Страница 85 из 116
Таково было содержание нашего второго разговора.
Он понял, что я была шокирована его просьбой оставить ему мой дневник.
— Но для чего же вы принесли его, как не для того, чтобы дать мне его прочитать, из желания вообще дать прочитать его кому-нибудь? Для кого вы писали с самого начала?
— Для отца.
— И ваш отец читал его?
— Только несколько первых тетрадей, написанных по-французски. По-английски он не читает.
— Видите ли, в вашем дневнике перед нами предстает история, написанная самой женщиной, и, что особенно важно, у подобных историй есть богатая традиция. Вполне возможно, что вы считали себя виноватой в том, что ваш отец покинул вас, чувствовали, что он разочарован вами, что вы не оправдали его надежд, как это произошло у него с вашей матушкой. Вот вы и попытались отвоевать его, рассказывая «арабские сказки», чтобы развлечь его и ему понравиться (Шахерезада). Это был рассказ о вашей преданности его образу. Раскрывая себя перед вашим отцом, вы рассчитывали, что он узнает вас и полюбит. Вы рассказывали ему все, но при этом не упускали быть очаровательной и проявить свой юмор. Таким вот путем вы воссоединились с ним гораздо раньше, чем встретились с ним в жизни, с того самого момента, когда начали дневник, может быть, из повелительной мотивации установить с ним связь, перекинуть к нему мост.
— Но почему же тогда, когда я встретила его в первый раз после разлуки, я его бросила?
— Вам было необходимо бросить его на первый раз для завершения цикла. Вы ведь не только осуществили свое давнее желание воссоединиться с ним, но вы освободились от фатального детерминизма всей вашей жизни — перестали ощущать себя покинутой. Потеряв его в детстве, вы потеряли в нем воплощение вашего идеального «я». Он был человек искусства, музыкант, писатель, творец, блестящий представитель светского общества. Когда же вы с ним встретились, вы были молодой женщиной на пути подлинного осознания самой себя. А здесь отец ваш ничем не мог помочь, для него ваши отношения только отражали прошлое, дочернюю и отцовскую любовь. Это должно было сломать так, чтобы вы могли обрести мужчину вне этого образа. Ваш отец, насколько я понимаю, все еще пытается вылепить вас по своему образу и подобию.
Немного помолчав, он добавил:
— Мужчина всегда старается приспособить женщину к исполнению своих замыслов и тем самым заставить женщину исказить ее подлинную суть. Многие из играемых вами «ролей» вытекают из готовности к такому приспособлению.
В один из дней доктор Ранк рассказал мне о своем детстве. Он родился в 1884 году в австрийской столице Вене. Мать его овдовела, и ребенку пришлось пойти работать в мастерскую стеклодува. Но мальчик оказался завзятым книгочеем. Все свои вечера он проводил в библиотеке, познакомился там с трудами Фрейда и зажегся его идеями.
Но у него были слабые легкие, и вскоре он заболел. Приятель привел его к доктору Альфреду Адлеру [144].
Во время осмотра они разговорились, и юный Ранк изложил свои соображения по поводу работ Фрейда. Высказал он и свое несогласие с некоторыми положениями ученого. К этому времени Ранк уже занимался исследованиями возможностей телесной памяти, висцеральной памяти крови, мускулов, задолго, еще до появления сознания, дающей первое представление ребенку о страдании и наслаждении, реальной родовой памяти. Память возникает с самого момента родов. Чувства формируются, как геологические пласты, начиная с чисто животного опыта. Роды, тепло, холод, боль.
Ранк произвел на Адлера столь сильное впечатление, что тот поспешил познакомить его с Фрейдом. Фрейд предоставил Ранку должность своего секретаря и возможность дальнейших исследований. Эта встреча состоялась в 1905 году, и с тех пор на протяжении двадцати лет Ранк был ассистентом и ближайшим сотрудником Зигмунда Фрейда. С первой же их беседы Фрейд распознал в Ранке плодоносный и оригинальный ум. Люди, окружавшие Фрейда, преклонялись перед учителем и слепо за ним следовали. Но не Ранк. Фрейда только радовали различия и столкновения мнений. Ранк учился, но он также задавал много вопросов. А его окружали старшие, более знающие и более дисциплинированные ученики Фрейда. Однако именно Ранк сделался помощником в исследованиях, корректором рукописей и даже приемным сыном Фрейда. Фрейд поручил Ранку издание «Психоаналитического журнала». Он подарил Ранку кольцо (тот с тех пор носил его, показал мне), хотел женить его на своей дочери, сделать наследником и продолжателем своего учения.
Фрейд попробовал анализировать Ранка, но это оказалось ошибкой. Возможно, потому, что они были слишком тесно связаны, возможно, из-за того, что Ранк был непослушным сыном и с некоторыми его идеями Фрейд не соглашался. Фрейд не одобрял ни концепции родовой травмы, ни мыслей Ранка о реальности и иллюзии. Подобно всем отцам, Фрейду хотелось видеть в Ранке лишь улучшенную свою копию. Но Фрейд принимал исследовательский дух своего ученика и был объективен. Подлинный разрыв был спровоцирован другими, желавшими видеть сплоченную группу строгих, ни в чем не сомневающихся адептов Фрейдовой школы. В 1919 году Ранк основал издательство с целью сконцентрировать публикацию всей психоаналитической литературы на одном предприятии. В Вене Ранк стал председателем Венского психоаналитического общества и генеральным секретарем Международной психоаналитической ассоциации.
Все это способствовало росту ревности среди сотрудников Фрейда. Они изо всех сил трудились над увеличением трещины между учителем и учеником. Хотя все свои новые открытия Ранк неизменно посвящал Фрейду, тот так и не смог простить ему подкапываний под основу основ. Исследования Ранка все более казались старому учителю угрозой для его собственных работ. А уж ученики раздували вовсю этот огонек подозрительности. Ранк чувствовал себя все более и более чужим в Вене и наконец в 1926 году перенес свою деятельность в Париж. Старые школяры психоанализа могли торжествовать: их почти двадцатилетняя борьба против «гадкого утенка» закончилась успехом. Ранк потерял не только отца, он потерял мэтра, мир, вселенную. В Париже он работал в полном одиночестве. Его книга отнесла его на периферию академической психологии.
В ранних своих работах Ранк искал приложение теории Фрейда к исследованиям в области литературы и культуры, но в 1924 году он опубликовал солидный том под названием «Травма рождения», положивший начало новой философии жизни. С того времени его вклад в науку еще более увеличился. Три его последние книги были переведены и на английский язык. Это «Современное воспитание, критика его основополагающих идей», «Искусство и художник», «Творческий порыв и персональное развитие».
Он был назначен директором Психологического центра в Париже.
Ранк начал рассматривать невротика как неудачливого художника, как идущую не туда творческую личность. Невроз — это «неисправность функции воображения». Ранк не обращается с невротиком неуважительно, как это случается с иными докторами, особенно с докторами старой школы по отношению к душевнобольным. В невротическом сознании вины присутствуют также следы религиозного духа, негативного выражения религиозности, негативного аспекта творчества.
Слушая его, я вспоминала, что при чтении жизнеописаний романтиков меня поразила аналогия между неврозом и романтизмом. Романтизм представлял собой подлинную параллель невроза. Он требовал реальности иллюзорного мира, любви, требовал недостижимого никогда абсолюта и губил себя неисполнением мечты (так же, как в более далекие времена умирали от чахотки или других романтических болезней).
А теперь я могла видеть, как доктор Ранк сам превратился в патриарха, издает собственные книги, развивает собственные теории.
Он начал с того, что определил мой дневник как раковину, как защитную скорлупу. Потом попросил меня не писать его дальше, просьба столь же трудновыполнимая, как совет наркоману покончить с наркотиками. Мало того, он еще посоветовал мне пожить некоторое время одной, чтобы освободить мое подлинное «я» от всех играемых мною ролей, вырваться из круга моих комплексов.
144
Адлер Альфред (1870–1937) — австрийский врач и психолог. До 1911 г. сотрудничал с Фрейдом, потом отошел от него, став основателем своей школы психоанализа. Наиболее известная его работа — «Познание человека» (1927).