Белинда

— Давай же! — прошептала она, мне на ухо. — Разве ты не хочешь это сделать, пока они не пришли и все не испортили?

— Солнышко…

— Я так тебя люблю.

2

Я проснулся от звука захлопнувшейся двери. Электронные часы на прикроватном столике подсказали мне, что спал я не более получаса. Она ушла.

Мой бумажник лежал на сложенных брюках, но деньги остались нетронутыми в серебряном держателе в переднем кармане.

Или она не нашла денег, или грабить меня не входило в ее первоочередные планы. Я об этом как-то не задумывался. Мне надо было срочно одеться, причесаться, заправить кровать и присоединиться к гостям, чтобы отыскать ее. А еще меня мучило чувство вины.

Естественно, ее там не было.

Я уже успел спуститься до первого этажа, когда наконец понял, что все напрасно. У нее была слишком большая фора. И все же я обшаривал устланные тусклыми коврами холлы, бутики и рестораны.

Я даже допросил швейцара. Не видел ли он ее? Не вызывал ли ей такси?

Она снова исчезла. А я стоял душным вечером, думая о том, что сделал это с ней, что ей всего шестнадцать и что она чья-то дочь. И оттого, что секс был потрясающим, легче не становилось.

Обед был поистине ужасным. И даже шардоне, которое я пил бокал за бокалом, не слишком мне помогло. Реально большие деньги, контракты, агенты, разговоры о кино и ТВ. Не было даже Алекса Клементайна, способного оживить застольную беседу. Они решили придержать его для обеда в его честь, запланированного на эту неделю.

Когда речь зашла о новой книге, я услышал, как говорю: «Послушайте, это было именно то, что требовалось моей читательской аудитории». И после этого я уже не раскрыл рта.

У серьезного писателя, художника, даже такого хренового, как я, должно хватать ума, чтобы не произносить подобных слов. И что самое интересное, меня удивило собственное замечание. Может, я уже сам уверовал во все сказанные в мой адрес лестные слова, а может, начал понимать, что это обычная пустая болтовня. В любом случае к концу обеда на душе стало совсем паршиво.

Я думал о ней. Такая нежная и хрупкая и в то же время такая уверенная в себе. С виду совсем ребенок, любовью она занималась явно не в первый раз. И все же она казалась такой романтичной, а ее прикосновения и поцелуи были ласковыми и деликатными.

Однако ни малейших признаков вины, или старомодной стыдливости, или естественного при таких обстоятельствах раскаяния. Ничего подобного.

Я уже начинал сходить по ней с ума. Случившееся никак не укладывалось в голове.

Все произошло так быстро. А после короткий сон в ее объятиях. Я не думал, что она так стремительно исчезнет. Я ненавидел себя и злился на нее. Наверное, богатенькая девчушка, прогуливающая школу. А теперь она сидит у себя дома, в особняке в Пасифик-Хейтс, и рассказывает подружке по телефону о том, что сделала. Нет, едва ли. Она на такое не способна.

Уходя из отеля, я прихватил с собой пачку «Голуаз». Очень крепкие короткие сигареты без фильтра. Наверное, ребятишкам кажется, что курить их очень романтично. Мое поколение битников курило «Кэмел», а ее — курит «Голуаз».

Я сел в такси и закурил «Голуаз». И пока таксист вез меня домой, я обшаривал глазами улицу в надежде ее увидеть.

Стемнело, но жара так и не спала, что было нехарактерно для Сан-Франциско. Но в комнатах с высокими потолками моего дома в викторианском стиле, как всегда, царила прохлада.

Я сварил себе кофе, сел, закурил еще одну сигарету из смятой пачки и так и остался сидеть в окутанной сумерками гостиной, думая о Белинде.

Повсюду разбросаны игрушки. На полу изношенные восточные ковры, заваленные, как в антикварной лавке, пыльными вещами. Признаюсь, сей бардак мне изрядно надоел. Мне ужасно хотелось выкинуть все барахло прямо на улицу, оставив в доме голые стены. Но я знал, что потом буду жалеть.

Я собирал эти вещи в течение долгих двадцати пяти лет и действительно любил их. В свое время они мне здорово помогли. Когда я работал над «Миром Беттины», я приобрел свою первую антикварную куклу, первый стандартный игрушечный паровозик, а еще большую затейливую куклу Викторианской эпохи. Это были вещи Беттины, и, когда я рисовал, мне необходимо было держать их перед глазами.

Я делал черно-белые фотографии игрушек, причем со всех ракурсов и в разных сочетаниях. Потом, уже в студии, масляными красками переносил изображение на холст.

Впоследствии я привязался к своим игрушкам, полюбив их всем сердцем. Когда я случайно купил редкую французскую куклу — фарфоровую красавицу с миндалевидными глазами, одетую в выцветшее кружево, — я создал с ее помощью книгу «Мечты Анжелики». И вот так уже много лет: игрушки вдохновляют меня на книги, книги поглощают игрушки и так до бесконечности.

Большая карусельная лошадка, которая держится на прикрепленном к потолку медном шесте, дала жизнь книжке «Божественная ярмарка». Заводной клоун, старая кожаная лошадка-качалка со стеклянными глазами подвигли меня на серию «Шарлотта на чердаке». За ней последовала «Шарлотта на взморье», для которой я купил покрытое ржавчиной ведерко и антикварную тележку. И наконец, для серии «Шарлотта в Зазеркалье» были использованы все мои игрушки, которые приобрели новый колорит и новое окружение.

На сегодняшний день Шарлотта была моим самым успешным проектом. Она даже стала героиней субботнего утреннего мультипликационного шоу с игрушками на заднем плане. А еще там были большие напольные часы, присутствовавшие на иллюстрациях всех моих книг, так же как и антикварная мебель из моего дома. Я жил внутри своих картинок. Причем всегда, то есть еще до того, как создал первую иллюстрацию.

Где-то там, в пыли, у меня завалялась пластмассовая Шарлотта — кукла, какие продаются в дешевых магазинчиках наряду с сезонным шмотьем. Однако это угловатое создание не шло ни в какое сравнение с красавицами из XIX века, которых я сложил в плетеную детскую коляску или посадил в ряд в столовой.

Но я не люблю смотреть субботнее шоу. Анимация сделана великолепно, множество интересных деталей — об этом позаботились мои агенты, — но мне не нравятся голоса.

Ни у кого на этом шоу нет такого голоса, как у Белинды: низкого обволакивающего голоса, подобного успокаивающей музыке. И это очень грустно. Шарлотта заслужила право на хорошее озвучивание, поскольку именно она, а не Беттина, Анжелика и другие сделала меня знаменитым.

Многие художники — иллюстраторы детских книжек заново оформляют волшебные сказки. Я тоже приложил руку к «Спящей красавице», «Золушке», «Ослиной шкуре». Кто-то придумывает затейливые рисунки к занимательным историям, полным увлекательных приключений. У меня же талант создавать юных героинь на фоне иллюстраций, подчеркивающих их характер и переживания.

На заре моего становления как художника издатели уговаривали меня, чтобы расширить читательскую аудиторию, ввести в качестве героев и маленьких мальчиков, но я не согласился. Когда я был со своими девочками, то мог со всей страстью отдаться развитию их образов. Я сосредоточился исключительно на них. И к черту всех критиков, периодически высмеивающих меня за это!

Когда я ввел в свои книги Шарлотту, со мной начали происходить удивительные вещи. Шарлотта постепенно взрослела. Из семилетней потеряшки она превратилась в девушку-подростка. Чего никогда не случалось с остальными. Шарлотта стала моим лучшим творением, хотя и застыла в возрасте тринадцати лет к тому моменту, когда я подписал контракт с телевидением.

После этого я уже не мог ее рисовать, несмотря на все просьбы читателей. Она ушла. Стала пластмассовой куклой. То же может случиться и с Анжеликой, если выгорит сделка с анимационным фильмом. Ведь я могу и не закончить книгу о ней, которую начал пару недель назад.

Но сейчас меня это не слишком волновало. Беттина, Анжелика мне надоели. Мне все надоело. И этот съезд книгоиздателей стал последней каплей. Я снова почувствовал себя вконец измочаленным. Что значит «В поисках Беттины»? Я сам ее больше не в силах найти!