Убить Герострата

Наверно, так он разговаривает в банке со своими нерадивыми подчиненными.

Я молчала. Положение было глупым до смешного. Что говорить-то? “Прости, но ты не так понял мои вегетативные реакции”?

- Молчишь? – спросил Антон подозрительно ласково. – Ну молчи. Тогда я сам скажу. Я просто поражаюсь, как можно быть таким идиотом! Это я про себя, а не про твоего драгоценного.

- Антон!

- Нет уж, - он резко прервал меня. – Теперь я буду говорить, а ты, будь добра, помолчи и послушай! Если честно, то я этого боялся с самого начала. Еще в тот день, когда поцеловал тебя. Что ты будешь со мной только для того, чтобы насолить ему. Или чтобы клин клином вы…шибить. Наверняка глазки закрывала и представляла, что это он, а не я. Так ведь?

Я замотала головой, как лошадь.

- Да ладно, конечно, так. Вы все в эти игры играете. И врать ты совершенно не умеешь. А уж вчера… Я-то, дурак, еще на что-то надеялся. Думал твоего сморчка толстопузого переплюнуть. Но как ты вздохнула, когда поняла, что ошиблась в темноте, что это я, а не он… Что ж, сударыня, снимаю шляпу. Такая любовь – это редкость. Обычно девки за сто баксов такую страсть сыграют… А если побольше, чем сто, то и черта под венец потащат. А ты предпочитаешь бедного, хотя и не благородного… Что ж, плохонький, да свой. Ему повезло. Правда, не думаю, что он это понимает.

Я смотрела на его бледное лицо, на испарину, выступившую на висках, на глубокую морщину, которая пролегла между бровями. Странно, но до сих пор, не смотря на все то, что между нами было, я воспринимала его как… Как что-то нереальное? Корнилов – наглый, подленький эгоист – был частью моего мира. Антон – не зря же он так похож на моего любимого артиста! – как будто находился за гранью реальности. Пробьет двенадцать, карета превратится в тыкву, а кучер в крысу, и я вернусь в свою лачугу - перебирать фасоль и вздыхать о Герострате, которого легче убить, чем забыть.

Так было еще сегодня утром. Но теперь… Каждое его слово стало странно материальным, осязаемым. И сам он появлялся передо мной, переходил с тойстороны, как изображение на фотобумаге, опущенной в ванночку с реактивом. Этот сугубо положительный, глянцевый господин, в биографии которого единственным шероховатым моментом (во всяком случае, о котором знала я) была торговля гнилыми трусами, вдруг стал живым и настоящим. Ему было больно, он страдал, он был несправедлив, он не понимал!

Мне вдруг захотелось броситься к нему, обнять, твердить, что все не так, но я по-прежнему молчала. Молчала упрямо, наглаживая свою обиду против шерсти, дожидаясь, когда от нее полетят искры.

И они полетели.

- Кто дал тебе право так со мной разговаривать? – проблеяла я, как дурная овца.

Антон побледнел еще больше. Глаза, ставшие темно-серыми, как вчерашнее предгрозовое небо, выделялись на лице двумя провалами.

- Вы оба мне осточертели! Вы оба мне не нужны! – орала я, совершенно утратив способность соображать. – Пропадите вы оба пропадом!

Отпихнув кресло так, что оно упало, я выскочила на площадку и ссыпалась вниз.

- Дай мне, пожалуйста, денег! – крикнула я, не обращая внимания на совершенно очумелых Петю и Корнилова. – Я ухожу.

Антон спустился и протянул несколько стодолларовых купюр.

- Спасибо, но это слишком много, - процедила я сквозь зубы. – На такую сумму моего актерского мастерства никак не хватило. Вполне хватит пятидесяти рублей.

- У меня других нет, - Антон говорил совершенно спокойно, но я видела, что он едва сдерживается, чтобы не начать орать в ответ. – Попроси у своего дружка.

- А у него откуда? Из больничной пижамы? Петя, одолжи мне пятьдесят рублей!

- Ал, ты рехнулась? – опомнился Петя. – Куда ты собралась?

- А никуда, - ответил до тошноты знакомый голос. – Придется остаться здесь.

Я обернулась, и тошнота отступила, потому что брюнетка, которая одной рукой держала нацеленный на нас пистолет, а другой стягивала с головы длинноволосый парик, была не Динка. Абсолютно не Динка, а очень смутно похожая на нее голубоглазая блондинка в мокром черном купальнике. Вернее, в парике она была очень даже похожа, но, когда сняла его, сходство почти исчезло.

- Лена? – хором ахнули Антон и Петя.

- Мила? – поддержали их мы с Геростратом.

- Угу! – кивнула она. – Ну-ка, живенько сели на диванчик, все четверо! И не советую голосить. Даже если сюда ввалится целая кодла с автоматами, я все равно успею кого-нибудь продырявить. Поверьте, это не слишком приятно.

Пожалуй, она была права. Мы переглянулись и гуськом потянулись к диванчику. Спасибо, она хоть не заставила нас положить руки на затылок.

- Но как?.. – промычал Корнилов.

- Как что? – уточнила она, левой рукой приглаживая растрепанные светлые пряди. – Если уж вам так интересно, то пожалуйста, спрашивайте. Но потом. А сначала я хотела бы получить диск. NOW 1!!! В этом случае, я тихонько уйду, как пришла, и не буду никого убивать. Может быть.

-----------

1Немедленно! (англ.)

- Ну ты даешь! – восхитился Петя. – А, кстати, как ты пришла?

- Элементарно. Через окно библиотеки. Или что там у вас в той комнате. Я знала, что после моего вчерашнего звонка вы никуда отсюда не денетесь.

- А если бы делись?

- Ой, ну я ж вас обратно умоляю, - протянула Милка, изображая еврейский местечковый говорок. – Вы ж таки умные! Вы ж таки психологи! Обошла озеро с болотной стороны, - сказала она уже нормально. – Проплыла под водой, как кит. Вылезла, спокойненько дошла до дома и влезла в окно. Эта сторона от ворот не просматривается. Собаки ваши дурацкие даже не тявкнули.

- А я вам говорил, Владимыч, решетки эти – просто фигня! – возмутился Петя.

 - Конечно, фигня, - улыбнулась Милка. – А может, хватит заговаривать мне зубы? Где диск?

- Хочешь верь, хочешь не верь, но у нас его нет, - улыбнулся в ответ Антон. – Мы думали, он у тебя.

Милкина улыбка стаяла, как последний первомайский сугроб.

- Хватит! – рявкнула она. – Еще раз спрашиваю, где диск?

- Можешь еще раз спросить. И еще раз. И еще много-много раз. Для дураков повторяю: рация на бронепоезде. А диска у нас нет. Не-ту!

Мое глупое бешенство давно улеглось, я сидела, стиснутая между ведущим переговоры Антоном и тупо молчащим, совершенно отъехавшим Геростратом, и думала, что кульминация Милке явно не удалась. Уж не знаю, на что она рассчитывала, но сцена была просто абсурдной. Конечно, вряд ли она будет стрелять специально, а вот случайно – кто ее знает. Я видела, как Петя прикидывает разные возможности, но позиция была для нас слишком невыгодной. Если он бросится на нее, она вполне может с дури и пальнуть. А в целом – конечно, пат. Мы не можем встать, а она не может устроить обыск.

- Леночка, - широко улыбнулся Петя, - я могу поклясться чем угодно, даже Алкиным скальпом, что диск сперли твои помоганцы, когда шмонали Алкину квартиру. Спроси у них.

- У них ничего нет. Их, к вашему сведению, обыскивали.

- Тогда у тех, кто обыскивал. Нехилая ведь штучка, целый цитрус.

- Я самаих обыскивала!

- А гинекологический, пардон, проктологический осмотр произвела? – продолжал веселиться Петя. – А промывание желудка? А трехведерную клизьму с патефонными иголками? Кстати, почему ты Леночка? Или почему Милочка?

Милка сглупила с самого начала, когда пообещала ответить на интересующие нас вопросы. Вообще-то она окончила психологический факультет и подготовительную работу к операции провела достаточно грамотно, но тут прокололась. Да, и на старуху бывает просруха. Вот если бы она категорически приказала нам заткнуться, все это меньше смахивало бы на водевиль. А так Антон с Петей откровенно над ней насмехались, а она вертелась и тявкала, как моська.

- Хватит ржать! – рявкнула она. - Хорошо смеется тот, кто не знал анекдота! Я не Леночка и не Милочка, а Миленочка. Милена то есть. Идиотское имя, ненавижу. Поэтому и представлялась всем то Милой, то Леной. Приехала в Москву, вышла замуж. Когда меняла паспорт, дала бабе в паспортном столе штуку, стала Еленой.