Дэмономания

Затем он сел, расчистил место на заваленном письменном столе, взял добрый пергамент и новые перья и самым красивым почерком написал послание своей Королеве.

Всемилостивейшая Повелительница {387} , Господь небес и земли (крепостью Своей даровавший Вашему Королевскому Величеству сию Триумфальную Победу над смертельными врагами, для всех явную) да будет вовеки славен и благословен.

На плечо ему положила руку супруга: «Муженек, здесь внизу каретник, за которым ты посылал. И такелажник тоже пришел».

«Да. Сейчас, сейчас».

Счастливы те, кто в силах внять и подчиниться чарующему зову властной Госпожи ВОЗМОЖНОСТИ. А потому, находя свой долг в согласии с потаеннейшим зовом упомянутой Всемилостивой Принцессы, Госпожи ВОЗМОЖНОСТИ, коя велит мне, мистеру Келли и нашим семьям воспользоваться и насладиться НЫНЕ высочайшим покровительством и великодушным милосердием Вашего Королевского Величества в Вашей несравненной Монархии, Британском Раю Земном,

Он остановился, поглаживая нос кончиком пера; не меньше года прошло с тех пор, как сэр Эдвард Дайер доставил ему письмо из Англии, намекнув, что королева может принять Ди с благосклонностью. Он писал за Келли, как за себя, но он уже не знал Келли.

отныне мы всей душой, осторожно и беспрестанно стремимся выбраться отсюда и преданно и всецело припасть к стопам Вашего Святейшего Величества, дабы предложить свои услуги.

Он завершил письмо комплиментами, подписал его и посыпал песком.

Ответа придется дожидаться долго, если он вообще придет. Ди надеялся, что королевское письмо станет охранной грамотой в этой стране и приглашением на родину. Хотя бы.

Эдварду Дайеру, письмоносцу, он рассказал больше — для пересказа лично королеве и Берли {388} — о золоте и ветре: ветре, что рассеял врагов королевы. Вот об этом, советовал он Дайеру, рассказывайте очень осторожно. Ведь всякому известно, кто управляет разрушительными ветрами, при чьем содействии это вершится.

Тем временем предстояло многое собрать и приготовить, со многими попрощаться — и не всегда открыто. «Меня вызывают, — сказал он герцогу Рожмберку. — Я долго пробыл на чужбине, и королева, которой я обязан службою, зовет меня на родину».

Он молвил это с достоинством и сожалением, и герцог кивнул, заверив старика в своем неизменном восхищении; он предложил всяческую помощь в подготовке к путешествию. Ди попросил лишь об одном: чтобы это какое-то время оставалось тайной. Герцог еще раз кивнул. После чего поспешно, насколько то было совместимо с торжественно-печальным расставанием, уехал в Прагу к Келли. Ди из надвратного покоя (горн уже не горел) наблюдал, как уносится карета герцога: кучер свищет кнутом, скачут форейторы, цепко держатся на запятках лакеи.

Домой, домой, напевала Джейн Ди, раскладывая по сундукам красивые новые платья и простенькие старые, а также черенки с герцогского огорода; домой, домой, назад домой, тра-ля-ля-ля. Она уложила те вещи, которые еще могли носить дети, — двое младших родились здесь и говорили на prager Deutsch [69]свободнее, чем по-английски, бедняжки; она уселась посреди тюков и сундуков, закрыла лицо передником и выплакалась за все эти годы.

«Император, — сказал доктор Ди, — желает, чтобы ты вернулся к нему в Прагу».

Он нашел волчонка на кухне — тот стоял со своей клюкой в углу у печки. Ян часто бывал здесь — в тепле, среди множества запахов, рядом с людьми, говорившими на знакомом с детства языке.

«Император отдал тебя на мое попечение, — сказал Ди, — потому что я обещал вылечить тебя от душевной болезни. От меланхолии, уверенности в том, что ты волк. У меня не получилось. Он хочет, чтобы ты вернулся».

Ян смотрел старику в лицо, словно пытался прочесть объяснение.

«Как я перестану быть собой», — сказал он, помолчав.

«Вот и император тоже не может. Я уезжаю из этой страны, и нам придется расстаться».

«Тогда, — сказал парнишка, — когда вы придете ко мне завтра, меня здесь не будет».

Джон Ди не ответил ничего и не выразил согласия.

«Вам не удержать меня взаперти», — сказал Ян.

«Не удержать. Но подумай. Идти тебе некуда. Тебя будут преследовать по всему христианскому миру. К тому же ты везде будешь чужим, тебя заметят и выдадут. Если уж уходить, то уходить далеко».

«На земле не осталось далеких мест».

Ди подумал. Свой длинный посох он держал за спиной обеими руками.

«Атлантида, — сказал он. — За морем».

Юноша вгляделся в лицо доктора — не шутит ли.

«Волку там привольно, — продолжал Ди. — Не поймают, не увидят. Говорят, леса там бесконечны и полны дичи, как зверинец. Людей, говорят, мало, да и те дикари, которые не умеют ни говорить, ни думать, ни молиться, ни причинять вред».

Ян слушал внимательно, но тут рассмеялся, словно сбросив чары.

«Да как же я там выживу? — сказал он. — Я почти все время обычный парень, такой, как сейчас. К тому же хромой. Я не умею быть дикарем. Да и через море не перебраться».

Он с усилием поднялся на ноги.

«Я не вернусь, — сказал он. — Лучше умереть быстрой смертью. Не вернусь я».

«Ну и что мне с тобой делать? — спросил Ди. — Горло тебе перерезать? Отравить? Нет, нет».

«Послушайте, — сказал паренек и продолжал шепотом на ухо старику: — Сделайте для меня вот что. Подглядите, когда я в следующий раз лягу в постель и выйду из своего тела, и сделайте вот что: переверните мое тело лицом вниз. И все».

«И что тогда?»

«Тогда я, вернувшись под утро, не смогу войти в свое тело».

«Дух исходит через рот, — произнес Джон Ди. — Я слышал про такое».

«И входит тоже. А если с наступлением дня я не вернусь в свое тело, то уж никогда не смогу. Я останусь там, куда уходил, и буду бродить там, пока не наступит мой срок, тот день, когда я должен был умереть».

«Но зачем же ты просишь меня об этом?»

«Лучше пусть не вернется мой дух, чем я буду заперт в той башне. Пусть императору достанется мое тело. Меня там не будет».

Он задрожал и вцепился в воротник плаща Джона Ди.

«Сделайте это для меня, — сказал он, — и я, где бы ни был, благословлю вас за это. Если я могу благословлять».

Джон Ди отвел руку юноши и усадил его. Он пытался понять, может ли сказанное быть правдой, уготована ли душе такая судьба и можно ли ее избрать; он надеялся, что это не так. Он проговорил по-английски:

«Что-нибудь да сделаем».

Лишь к Рождеству Джону Ди пришел несколько двусмысленный, но, вероятно, небесполезный ответ от королевы. Вполне достаточный для того, чтобы уберечь его от императорской тюрьмы, во всяком случае если выехать немедленно — и оставить здесь то, что любезно императорскому сердцу. Иными словами — волчонка и Эдварда Келли, которого Ди привел (или который привел его) в город оборотней.

Келли теперь состоял на государственной службе; император потребовал у герцога Рожмберка предоставить Келли в его распоряжение, обещав не удерживать его силой, но расставаться с ним не собирался. Сам ли Келли заявил императору, что, хотя родился он в Англии, на самом деле происходит из благородной ирландской семьи {389} и является дворянином этого несчастного королевства; а может, он просто не стал возражать, когда это предположили другие? Во всяком случае, отныне это стало правдой: император пожаловал ему дворянский титул. С этих пор Келли являлся eques auratus.

«Позлащенный рыцарь?» — переспросил Джон Ди.

«Древний знак отличия, — ответил сэр Эдвард. — Исстари в этих землях рыцарские доспехи покрывали позолотой».

Он принял вино, налитое доктором. На длинном столе в тршебонском жилище Ди лежали сокровища, остающиеся в пользование Келли: изогнутое зеркало, малое подобие тех, которыми Ди пытался излечить волка, сосуды и другие принадлежности, с помощью которых они с Келли впервые изготовили золото в доме доктора Гагеция, все порошки, оставшиеся от работ Ди, стеклянная посуда и воск, камеди и дистилляты.

69

Пражский немецкий диалект (нем.).