Белинда

Я даже купил ей духи — «Джорджио», «Каландр», «Шанель» — со сладкими, невинными запахами, которые я любил. А еще серебряные заколки для волос, всякие мелочи, о которых Белинда не побеспокоилась, типа перчаток, кашемировых шарфов и шерстяных беретов, ставших последним штрихом, если можно так выразиться, и придававших ей сходство с нарядными маленькими англичанками на картинках в книжках.

Я даже нашел очаровательное пальто с бархатным воротником а-ля принцесса. Такое можно носить и в семь лет, и в семнадцать. Я заставил ее купить для полного комплекта норковую муфту, хотя Белинда изо всех сил сопротивлялась и обозвала меня чокнутым, поскольку последний раз она носила муфту в пять лет, да и то в разгар зимы в Стокгольме.

Потом мы отправились обедать в «Гарден-корт» в «Палас-отеле». Не слишком хорошее обслуживание, посредственная еда, но прелестные интерьеры. Мне хотелось видеть Белинду в обстановке старомодной элегантности: на фоне зеркальных французских окон и позолоченных колонн. Кроме того, в «Гарден-корте» у меня всегда поднимается настроение. Может, потому что напоминает мне Новый Орлеан.

А Белинде почему-то вспомнилась Европа, которую она любила. Сейчас девочка выглядела усталой. События последней ночи вконец ее доконали. И все же Белинда явно была взволнована. Иногда она украдкой отхлебывала из моего бокала, но в остальном ее манеры за столом были безупречны. Вилку она держала в левой руке. Континентальный стиль. Она попросила принести рыбный нож и действительно им воспользовалась, хотя я в жизни не видел, чтобы кто-нибудь резал рыбу ножом. Но она даже не заметила, что я обратил внимание на такую, казалось бы, мелочь.

Мы рассказывали друг другу о своей жизни. Я поделился воспоминаниями о своих неудачных браках. Андреа — учительнице — было глубоко наплевать на мою карьеру, а фрилансер Селия постоянно путешествовала. Время от времени они встречались в Нью-Йорке, пропускали по стаканчику, а потом звонили мне, чтобы сказать, какая же я все-таки сволочь. У калифорнийцев именно это и называется семьей.

Белинде страшно понравилось мое выражение. Она слушала меня как завороженная. Я прекрасно понимал: молоденькие девушки всегда именно так слушают мужчин гораздо старше себя, что, однако, нисколько не умаляло моего самоуважения.

— Интересно, а ты действительно любил их? — поинтересовалась Белинда.

— Конечно любил. И до сих пор в каком-то смысле продолжаю любить. Причем каждый из моих браков мог бы длиться вечно, если бы мы не были современными калифорнийцами.

— Что ты имеешь в виду?

— Развод — самое обычное дело, если брак начинает причинять хоть малейшее неудобство. Психиатры и друзья говорят тебе, что ты ненормальный, если не хочешь разорвать отношения по самому пустяковом поводу.

— Ты что, серьезно?

— Абсолютно. Я уже двадцать пять лет варюсь в этом котле. Мы гордимся приобретенным образом жизни. И заметь, ключевое слово здесь «приобретенный». Мы жадные и эгоистичные. Все как один.

— Похоже, ты сожалеешь о своих разрывах.

— Нет. Для меня это трагедия. Я такой же эгоист, как и все остальные. Я не мог обеспечить женам и пятидесятипроцентной эмоциональной отдачи. Так разве я вправе осуждать их за то, что они ушли! И кроме того, я художник.

— Фу, какой противный! — улыбнулась Белинда.

— Послушай, — произнес я. — Мне не хочется говорить о себе. Мне хочется говорить о тебе. Я не имею в виду твою семью и все такое. Расслабься, я помню правила игры.

Белинда ничего не ответила, лишь выжидающе посмотрела на меня.

— Но что с тобой происходит сейчас? — продолжил я. — Чего же ты хочешь? Если не считать желания одеваться, как панк, и по возможности не быть ограбленной.

Белинда пристально на меня посмотрела, словно вопрос задел ее за живое, а потом слегка помрачнела.

— Знаешь, ты постоянно говоришь штампами.

— Я вовсе не хотел тебя обидеть, — улыбнулся я. — Я хотел узнать, чего же ты хочешь.

— А я и не обиделась, — ответила Белинда. — Мне даже понравилось. Но неужели то, чего я хочу, имеет хоть малейшее значение?

— Конечно имеет, — ответил я.

— Разве недостаточно просто делать тебя счастливым? — спросила Белинда, явно поддразнивая меня.

— Конечно недостаточно.

— Послушай, вся беда в том, что я не могу вести себя так, как хочется, пока мне не стукнет восемнадцать. Я пока никто. Ведь меня могут поймать, если я действительно выкину что-нибудь этакое.

Я растерялся и не сразу нашелся что ответить.

— А как насчет школы? — наконец спросил я.

— А что с ней не так?

— Понимаешь, есть масса способов все уладить. Хочу сказать, можно устроить тебя в частную школу. Должны же быть какие-то обходные пути, имена, маленькая ложь…

— Ты чокнутый, — рассмеялась Белинда. — Наверное, снова хочешь увидеть меня в плиссированной юбочке?

— Да уж, буду тебе премного благодарен. Но если серьезно…

— Джереми, разве тебе мало полученного мной образования?! Гувернантки, репетиторы, домашние задания. У меня было все! Я могу читать и писать по-французски, по-итальянски, по-английски. И прямо сейчас без труда поступлю в Беркли или Стэнфорд по результатам вступительных экзаменов. — Белинда поежилась и украдкой отпила из моего бокала.

— Ну так что насчет Беркли или Стэнфорда?

— А что насчет них? Кем я могу стать? Линдой Мерит, чье имя я присвоила? Она не закрыла кредиты.

Голос ее дрогнул. Она выглядела совершенно измученной. Мне захотелось взять ее на руки и отвезти домой, чтобы уложить в постель. День был длинным и трудным, что, безусловно, начинало на ней сказываться.

— А кроме того, — продолжила Белинда, — даже если бы я и не была в бегах, все равно не стала бы поступать в колледж.

— Ну это мои трудности. Но что ты собираешься делать? Чего же ты хочешь? Что тебе нужно прямо сейчас?

Белинда бросила на меня недоверчивый взгляд. И я снова, как тогда, когда мы ехали по Юнион-стрит, почувствовал, что она сдалась. От нее исходило нечто большее, чем чувство усталости или отстраненности, поскольку она не слишком хорошо меня знала. Нет, от нее исходила какая-то невыразимая печаль.

— Белинда, что я могу для тебя сделать? Что могу тебе дать помимо красивых шмоток и крыши над головой? — спросил я ее. — Скажи мне, солнышко! Только скажи.

— Ты чокнутый, — отозвалась она. — Это все равно что достать луну с неба.

— Продолжай, солнышко! Я понимаю, о чем ты. Я, конечно, хорошо устроился. Получил то, чего так хотел, но вот ты…

— Ты что, до сих пор испытываешь чувство вины по отношению ко мне? — Казалось, Белинда вот-вот разрыдается, но потом взяла себя в руки и лучезарно улыбнулась. — Просто… люби меня, — сказала она, пожав плечами, и снова улыбнулась.

При дневном свете ее веснушки казались выгоревшими и очень пикантными. Мне снова захотелось ее поцеловать.

— Я люблю тебя, — произнес я срывающимся голосом, с трудом проглотив ком в горле. Неужели она принимает меня за своего ровесника!

Мы обменялись долгим интимным взглядом, на секунду позабыв, что сидим в переполненном зале ресторана, а между столов под белоснежными скатертями деловито снуют официанты. Мы словно растворились в свете люстр и канделябров.

Белинда сложила губы как для поцелуя, потом лукаво улыбнулась и наклонила голову.

— А я смогу включать рок-музыку на полную громкость и повесить в своей комнате постеры?

— Конечно-конечно. И получишь столько жвачки, сколько душе угодно, забудешь о виски и сигаретах.

— Ну вот, началось!

— Какая разница, сейчас или потом? Хочешь, прочту тебе лекцию о том, какое питание необходимо организму девочки-подростка?

— Я знаю, что необходимо организму девочки-подростка, — промурлыкала Белинда и поцеловала меня в щеку. — Почему бы нам не смотаться отсюда?

Уже на полпути к дому я вспомнил, что должен срочно отправить Селии пятьсот долларов — ведь я так и не ответил на ее звонок. И мы повернули обратно в центр, в «Вестерн юнион».