Профилактика

— Да? Ну, ладно... Скажи тогда, кто нужен.

Я прикрыл глаза.

Разговор наш все больше смахивал на кошмарный сон. Как быстро все-таки люди приспосабливаются к новым обстоятельствам! Поверил бы я еще каких-нибудь пару месяцев назад, если бы мне сказали, что мы с академиком Гаршиным будем деловито выбирать жертву для убийства?

— А если я скажу, что мне вполне подойдешь ты? — осведомился я.

Виталий и глазом не моргнул. Лишь пожал плечами:

— Как скажешь. Возражать не буду.

Тоже мне, герой, готовый принести себя в жертву ради спасения человечества!

— Да ладно, живи, — махнул рукой я. — Может, ты будешь обижаться, но я почему-то предвижу, что твоя смерть не доставит мне особых огорчений.

— Спасибо за комплимент, — натянуто улыбнулся Гаршин. — Кстати, тебе вовсе не придется пачкать руки в крови. Есть такая штука, которая создает направленный электромагнитный импульс большой мощности, мгновенно останавливающий сердце человека. Этот приборчик называют «труподел», или «чистый убийца». Спецслужбы давно уже взяли его на вооружение.

Я усмехнулся:

— Думаешь, это что-то меняет по сути?

— Послушай, Алик. Я полагаю, что все технические детали можно будет обсудить позже. В любом случае право выбора... э-э... средств будет принадлежать тебе. Сейчас же необходимо решить вопрос в принципе.

Внутри меня образовалась странная пустота.

— Тебе нужен мой ответ прямо сейчас?

Виталий долго смотрел на меня, и я разгадал его невысказанную мысль: «А разве тут есть над чем думать?»

Эпилог

— Кто там? — спрашивает женский голос.

— Простите, но вы меня не знаете.

В принципе, на ее месте я бы не открывал дверь. Слишком часто в последнее время пишут в газетах и говорят по телевизору про маньяка-убийцу, который возникает то там, то тут, как исчадие ада, убивает всех на своем пути — и опять исчезает, чтобы появиться совсем в другом месте и продолжать убивать людей. Никто не ведает, откуда он взялся и зачем расправляется с невинными, беззащитными жертвами. Об этом не принято задумываться — маньяк ведь, что с него взять!.. Гораздо больше общественность интересует другой вопрос: почему бездействуют компетентные органы, которым положено обеспечивать безопасность граждан? Почему безжалостный убийца разгуливает на свободе и творит свое черное дело чуть ли не при свидетелях, а те, кто пытается задержать его, сами оказываются в отделении Профилактики и получают по шапке за самоуправство?

Вот почему с ее стороны было бы безумством открывать дверь незнакомому мужчине, хоть сейчас и не ночь на дворе.

Но она мне все-таки открывает и оказывается именно такой, какой я ее себе представлял — доверчивые карие глаза, застенчивые манеры, смешной пучок волос на затылке.

— Вам кого?

Из глубины дома тянет вкусными запахами. Где-то смеется ребенок и слышен еще один женский голос. Значит, дома они втроем — бабушка, дочь и внучка. Образцово-показательная семья. Может быть, на этот раз у меня все получится? Кажется, у нее есть еще один сын. Мальчик двенадцати лет. Наверное, с друзьями гуляет. Или загорает на пляже — тут ведь рукой подать до ласкового синего моря, которое почему-то именуется Черным. Что ж, значит, пацану повезло, в отличие от своих родных. А для меня это лишний укол в душу: как теперь он будет жить дальше, круглым сиротой? И так уже ему пришлось вдоволь хлебнуть горькой доли безотцовщины...

— Да я просто так, — говорю я. — Шел мимо, да вот что-то сердце прихватило... А таблетки забыл в гостинице. Может, у вас найдется что-нибудь из лекарств?

Для убедительности прижимаю руку к той стороне, где у всех людей должно находиться сердце.

У всех — но не у меня.

У меня-то его давно нет.

Иначе как объяснить то, что я уже потерял счет своим жертвам, а спасти человечество никак не получается?

Когда неудача постигла меня в первый, во второй, в третий раз, я считал, что все дело — в обстоятельствах. Что надо просто найти «правильную» жертву, и тогда чудо произойдет.

Но теперь, когда на моей совести — десятки бесполезно загубленных жизней, можно сделать вывод: дело не в том, что я выбираю не тех, кого надо. И, конечно же, не в том, что я утратил чудесный дар.

Просто я стал другим — не тем, каким был раньше.

А значит, бессмысленно продолжать бойню.

Я уже дал себе зарок: сегодня — или никогда больше.

— Конечно, конечно, — говорит женщина, устремляясь в одну из комнат. — Сейчас посмотрю... Валокордин вам подойдет?

Она так и не узнала меня. Немудрено: во-первых, прошло столько лет с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз, а во-вторых, визажисты и медики Профилактики ежедневно меняют мой облик так, что я сам не могу узнать себя в зеркале.

— Подойдет, — говорю я, проходя вслед за ней и на ходу доставая пистолет. — Спасибо за заботу, Люда.

Она на мгновение замирает.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Ты не узнаешь меня? — говорю я, пряча пистолет за спиной.

Она резко поворачивается ко мне, и в глазах ее мелькает узнавание.

— Альмакор? — говорит она. — Откуда ты здесь взялся? Зачем?..

— Я так давно тебя ищу, — искренне признаюсь я. — И я все еще люблю тебя так же сильно, как когда-то. А ты? Ты ждала меня?

Вранье. На самом деле ее образ успел давным-давно выветриться из моей души. Единственное, чего я хочу добиться с помощью этой лжи, — чтобы она всколыхнула во мне хотя бы намек на прежние чувства.

Но лицо ее внезапно застывает, как маска. И она отводит глаза в сторону, вместо того чтобы кинуться мне на грудь.

— Да, — еле слышно говорит она. — Ждала. Но это было так давно, Алик... Ты прости, но прошлое уже не вернуть.

Я понимающе киваю.

Потом достаю из-за спины руку с пистолетом, одновременно взводя курок.

Я уже знаю, что из моей попытки хоть как-то пробить корку, запекшуюся на моей душе, опять ничего не выйдет.

Она не пугается. Она смотрит на меня, чуть склонив голову к плечу, и в глазах ее разрастается жалость.

— Бедный ты мой, — с душераздирающим сочувствием говорит она. — Так, значит, это про тебя сообщают по телевидению... Прости меня, это из-за меня ты стал таким.

— При чем здесь ты? — хрипло говорю я, и ствол впервые за последнее время дрожит в моей руке.

— Психиатры утверждают, что серийными убийцами становятся только те, кому не хватило в детстве любви. Ты рос без родителей, и любить тебя могла только я. Но я не сумела этого сделать. Прости, Алик.

Черт, зря она говорит мне это. Потому что вместо жалости к ней я испытываю только горечь и обиду.

— Молчи! — приказываю я. — Не надо ничего больше говорить, понятно?

Она поспешно кивает, а потом просит:

— Обещай только, что когда ты выстрелишь, то сразу уйдешь отсюда и больше никого в моем доме не тронешь. Обещаешь?

— Нет, — качаю головой я. — Мне придется идти до конца, Люда. У меня нет другого выхода.

Она делает движение, явно собираясь встать передо мной на колени.

Но я опережаю ее, и пуля разносит ее голову на множество отвратительных кровавых осколков.

Пистолет оборудован надежным глушителем, и за стеной должно быть не слышно выстрела. Ребенок по-прежнему заливисто смеется, и все так же ласково говорит что-то голос пожилой женщины. Той самой, которая когда-то кормила меня, когда я приходил к ним в гости.

Опускаю руку с пистолетом, не отрывая взгляда от распростертого на полу тела.

Несколько раз проборматываю ту заветную формулу, которую разработали специально для меня эксперты Профилактики.

Смотрю в окно, словно пытаясь понять по солнечному свету, изменилось ли что-нибудь в раскаленных недрах взбесившегося светила.

Потом достаю из кармана сотовый и звоню Гаршину.

Сегодня Альке не везло. Он старался нырнуть как можно глубже, но ни одной приличной рыбины так и не встретил. Опять мама поднимет меня на смех, подумал он, выныривая в очередной раз и отплевываясь от соленой воды, попавшей в загубник маски.