Страница 38 из 59
— Спас…
— Нет, — резко оборвала она Сета, — это смертные слова, которые ничего теперь не значат от частого употребления. Если ты собираешься жить среди таких, как мы, запомни: эти слова принимаются как оскорбление. Если кто-то окажет тебе услугу или сделает для тебя что-то из дружеских чувств, вспомни об этом. Не уменьшай значение таких поступков пустыми фразами.
Сказав это, Дония протянула ему рецепт бальзама, который поможет ему видеть фейри.
Сет записывал странные красивые слова, изогнув бровь, но не задавал никаких вопросов, пока она не закрыла книгу и не вернула ее на полку, только после этого он спросил:
— Почему?
— Я была ею, — ответила Дония и отвела взгляд.
Она смотрела на корешки книг на полках, чувствуя, как на плечи давит тяжесть только что совершенного преступления. Простит ли ее Кинан когда-нибудь? Она не была в этом уверена, но, как и он сам, она верила, что Эйслинн — Летняя Королева. Иначе почему Бейра так настойчиво требует, чтобы Эйслинн не прикасалась к посоху?
Дония взглянула на Эйслинн и объяснила:
— Я была смертной. Я понятия не имела, кто он такой. Да и никто из нас не знал. Ты первая, кто видит его истинного. Ты видишь их всех настоящими, как и меня.
— Ты была смертной? — С сомнением переспросила Эйслинн, и Дония кивнула в ответ. — И что произошло?
— Я полюбила его. Я сказала «да», когда он попросил меня остаться с ним. Он предложил мне вечность, любовь, полночные танцы…
Дония пожала плечами, не желая предаваться мечтам, на которые у нее не было права, тем более, сейчас, когда на нее смотрела Эйслинн. Однажды Сета не станет, но Кинан будет всегда. И если Эйслинн — Летняя Королева, то когда она полюбит Кинана — всего лишь вопрос времени. Как только она увидит его сущность, того, кем он может быть…
Дония потрясла головой и добавила:
— Другая девушка пыталась отговорить меня. Однажды она тоже доверилась ему.
— Но почему ты не послушалась? — Вздрогнув, спросила Эйслинн и прижалась к Сету.
— А почему Сет здесь?
Эйслинн не ответила. Ответил Сет. Сжав ладонь Эйслинн, он сказал только одно слово:
— Любовь.
— Будь мудрой, Эйслинн. Выбор за тобой. Сет может уйти, оставить тебя…
— Этого не будет, — перебил Сет.
Улыбнувшись ему, Дония продолжила:
— Но ты можешь. А для нас, когда мы выбираем Кинана, пути назад уже нет. Иначе…
— Тогда никаких проблем, — вмешалась Эйслинн. — Я не хочу Кинана.
Она дерзко задрала подбородок, хотя руки ее заметно дрожали.
— Захочешь, — мягко осадила ее Дония.
Дония помнила, как впервые увидела его настоящего, перед тем как поднять посох Зимней Королевы. Он был так невероятно прекрасен, что она тогда с трудом вспомнила, как дышать. Как смертная могла отвергнуть его, когда он становился самим собой?
— Теперь, когда он знает о твоем даре, он может быть с тобой самим собой. Ты забудешь, как тебя зовут.
— Нет, — покачала головой Эйслинн. — Я видела его таким, какой он есть. И мой ответ по-прежнему «нет».
— Неужели? — Дония смотрела Эйслинн в глаза, ненавидя себя за то, что собиралась сказать, но Эйслинн должна услышать правду. — Вчера ты тоже так говорила?
— Это совсем другое дело, — процедил Сет сквозь зубы.
Он встал и шагнул вперед. Дония даже не шевельнулась. Она мягко выдохнула, подумав: лед. Ледяная стена выросла вокруг Сета, словно стеклянная клетка.
— Я только знаю, — проговорила Дония, — что он верит, что Эйслинн предназначена ему судьбой. Когда-то он так думал и обо мне, и вот результат его любви.
Дония протянула руки и прикоснулась к ледяной стене. Она слегка вздрагивала, пока лед постепенно возвращался в нее, впитываясь сквозь кожу.
— Это все, что я могу сказать вам сегодня. Идите и сделайте свой бальзам. И обдумайте то, что я сказала.
Глава 22
Пришла женщина-фейри и сказала, что эта
девушка избрана быть невестой принца тайного
королевства, что жена его никогда не постареет
и не умрет, а он будет жарко любить ее
и подарит ей новую жизнь фейри…
«Кельсткие сумерки» (1893, 1902)
Уильям Батлер Йейтс
Пришло воскресное утро, и Эйслинн ни капельки не удивилась, когда, проснувшись, обнаружила, что бабушка уже встала и пребывает в полной боевой готовности. По крайней мере, она дождалась окончания завтрака, перед тем как перейти в наступление.
Эйслинн уселась на пол у ног бабушки. Она провела так много времени, позволяя ей расчесывать свои волосы, слушая ее истории и просто находясь рядом с женщиной, которая вырастила ее, любила ее. Эйслинн не хотела ссориться, но жить в страхе и дальше ей тоже не нравилось.
Она постаралась придать голосу спокойную интонацию:
— Я уже взрослая, бабуль. Я не хочу убегать и скрываться.
— Ты не понимаешь, — начала бабушка.
— Вообще-то, понимаю. — Эйслинн взяла ее за руку. — Правда, я действительно понимаю. Они ужасны, я знаю. Но я не хочу провести свою жизнь, прячась от мира из-за них.
— Твоя мать была такой же, глупенькой, уверенной, что у нее все получится.
— Правда? — Голос Эйслинн оборвался.
Бабушка никогда внятно не отвечала на вопросы о последних годах жизни мамы.
— Если бы она не вела себя так, — с горечью продолжала бабушка, — она до сих пор была бы с нами. — Голос ее звучал слабо, она казалась не просто усталой, а изнуренной, изможденной. — Я не вынесу, если потеряю еще и тебя.
— Я не собираюсь умирать, бабуль. Она ведь умерла не из-за фейри, она…
— Ш-ш. — Бабушка посмотрела на дверь.
Эйслинн вздохнула:
— Они не могут услышать меня здесь, даже если они прямо за дверью.
— Ты не можешь этого знать. — Бабушка расправила плечи. Теперь она выглядела не как измученная старая женщина, а как строгий воспитатель, который все детство внушал Эйслинн необходимость дисциплины. — Я не позволю тебе совершить глупость.
— В следующем году мне будет восемнадцать, — возразила Эйслинн.
— Прекрасно. А до тех пор ты живешь в моем доме, а значит — и по моим правилам.
— Бабушка, я…
— Нет, — отрезала бабушка. — С сегодняшнего дня — в школу и обратно. Можешь брать такси. Будешь постоянно докладывать мне, где ты находишься. Больше никаких прогулок по городу. — Морщинки на ее хмуром лице слегка разгладились, но решительность ее не ослабла. — И так до тех пор, пока они не перестанут ходить за тобой. И прошу тебя, не спорь со мной, Эйслинн. Я не смогу снова пройти через это.
На это Эйслинн нечего было сказать.
— А как же Сет? — Тихо спросила она.
Выражение лица бабушки смягчилось.
— Он так много значит для тебя?
— Да, — ответила Эйслинн и в ожидании прикусила губу. — Он живет в поезде. Стальные стены…
Бабушка посмотрела на нее и, наконец, уступила:
— Такси туда и обратно. И оставайся внутри.
— Обещаю. — Эйслинн обняла ее.
— Понаблюдаем еще какое-то время. Они не смогут достать тебя в школе или здесь, да и в доме Сета тоже. — Бабушка кивала, словно составляла список относительно безопасных мест. — Если ничего не изменится, ты перестанешь вообще выходить из дома. Ясно?
И хотя Эйслинн чувствовала свою вину за то, что не сказала бабушке о ее ошибочной убежденности в безопасности школы и дома Сета, она постаралась придать своему лицу нейтральное выражение и просто сказала:
— Ясно.
На следующий день, в понедельник, Эйслинн ходила по школе как лунатик. Кинана не было. Других фейри тоже. Она видела их снаружи, на ступеньках к входным дверям, видела их на улицах, пока ехала в такси, но внутри школы ни одного из них не было.
Неужели он уже получил все, что хотел? И теперь все закончилось?
Судя по тому, что говорила Дония, ставить точку явно было рановато, но Эйслинн не могла думать ни о чем другом, кроме пробелов в памяти. Она хотела знать — нет, ей необходимо было знать, — что там еще произошло. Только об этом она и думала, переходя из класса в класс.