Убить Герострата

                                                   * * *

Наверно, я и во сне думала о том же, потому что все эти мысли так или иначе там присутствовали. Правда, в совершенно невероятных сочетаниях. Сначала я собирала на берегу бутылки, а Корнилов фотографировал меня и орал, чтобы я не шевелилась. Потом Кирюша оказался сутенером, который продавал проституток за границу. В конце концов я очутилась в парикмахерской, а Корнилов в кокетливом желтом передничке придирчиво выбирал в стаканчике расческу.

В этот момент раздался стук в дверь. Я так и подскочила. Мы договорились с Андреем, что, когда он вернется, постучит: “Зенит” – чемпион”. Но в дверь ломились совершенно неритмично.

- Кто там? - спросила я, на цыпочках подкравшись к двери.

- Открывай! - рявкнул незнакомый мужской голос.

Я замерла.

- Киса, открой, - пискнул портье. - Разговор есть. Да не бойся, открой.

Я осторожно приоткрыла дверь, и в комнату тут же ввалился тощий длинный мужик с острым птичьим носом и нехорошим взглядом. Узкие плечики обтягивала серая трикотажная рубашка, а между черными брюками и ботинками ослепительным моветоном белели носки.

- Веня сказал, у тебя хозяина нет, - то ли спросил, то ли ответил мужик. - Это неправильно. Девушка одна не должна работать. Мало ли кто обидит. Как ты думаешь?

Я пожала плечами. Попадалово продолжается. Сейчас у меня и сутенер появится! Надо как-то объяснить, что я не проститутка, а честная женщина, которая пришла в гостиницу с любовником. Нельзя, что ли?

- Ты, голуба, крылушками не маши, а то улетишь. На первый раз прощу, а в другой - учти. Ты моя. Придешь и скажешь Вене - Вантузова, мол. Или не приходи вообще.

Ничего себе кликуха - Вантуз! Или это фамилия такая - Вантузов? Да нет, не может быть, у таких фамилий нет, только клички.

- А клиент где? - поинтересовался Вантуз, сосредоточенно ковыряя пальцем в ухе.

- Какой клиент? - опомнилась я. - Извините за пошлость, но это не то, что вы думаете.

- Не понял! - нахмурился Вантуз и повернулся к портье Вене. - Ты же сказал, ее Морковка привела.

- Так это она сказала: мол, Марина...

- Ну да! - важно подтвердила я. - Марина сказала, сюда можно приехать с другом, и никто не будет совать нос и спрашивать документы. Можно подумать, у приличной женщины не может случиться маленького приключения. А этот сразу: “Ты чья? Так нельзя”. Нет, больше в жизни сюда не приду! Лучше в Дом колхозника.

- Там советами замучают, - золотозубо улыбнулся Вантуз. - Ладно, трахайтесь, не будем мешать. Извините за вторжение. Разберемся. А где все-таки... друг?

- Вышел. Ненадолго. Скоро вернется.

- Но если надумаешь вдруг, то всегда буду рад. Ты вон какая миленькая. И попка есть, и бюст... на родине героя. И ножки... - он придирчиво оглядел меня, как корову на ярмарке. - Не от ушей, конечно, но хоть не кривые. Ну что, подумаешь? С каждого стольника пятьдесят твои. Не считая платы за комнату.

Я послушно кивнула. Процесс вербовки в постельную армию я представляла себе как-то иначе. Может, у них с кадрами напряженка?

- Ну вот и отлично. Звать-то тебя как, дорогуша?

- Виолетта, - брякнула я.

- Ага, - поцокал Вантуз. - Виолетта из туалета. Сойдет.

Дверь за ним захлопнулась, и я в прострации рухнула на кровать, уже не думая о том, кто и что делал на ней раньше.

Смотри-ка, добрый какой сутенер. Может, и правда, послать Корнилова подальше вместе с его поганым миллионом и повкалывать на Вантуза?

И придет же такая пакость в голову, прости Господи!

На следующее утро я проснулась поздно. Солнце заливало комнату. Золотистые пылинки, попадая в луч света, вспыхивали искрами. Где-то за окном назойливо, как поп-звезда, выпевала песню из трех нот неведомая птичка. Часы Герострата лежали рядом на стуле. Сощурившись, я кое-как разглядела: половина двенадцатого.

Сам Корнилов тихо сопел, спрятав голову под одеяло. Голая пятка, розовая, как у младенца, трогательно выглядывала наружу.

Все получилось очень просто и по-домашнему. Андрей вернулся поздно, принес бутылку вина. На полуголодный желудок меня повело уже с первого бокала (а точнее, пластикового стаканчика). Сначала защипало переносицу, потом напала чудовищная болтливость. Я не давала Корнилову вставить ни слова, рассуждала о каких-то глобальных проблемах, ударилась в воспоминания детства, а под конец мне стало так жаль себя, что я расплакалась и ревела до тех пор, пока он не сгреб меня борцовским захватом.

Все это как-то неприятно напоминало историю с Мишкой, когда он пришел ко мне в Верхний тупик за согласием на развод. Правда, того отвращения я к себе не испытывала, но и счастливой, как Скарлетт О’Хара после безумной ночи с Реттом Батлером, тоже себя не чувствовала. Какое-то тоскливое пасмурное чувство...

Полежав еще минут пять, я осторожно, чтобы не разбудить Андрея, выползла из-под одеяла и накинула на плечи вместо халата его рубашку. Еще одна банальность. Во всех идиотских фильмах героиня, проведя ночь или просто какое-то время с мужчиной, непременно влезает в его рубашку и сверкает из-под нее голой задницей. Может, это просто печать собственности: теперь ты мой? Я бы предпочла благоухающей потом и табачным дымом рубашке хотя бы полотенце, но те розовые махровые клочки, которые предлагались в этом небогоугодном заведении, годились разве что на подтирку для одного места.

Впрочем, я сообразила это слишком поздно - когда уже залезла в душ. Вытираться было нечем, вылезать - слишком холодно, поэтому я так и оставалась под горячими струями, пока в “ванную” не просунулась заросшая золотистой двухдневной щетиной физиономия Герострата.

- Спинку потереть? - спросил он как-то слишком бодро.

Утренний сиквел в душе?! Только не это! Сразу вспомнилась одна жуткая история. Мой однокурсник Костя, неуправляемый потаскун, кстати, женатый на очень милой девочке, всегда говорил: “Главное - не изменять в душ е”. Однажды он залез в душ с какой-то девицей, поскользнулся на вираже, упал и сломал позвоночник. Мало того, что оказался прикованным к инвалидной коляске, так ведь и изменять больше уже никому не мог - ни в душ е, ни в д уше. А жена, между прочим, от него ушла, но это уже к делу не относится.

Однако Герострат, оказывается, и не думал покушаться на мою невинность, он очень мило и заботливо принес мне простыню с кровати.

- На, вытирайся! Потом повесим на балкон, к вечеру высохнет.

Кое-как замотавшись в нее на манер то ли привидения, то ли римского патриция, я почистила зубы и выплыла в комнату. Корнилов раскладывал прямо на кровати, едва прикрыв ее покрывалом, остатки вчерашнего пиршества.

- Оденься, замерзнешь, - пробурчал он, запихивая в рот последний кусок копченый колбасы, на который я только-только нацелилась.

Скрипнув зубами, я стащила с себя мокрую простыню. Герострат прищурился и критически осмотрел меня с ног до головы, примерно так же, как вчера Вантуз.

- А ты поправилась, - сказал он так, словно я набрала за три года не два килограмма, а все двадцать два.

- Ты тоже, - не осталась в долгу я. - Животик вон, прямо трудовая мозоль. Да и щеки со спины видно. Не трясутся, когда ходишь?

Это было уже преувеличением, но он задел меня за живое. Мой вес - то, что я больше всего не люблю обсуждать. Считайте, моя ахиллесова пята. Но никак не Геростратова.

- Все, что выше пояса - это грудь. У мужчины, разумеется, - уточнил он, запивая соком уже третий круассан.

Представляю, на что он будет похож лет через десять. Наверно, на своего папеньку, который хронически беременен слоненком.

Вечером Корнилов снова ненадолго уехал, отправив меня - куда? Разумеется, в продуктовый магазин. На этот раз я не пошла в супермаркет, отоварилась в обычном гастрономе.

Дверь в номер оказалась открытой, кругленькая, как колобок, бабушка в голубом фартучке пылесосила палас, что-то негромко напевая. Увидев меня, она удивленно вскинула брови и горестно вздохнула: