Ангел смерти

— Демон?

— Когда-то раньше, в старых текстах, его еще называли богом Ночи, потом богом смерти, а потом понизили до демона, — Чу Пен рассмеялся тихим трескучим смехом. — Мы называем его Табрал.

— Табрал, — звуки будто проваливались вниз, вызывая горловую вибрацию.

— Не злоупотребляй этим именем, девочка, — предупредил Чу Пен, — оно может потревожить его чуткие уши.

— Вы верите, что он существует?

— А разве люди живут вечно? — вопросом на вопрос ответил Чу Пен.

— Нет, но…

— Что но?

— У них обычно останавливается сердце, или болезнь разрушает тот или иной жизненно-важный орган, в результате чего и наступает смерть. Никакие демоны или боги в этом не участвуют.

— Так полагают западные люди, — кивнул Чу Пен. — Только что тогда становится причиной болезни? Отчего один здоров и живет до ста лет, а другой умирает, едва повзрослев?

— Гены, условия жизни… — начала перечислять Соня.

— Дыхание Табрала. Люди заболевают из-за отравляющего дыхания демона. А потом он приходит за ними и забирает их.

Мороз прошел по коже Сони. Было что-то в словах Чу Пена такое, что напоминало ей увиденные картины.

— А они видят его? Те, кого он забирает?

— Конечно, видят, — кивнул старик. — Он предстает перед ними в разных обличьях: для кого-то в виде их утраченных возлюбленных, кому-то — в виде сияющей птицы в небе, за которой они следуют на край пропасти, а кому-то — в виде ужасного демона с острыми зубами.

Соня вздрогнула, и ей вдруг показалось, что в комнате стало жутко холодно, а чай совершенно не согревает.

— А те, кого он отравил своим дыханием, видят его? — с замиранием сердца спросила она старика.

Чу Пен пожал плечами.

— Кто-то, возможно, видит. Но обычно те, кто его видят, уже ничего не рассказывают. Бывает такое, что люди переживают свою смерть, но это лишь означает, что Табрал заберет их в следующий раз.

— А от чего зависит то, в каком виде перед людьми предстает Табрал?

— От их жизни, поступков, — Чу Пен поменял ноги, оставшись сидеть в той же позе с идеально ровной спиной. — За злые дела ждут муки, и в мирах Табрала его слуги подвергнут умерших немыслимым страданиям. Хорошие дела вознаграждаются.

— Просто рай и ад, — пробормотала Соня.

— Да, другие религии описывают те же вещи, — согласился Чу Пен. Потом, помолчав и глотнув чая, произнес: — Могу я спросить, почему ты задаешь эти вопросы? Откуда такой интерес к смерти?

— Нас ведь всех она ждет, — легкомысленно пожала плечами Соня. — Да и тетя недавно пережила операцию, — добавила уже честнее, взглянув на Чу Пена.

Старик замолчал, прикрыв глаза, и Соня через какое-то время подумала, уж не заснул ли он, когда глаза его, наконец, распахнулись, и он резко выдохнул:

— Ты ведь знаешь, верно?

— Что? — напряглась Соня.

— О том, что ты сама, как и твоя тетя, отравлены дыханием демона?

— Как? — опешила Соня. — Тетю прооперировали, и сказали, что она идет на поправку.

— Я же не сказал, что выздоровление невозможно, — покачал головой старик, — я лишь сказал, что вы обе отравлены.

— Это невозможно, — запротестовала Соня. Она чувствовала себя отлично, не считая ночных кошмаров, и у нее ничего не болело.

— Врачи не сразу могут увидеть яд, но рано или поздно он даст о себе знать.

— Вы меня обнадежили, — пробормотала Соня, начиная подыматься на ноги. Левая нога жутко затекла, и теперь колола тонкими иголочками.

— Никто не живет вечно, — изрек старик, вновь прикрывая глаза. Если он рассчитывал, что эта фраза ее утешит, то глубоко заблуждался. Соня торопливо обулась у дверей и, еще раз бросив на старика тревожный взгляд, сбежала в ночь.

— Старый сумасшедший, — ругалась она себе под нос, боясь, что он может оказаться прав. Если у нее то же, что и у Иры — это означает, ей пора поискать у себя опухоль. А если то, что она видит демона, убивающего людей, означает, что она отравлена дальше некуда, то она уже одной ногой в могиле, если не обеими. И это ведь не обязательно означает, что у нее последняя стадия болезни. Нет, эти две вещи могут оказаться вполне не связанными. В конце концов, парень, умерший на дороге в аварии, наверняка был здоров за несколько минут до этого. Иногда ответы таковы, что начинаешь сомневаться, стоило ли задавать вопросы.

Болезнь

На следующий вечер Соня снова сидела на кухне у Иры, и они пили чай. Напряженность просто-таки звенела в воздухе.

— Что он тебе сказал? — первая не выдержала Ира.

— Что я больна, как и ты, — впервые Соня назвала ее неофициально, так, будто болезнь породнила их сильнее крови. Ира потянулась и сжала ее руку.

— Он мог ошибиться, — проговорила она, заметно побледнев.

— Ты ведь знаешь, что он не ошибается, верно? — спросила Соня. — Он и тебе сказал в свое время, так?

Ира молча кивнула.

— Я была в больнице, — Соня высвободила руку и поднялась из-за стола, начиная мерить помещение шагами. — Я договорилась, заплатила, у меня взяли анализ, потом отправили на томографию.

— И? — Ира была бледнее нежно-голубых стен.

— Она небольшая, но в таком месте, которое они не могут прооперировать, — Соня вновь опустилась на стул, напряженно глядя на Иру.

— В мозгу? — беспомощно прошептала Ира.

— Да, в мозгу.

— А что насчет терапии?

— Ира, — взорвалась Соня, — мне двадцать пять лет! Я не хочу свои последние месяцы провести лысой, шатающейся, постоянно блюющей уродиной.

— Если терапия щадящая… — начала Ира.

— Щадящей можно убрать остаточные явления после операции, ты это знаешь не хуже меня, — устало проговорила Соня, обхватывая голову руками. — А со мной так не выйдет. Они сразу заговорили о терапии, но я отказалась.

— Сонюшка…

— Ир, они поджарят мне мозг.

— Но если она будет расти, ты потеряешь память, ясность мышления, тебя будут мучить боли.

— Да, со временем. Но ближе к концу, — на лице Сони появилась горькая улыбка. — А я ведь тоже думала, что буду жить вечно.

— Ты… маме говорила? — запинаясь, спросила Ира.

— Нет, и ты не говори, — отрезала Соня. Она не хотела еще и с мамой сражаться на предмет терапии. Колеса — другое дело, их она будет глотать, и делать уколы, но только не этот метод-плацебо надежды. Когда все станет совсем плохо, тогда и скажет, когда уже некуда будет деваться. Впрочем, судя по прогнозам, к тому моменту она станет таким овощем, что ей уже будет все равно.

— Соня-Соня, — покачала головой Ира, теребя пальцы и ощущая свою полную беспомощность. Слезы появились в ее больших измученных глазах.

— Не надо, Ира, тише, — Соня подошла к тетке и обняла ее. — Тебе нельзя нервничать, не надо. Хватит с нашей семьи мучеников.

— Ты всегда была мне, как дочка, — прошептала Ира, — только болезни мои не надо было брать в наследство.

— Ничего, Ира, справимся, мы справимся, — Соня поцеловала ее в макушку, продолжая укачивать. Ира так потеряла в массе за время, проведенное в больнице, что теперь Соне казалось, что она обнимает большую костлявую птицу.

Соня ехала в метро, глядя на проносящиеся мимо огни, когда у нее начала кружиться голова и плыть картинка. Усилием воли она заставила отступить неприятные ощущения, но чувство страха пронзило ее от основания позвоночника до самой макушки. Неужели теперь это норма? Неужели еще через пару недель или месяц она грохнется однажды посреди вагона, утратив связь с реальностью, только для того, чтобы затем встать, прожигаемая любопытными взглядами окружающих и еще через пару дней упасть снова? И так по кругу, пока все не закончится. Пока за ней не придет Филипп, или Табрал, или забытый возлюбленный, если она не слишком успела нагрешить. Да что она вообще успела? В сущности, настоящего любимого у нее так и не было. Те парни, которые встречались ей по жизни, едва ли тянули на эту роль. Но и сейчас, зная все, она не могла лихорадочно носиться по городу, надеясь в свои последние месяцы встретить истинную любовь. Это было бы слишком глупо и наивно даже для ее страдающих мозгов.