодной и скользкой, как и снаружи. Нет, пока что ей было жарко, излупцованная падающими струями кожа горела, но ощущение это довольно обманчиво, а от воды явственно тянуло холодом. Вряд ли самым умным решением станет задерживаться тут и мерзнуть. Но возвращаться совсем не хотелось. И кто сказал, что она — умная? Ха!
Так что решение переночевать на берегу она приняла еще до того, как появился Вит с двумя плащами.
А потом Вит, улыбаясь, сообщил ей последние новости.
С того берега.
Он, глупенький, порадовать ее хотел. Думал, ей приятно будет…
— Ты мне поможешь, — проговорила она решительно, вскидывая подбородок.
Вит вздохнул. Глубоко так и неторопливо. То ли время тянул уже, то ли воздуху для решительного отпора в грудь набирал. Обернулся:
— Конечно! Что я должен сделать?
Опаньки…
— Переправить меня на тот берег. И проводить, куда скажу. Ты… сделаешь это?
Не удержалась, спросила. Слишком уж неожиданным было его согласие. Это что, и есть столь ценимое кобелями доминирование? Когда с тобой соглашаются, не споря, когда не смотрят снисходительно, когда… когда вскакивают по первому слову, сияя восторженной улыбкой от возможности сделать тебе приятное и спрашивают только:
— Когда? Прямо сейчас? Мне это легко! Я сильный!
Приятно, однако.
Вит даже на месте слегка пританцовывал от нетерпения. Внезапно крутанулся вокруг, подпрыгнул и сделал кувырок в воздухе. Приземлился на четвереньки, задрал голову, заглядывая ей в глаза:
— Я самый ловкий! И самый сильный! Я все могу! Хочешь, я тебя до воды на руках отнесу? Хочешь? И на том берегу — тоже! Я сильный!
В его голосе явственно проскальзывали взлаивающие интонации, глаза сверкали, улыбка стала совсем безумной. И она, шалея от ужаса и восторга, вдруг поняла: это не доминирование.
Это свадьба.
А Вит просто первым почувстовал, вот и влип в женихи. И теперь он выполнит любой ее каприз и любое самое безумное задание с такой же вот широкой, счастливой улыбкой. И любой другой кобель — тоже. Даже Вожак. Стоит ей только подойти и дать себя понюхать. Можно не напрягаться. Просто вернуться в поселок и просто попросить…
Нет.
Времени слишком мало.
— Это потом. А сначала найди мне кошачью лапку. Нарви листьев. Пару горстей хватит. Принеси. Быстро.
— Я мигом! Я самый быстрый!!!
Женихам все нужно объяснять очень подробно. Иначе Вит попытался бы притащить целое поле…
— Спасибо. Дальше я вполне справлюсь и сама.
Ксант молчал, растирая только что развязанные запястья. Все последние дни он пребывал в состоянии легкого ступора, и последствия долгого пребывания в сквоте были вовсе не главной тому причиной. И даже усталость от изнуряюще долгой пробежки по лесу — тоже.
Они шли — шли?! Куда там! Почти бежали!!! — всю ночь, день и еще большую часть следующей ночи. На короткие привалы останавливались всего три раза. Ксант считал себя отличным бегуном, но после таких переходов он просто падал с ног, моментально проваливаясь в полусон-полуобморок. Его расталкивали слишком быстро, не дав толком отдохнуть. Грубо поднимали на ноги, всовывали меж зубов полтаблетки священного Рациона — и тут же волокли дальше. Он дожевывал уже на бегу и даже не мог толком прочувствовать вкус настоящей пищи Лорантов.
Он никогда не бывал так далеко. Он даже не знал, что тут может быть жилье — пусть и такое довольно заброшенное, но все же вполне пригодное, если подлатать крышу над лазом. А еще он никак не мог понять, как такую гонку выдерживают четыре охранницы. А тем более — Леди Маурика, Старшая Мать. Хоть она, конечно, и самая младшая из них, но все-таки…
Но чего он не мог понять вообще, так это того, с какого такого перепугу так долго считал несмышленым песиком-девочкой, такой наивной и маленькой, эту стервозную матерую суку в черных шортиках и желтой маечке. Суку, полуслову которой — да что там полуслову?! Полужесту! Полувзгляду!! — беспрекословно подчиняются нахальные и дерзкие охранницы и даже сама Леди Маурика, Старшая Мать, пусть даже и самая младшая из них, но все-таки, все-таки…