Страница 5 из 76
Вадим и сам не понимал, что это его так понесло. Обычно он старался держать свои проблемы при себе, а не размазывать сопли направо и налево. Его с раннего детства считали слишком скрытным и замкнутым. Мама удивлялась: “Вадик, ты просто как ежик. Или черепаха. Неужели не хочется поделиться? Разве мы тебя обидим, будем над тобой смеяться?”. Он любил родителей, доверял им, но… откровенничать все равно не спешил. Родители - они взрослые и уже этим - другие. Они будут смотреть на его проблемы со своей, взрослой, точки зрения и поэтому не смогут понять так, как ему хотелось бы, думал Вадим. У него хватало приятелей - он был достаточно умным, физически развитым, но спокойным и дружелюбным. Его уважали, к нему тянулись. Но друг, настоящий друг, у него был только один. И этот друг его предал…
- Так и поезжай в Прагу, - Верочка закурила и помешала ложечкой в чашке с кофе. - Чем тебе не отдых? Я там три раза была. Красота фантастическая. Раз приедешь - будешь мечтать вернуться. Между прочим, центр Европы. Январь, конечно, не лучшее время, но если снег выпадет - умереть и не встать. Вот где бы я хотела жить! Поезжай, Вадька, может, жениха заодно мне подыщешь. Хоть какого. Я думаю, хуже моего козла уже не бывает. Этот твой дружок, он чех? Женат?
Вадим хмыкнул. История с Верочкиным браком была известна всем без исключения. Едва закончив университет, она вышла замуж за пожилого банкира. Все бы хорошо, но августовский кризис в одночасье сделал ее супруга нищим. Больше он уже не поднялся. Начал пить, опустился и вот уже полтора года сидел на Верочкиной шее. Она не подавала на развод только потому, что разменять двухкомнатную квартирку в страдающем по ремонту доме на Петроградской стороне, куда они с мужем вынуждены были переехать, не представлялось возможным. Найти мужу замену тоже пока не удавалось, несмотря на то, что Верочка была натуральной голубоглазой блондинкой с ногами от ушей.
- Нет, Верунчик, он русский, - ответил Вадим, вытаскивая из чашки пакетик “Липтона”. От неосторожного движения брызги полетели на рубашку. Полный даун! Настроение упало до абсолютного нуля. - И еще больший козел, чем твой супруг.
- Так не бывает! И чем же это он такой козел?
- Ни за что не поверю, чтобы ты мог дружить с козлом, - меланхолично изрек Леша.
- А я не знал, что он козел. Он хорошо маскировался. Или так: он козел, а я - осел. Мы дружили двенадцать лет, и вдруг в один непрекрасный день он меня подставил. Как выяснилось, не только меня. Не хочу вдаваться в подробности… У нас была компания, встречались семьями, отмечали праздники. А потом Геночка нам все бросил подлянку. Просто так, от не фиг делать. Никакой выгоды ему с этого не было. Причем никто из нас ничего плохого ему не сделал.
- И что? - спросила Вера.
- Бьет себя пятками в грудь, называется свиньей и предлагает нам всем мировую. И каникулы в Праге за его счет.
- И что? - снова спросила Вера.
- Что, что? Ты думаешь, нам стоит поехать?
- Откуда я знаю. Тебе виднее. Может, он действительно все осознал и хочет помириться.
- Да ладно!
- А с чего бы ему тогда всех вас к себе приглашать? У него там что, дом?
- Да. Только не в Праге, в горах где-то.
- Вау! - застонала Вера. - Вадь, может, он все-таки не такой козел, а?
- Не знаю. Мне Генкина услуга слишком дорого обошлась, чтобы просто так все забыть и получать удовольствие от отдыха в его компании.
- Но ведь там будет не только он, - пожал плечами Леша. - Выразите ему коллективное молчаливое презрение и наслаждайтесь Прагой за его счет.
В этот момент им принесли другой счет, за обед, и дискуссия сама собой закрылась. На улице повалил крупными мохнатыми хлопьями снег, поэтому единственное, что занимало их в ближайшие пять минут, - как бы побыстрее добежать до конторы.
* * *
1986 год
“Gaudeamus igitur…” Посвящение в студенты. Двадцать вторая линия Васильевского острова. Аудитории, в которых всего месяц назад сдавали экзамены. Пропахшие адреналином коридоры, где в дремотной дурноте, зажав в потных руках экзаменационный лист, ждали своей очереди “на эшафот”…
Решение поступать на юридический пришло спонтанно. Это в конце 90-х быть юристом стало модно и престижно. Четырнадцать лет назад в моде были историки. Особенно те, кто занимались историей СССР. Начали раскрываться архивы, газеты и журналы распухали астрономическими тиражами за счет материалов о сталинской эпохе. Тогда казалось: как только в истории страны не останется “белых пятен”, сразу все станет хорошо и настанет лучшая, просто замечательная жизнь. Конкурс на истфак был не меньше, чем в театральные училища.
Вадим оценивал свои желания и возможности здраво. Что он хотел изучать? Уж никак не “Архипелаг ГУЛАГ”. А историю средневековой Европы. В частности, Чехии. Он никогда там не был, но еще в пятом классе ему попались “Старинные чешские сказания” Алоиса Ирасека, и Вадим по-настоящему заболел этой страной. Он читал все, что только мог найти, собирал вырезки из газет и журналов, переписывался с двумя школьниками из Чехословакии. Пытался сам учить язык, но ничего не вышло: способностями в этой области Бог его обидел. Следовательно, соваться на чешское отделение филфака смысла не имело: принимали всего шесть человек из шестидесяти желающих. География Вадима абсолютно не привлекала, оставался исторический. Педагогический институт отпал в полуфинале: возиться с детьми не хотелось. А вот университет…
Возможно, Вадим и поступил бы, учился он неплохо и школу закончил всего с тремя “четверками” в аттестате. Но, на его беду, в то лето в университете проводили очередной эксперимент: три экзамена вместо четырех и собеседование, по результатам которого начисляли - или не начисляли - дополнительные баллы. У Вадима в багаже не было ничего такого, что могло бы помочь: ни медали, ни рабочего стажа, ни хотя бы победы на какой-нибудь олимпиаде. Полет фанеры над известным городом при таком раскладе был обеспечен изначально.
“Вадик, поступай к нам, на юрфак, - сказала мама, которая преподавала там римское право. - Дались тебе эти чехи. Запомни, мечта сбываться не должна. Чем больше мечта, тем большее разочарование испытываешь, когда она сбывается. На юридическом тебя хотя бы заваливать не будут”.
Вадим, хотя и неохотно, но все-таки сдался. Он понимал, что мама права. И что в январе ему исполнится восемнадцать, а значит, второй попытки поступить в вуз до армии уже не будет. Из Афганистана приходили цинковые гробы. Где гарантия, что его не пошлют именно туда? Трусом Вадим не был, но в Афган не хотел. Война эта ему не нравилась. Он считал, что абсолютно ни к чему русским гибнуть за чужие идеи, даже если за всем этим стоит сверхзадача не пустить проклятых империалистов к рубежам Союза. К тому же он был у мамы один.
Экзамены Вадим сдал без труда. И вот, едва успев полюбоваться новенькими студенческими билетами, первокурсники, облаченные в телогрейки и резиновые сапоги, погрузились в электричку, идущую с Витебского вокзала. Деревня Федоровское. Дождь, холод и бесконечные поля брюквы.
Их поселили в полузаброшенном клубе, девчонок в одной половине, парней в другой. Топчаны с жиденькими матрасами, привезенные из дома одеяла. Туалет на улице. Утром - чай и сухпай, днем - жидкий суп с брюквой и каша, тоже, видимо, брюквенная, вечером - чай и ларек. А в ларьке - черствый хлеб, макароны и сушки. С восьми утра - покрытые инеем борозды, уходящие в бесконечность. Через пять минут перчатки и штаны промокали насквозь. На сапогах - тонны грязи. Брюква - желтая, скользкая и вонючая. А вечером в крохотном зальчике, отведенном им под столовую, начинались танцы. Приходили местные. Девчонки строили глазки, парни нарывались на драку.