Страница 48 из 70
- Если вам неприятно, что я здесь, то я уеду, - наконец удалось выдавить мне.
Не могу сказать, что являюсь таким уж робким, зашуганным кроликом, скорее наоборот, но было в сестрице Антона что-то такое, вызывающее внутреннюю дрожь.
- Не трынди! – отрезала Марина и уселась на скамейку, бултыхая дрябловатым животом. – Куришь?
- Нет, - почему-то виновато ответила я.
- Ну и правильно, - она вытащила откуда-то из-за спины пачку «Винстона» и закурила. – Надо и мне бросить, да все никак. Рассказывай!
- Что?
- Все.
Я уже открыла послушно рот, но вдруг передумала и захлопнула его обратно. Неспешно домыла посуду, поставила тарелки в сушилку, потом выплеснула и сполоснула тазик. Марина с интересом наблюдала за мной, стряхивая пепел в банку из-под тунца.
- Представляю, как вас боятся ваши пациентки, - не оборачиваясь, сказала я.
Марина расхохоталась.
- Туше! Один-ноль в твою пользу. Кстати, обращайся ко мне на ты. Тюлька намекнул, что ты его, как бы это выразиться, невеста.
«Как бы это выразиться» я постаралась пропустить мимо ушей. Тюлька? Вот это уже интересно.
Я вдруг почувствовала себя свободно, мы разговорились и… я ей кое-что рассказала. Не все, разумеется, но вполне достаточно. Вечер мы с Мариной провели за просмотром сериала «Секс в большом городе» (она ядовито комментировала действие с точки зрения специалиста), бутылочкой «Изабеллы» и игрой в подкидного дурака.
Все бы неплохо. Вот только ночью мне приснился Брянцев. Он сидел на краю вырытой могилы, свесив в нее ноги. Пятно на белой рубашке запеклось, да и сам он выглядел изрядно разложившимся. «Что, замуж собралась, сука? – прошамкал он, хлопая провалившейся челюстью. – А вот не выйдет, не выйдет!» Брянцев протянул руку, вцепился в мой рукав и потащил в могилу.
С диким воплем я проснулась, вскочила и чуть не ударилась головой о низкие своды крыши, обитые плотным картоном.
- Что там у тебя такое? – донесся снизу сонный голос.
- Ничего, Марин, кошмар приснился.
Я повернулась на бок. Прямо перед носом оказалась полустертая карандашная надпись. Света убывающей белой ночи вполне хватало, чтобы прочитать: «Мурка и Тюлька. Август 1975 года». Странным образом эта надпись меня успокоила.
Чтобы не начать снова размышлять о неприятном, я стала думать об Антоне, пытаясь представить его маленьким, таким, каким он был двадцать восемь лет назад, когда они с Мариной сделали эту надпись. Потом, уже в полусне вспомнила Левку, как мы гуляли в парке Победы. А потом – или это уже был сон? – всплыла мордочка Паши. Он говорил что-то назидательное, противно подняв вверх указательный палец. Я злилась и пыталась отделаться от него, но он не отставал и зудел, зудел…
Наверно, я во сне приняла за Пашу комара, потому что проснулась вся покусанная. При свете дня, на ярком солнышке ночные кошмары показались совсем смешными. Я почти уже поверила, что все будет хорошо. Еще немного подождать – и Кабана поймают. А потом арестуют и Веру Чинареву. За организацию моего убийства, за все ее старые лихие делишки. И, разумеется, за убийство Брянцева. Я почти убедила себя в этом.
День шел за днем. Марина с утра до вечера валялась в гамаке, читая всякую дребедень, и вставала, только чтобы навестить «удобства» и приготовить на скорую руку какой-нибудь фаст-фуд. Мои попытки прорваться на кухню она считала несусветной глупостью и пресекала в зародыше.
- Отдыхай! – настоятельно советовала она.
Я вздыхала и заползала в высокую траву в одних трусах. Жевала травинку и смотрела в небо. Небо смотрело на меня. Пристально и без оптимизма. Я чувствовала его взгляд. И мне было не по себе.
Антон по-прежнему звонил несколько раз в день, но приехал только однажды вечером, хмурый и неразговорчивый. Новостей не было. Он остался ночевать, на узкой тахте мы поместились, но мои поползновения на его особу Антон мягко отклонил. «Дом рухнет», - объяснил он. Я хотела обидеться, но расхохоталась. Дом затрясся.
- Эй, вы там, потише! – крикнула снизу Марина.
На следующий день на нее вдруг накатила жажда деятельности. Видимо, она уже отлежала в своем гамаке бока.
- Надо устроить стирку! – заявила Марина.
И хотя с запада заходили тучи, я не стала возражать. Мы сгребли в кучу все грязное белье, вытащили из дома древнюю стиральную машину, а на газовую плитку водрузили ведра с водой. Спотыкаясь о тянущийся в дом провод, мы таскали тазы с бельем к огромному корыту с водой, полоскали, выливали грязную воду, носили из колодца чистую.
- Да, к хорошему привыкаешь быстро! – отдуваясь и вытирая со лба пот, говорила Марина. – Дома засунул белье в машину, нажал кнопочку – и пожалуйста, получай чистое и почти сухое. А тут…
Провозились мы до самого вечера. Горячей воды осталось три ведра, поэтому решили помыться. Топить баню не хотелось, да и слишком уж было жарко, просто поливали другу друга из ковша.
- Сейчас поставим самоварчик, чайку попьем, - мечтательно протянула Марина, растянувшись на лавке. – Тюлька такую пастилу вчера вкусную привез.
При этом она многозначительно посмотрела на меня. Я вздохнула, натянула трусы, топик и пошла собирать сосновые шишки, которыми мы кормили самовар. Сосен на участке было великое множество, шишки валялись ковром, корзинка быстро наполнялась. Я подумала, что у дальнего забора шишечный урожай никто не собирает, поэтому там их должно быть еще больше.
Как рассказывал Антон, раньше прямо за участком начинался лес, но потом вдоль забора протоптали тропинку к магазину. Вскоре магазин перенесли в другое место, а тропа осталась, по ней иногда ходят грибники. Забор представлял собой все ту же рабицу, но только без бешеных огурцов и прочей сволочи, поэтому ничего не помешало мне увидеть, что за забором стоит человек и смотрит на меня.
От неожиданности я завизжала, как стайка баньши. Мужчина – а это был именно мужчина, лица которого я не рассмотрела, - сорвался с места и скрылся в лесу.
Из бани выглянула завернутая в полотенце Марина с другим полотенцем в виде тюрбана на голове.
- Что опять? – сварливо спросила она.
- Там… мужик… был. В лес убежал.
- Тебе не показалось?
- Показалось?! – я махнула рукой в сторону вытоптанного пятачка и сломанного молоденького малинника.
- Подумаешь! – фыркнула Марина. - Ну, увидел тебя мужик в трусах, горе какое. Сразу орать надо. Пусть ослепнет.
- Да не в том дело! – меня трясло так, что даже зубы стучали. – А вдруг ониузнали, что я жива. И нашли.
- А ну прекрати блажить! – приказала Марина. – Если бы он пришел тебя убить, то и убил бы, без всяких китайских церемоний, а не задал бы стрекача в лес, как заяц. Ты его, сердешного, наверняка так напугала, что до сих пор через бурелом драпает. Иди в дом, я сама самовар поставлю.
Она взяла брошенную мной корзину и пошла к кухне, а я поплелась в дом, вздрагивая от хруста сучков под ногами.
Ночь прошла ужасно. Хотя я и закрылась на щеколду, мне постоянно мерещились шаги по лестнице, которая шла не из дома, а круто поднималась на манер трапа вдоль стены – от крыльца на крошечный балкончик с хлипкими перильцами. Обычно когда кто-то начинал по ней карабкаться, весь дом ходил ходуном. Впрочем, то же самое происходило при мало-мальски серьезном порыве ветра: росшая у самой стены сосна махала ветками и раскачивала весь дом. «Сковырнет нас эта дура когда-нибудь! – жаловалась Марина. – Надо бы спилить, да возни сколько!»
Как назло, ветер поднялся именно этой ночью. Сосна гудела и тряслась, подкапывая дом. То и дело на крышу с грохотом падали шишки. Я боялась, что за этим шумом не услышу настоящих шагов. При каждом шорохе внутри все обмирало. Я понимала, что сколоченная из тех досок дверца с хилой задвижкой-скобочкой способна задержать разве что младенца. Саспенс нарастал: где-то в лесу начала ухать сова, потом зашлась в дурном лае собака. Я выглянула в окно и увидела за деревьями темный силуэт.
Пытаясь проглотить бешенно бьющееся сердце, которое почему-то вдруг переселилось в горло, я с головой нырнула под одеяло. «Господи, Господи!» - твердила я плохо слушающимся, огромный и шершавым языком. Внезапно захотелось прочитать какую-нибудь молитву, ну хоть какую-нибудь, но дальше «Господи» дело не шло.