Дэмономания

Бо тут же засвидетельствовал, что Пирс пришел к нему домой в полной растерянности. Невредим, нет, ну, может, шишка на голове. Врача? Нет-нет, все прошло. Уже не болит. Почему он ушел, не позвонив в полицию? Пирс (не в первый и не в последний раз, да и поводы случались посерьезнее) прикинулся дурачком, сказал, что не знал. Они изучили Пирсовы права, попросили выйти на освещенное место и внимательно рассмотрели его лицо в свете ужасно яркого фонарика, затем заставили пройти по белой линии дорожной разметки.

Он без труда это проделал. Он пошел сюда вместо нее и этим не ограничился бы; надо будет — он променяет свою (минутную, преходящую) невиновность на ее вину и, вероятно, примет на себя грехопадение, случись такое. Но заниматься пришлось другими, доселе неведомыми делами: вызывать аварийную машину (оказывается, они и ночью работают), заполнять бумажки, и доселе безупречная карточка Пирса оказалась запятнана; с последствиями он столкнется потом, когда пойдет вносить очередной страховой взнос. Но тогда он еще ничего об этом не знал.

— Что-то в «Чаще» происходит, — сообщил он Бо, когда они ехали обратно. — Не знаю что, но происходит.

— Я знаю, — не удивившись, сказал Бо. — Про это мы в курсе.

Когда Пирс вернулся домой, Роз спала; она сняла покрывало, но не разделась и лежала, разметавшись свастикой по всей постели, ноги голые, лицо скрыто волосами. Ему вдруг стало душно и жарко, он разделся и лег рядом. Когда он выключал свет, ветер словно усилился и заполнил комнаты; на кухне что-то с бумажным шелестом упало на пол, и Роз проснулась. Она будто вынырнула из глубокого омута, поднялась и села, как на край бассейна, глядя вниз, в глубину. Затем оглянулась на лежащего рядом обнаженного долговязого Пирса.

— Не было никакого бурундука, — сообщила она.

— Ты ж говорила, енота.

— В общем, его не было.

Он задумался над тем, что это значит. Никакого оправдания тому, что она не справилась с управлением на повороте. И контроль она не теряла, во всяком случае, над машиной — та сделала то, что от нее требовали. Оставалось лишь спросить почему, но он не спросил.

— Ну и ладно, — сказал он.

Она улеглась рядом с ним и положила руки под голову.

В комнате становилось холоднее — менялись местами воздух внутри и снаружи. Роз поспала; вновь неуверенно поднялась и побрела в уборную. Он слышал шум ветра и плеск воды в туалете. Роз приплелась обратно и полезла было опять в постель, но он остановил ее.

— Погоди-ка. Секундочку.

Он сел на край кровати, она стояла перед ним. Он расстегнул ее плотные джинсы, потянул застежку тугой молнии; она положила руки ему на плечи. Он счистил с нее эту кожуру, стянув ткань вниз, чтобы Роз могла высвободиться.

— Вот так, — сказал он.

Он снял с нее заодно и рубашку и обхватил Роз, чтобы расстегнуть на спине застежки лифчика; чуть потрепал освобожденные груди, взглянул в ее пустые глаза; пустил ее обратно в кровать.

— Жуткий ветер, — проговорила она.

Ветер и впрямь усилился не на шутку. Снаружи, из внешнего мира, в его неясную мелодию вплетались шумы, трели, стуки и посвисты: только наутро обнаружатся разбросанная садовая мебель и разлетевшиеся штакетины.

— А вдруг это тот самый? — спросила она.

— Который? — переспросил он, но она, вероятно, уже уснула, во всяком случае не ответила; в сумраке он посмотрел ей в лицо и не смог понять, открыты у нее глаза или нет.

Вообще-то он знал который, ведь миф про этот ветер она слышала от него самого, про то, как он «дышит, где хочет» {15} , — часть Природы, неподвластная руце Божьей, а потому, вероятно, подначальная Врагу рода человеческого; от Пирса Роз услышала истории о ветрах перемен, о том, как однажды такой вихрь разметал испанскую Армаду и тем спас Англию от католического завоевания — прославленный ветер, о котором в хрониках того времени вы не найдете никаких упоминаний. Он рассказывал ей о ветре, который уносит старую эпоху, и противоположном, приносящем новую, и о затишье между ними. Он много что ей рассказывал.

Господи, как она всегда беспокойно спит, вот забросила на него руку, открыла рот и по-детски испуганно, тихонько похныкивает с каждым выдохом. Обычно он не давал ей спать рядом с собой.

Не нужно было на дороге ничего объезжать, скорее, что-то следовало сзади, и она от него спасалась. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? {16}

Его передернуло, и он прикрыл наготу простыней.

Поздно ночью из своего дневного обиталища на Пирсовой веранде явился Робби и встал у отцовского ложа. Пирс, уже во сне, изумился, как ясно воспринимает присутствие мальчика, отчетливее, чем когда бы то ни было. Золотистые волоски на руках, жутковато-безмятежная улыбка, внушающая одновременно радость и стыд; Пирсу не часто доводилось ее видеть, и он стремился вызвать ее средствами духовными, а также и грубо-материальными. Робби склонился, поцеловал отца в щеку и отвернулся, исполнив свой долг; иные обязанности, иные игры ожидали его. Оставаясь во власти сна, Пирс не мог крикнуть, позвать его, он чувствовал, что теряет с ним связь, но не запомнил этого, а запомнит он лишь, что проснулся внезапно, одинокий, лишь женщина подле, да ветер чудовищный дул.

Затем наступило трепетное утро с голубым небом, по которому неслись облака, Роз сидела в лоджии и курила сигареты, а Пирс перетаскивал книги и пожитки все в тот же грузовик (Брента Споффорда), который доставил когда-то Пирсовы пожитки из города в глубинку. Закончив погрузку, они выехали из Откоса (помахав Роузи Расмуссен, работодательнице Пирса, выходившей из аптеки) и направились в Литлвилл. Он нисколько не удивился бы, если бы его новый дом исчез, унесенный волшебным ветром, но дом оказался на месте.

Глава третья

Так что в конце сентября Пирс жил возле быстрой реки, как и Роз Райдер, но она — в другом доме, и река тоже была другой. Осенью Роз обитала в домике администратора психотерапевтического центра «Лесная чаща»; когда в «Чаще» начали сворачивать летние программы, администратор перебралась в городскую квартиру и городской офис, а Роз жила в ее домике до холодов, когда ей предстояло отключить воду, занести садовые стулья и гриль в дом, заделать окна листами серой фанеры и отправляться на поиски нового обиталища до следующей осени, снять комнату или подселиться к кому-нибудь. А пока что она могла любоваться желтизной лесов на берегах Шедоу-ривер, деревянной верандой, заваленной опалью, белесым туманом над рекой по утрам. Она считала этот дом своим.

Новый дом Пирса стоял на берегу Блэкбери, другой речки, текущей сквозь Дальние горы, — она начинается от иных истоков, родников и тающих снегов в Аппалачских горах и в конце концов вливается в Шедоу на пути к морю.

Роз привела Пирса сюда задолго до его переезда, во время лунного празднества у речной заводи. Он пригласил ее покататься на лодке, и они добрались до этого самого дома, тогда необитаемого, залезли внутрь и стали осматриваться. Она была вместе с Пирсом и когда он приехал сюда по объявлению о сдаче дома в аренду и обнаружил, что дом — тот самый; Пирс и Роз миновали маленькую ванную с застоявшимся, немного неприятным запахом и, как в прошлый раз, оказались в неожиданной спальне. «Ой, тайник», — сказала она и на этот раз, и Пирс обнял ее так же, как прежде, и сказал: «Ну теперь ты должна вспомнить». Она ответила шепотом: «Да».

Но все-таки (размышлял Пирс теперь, утром, в конце сентября, оглядывая ту же самую комнату уже со своей кровати; на окнах висели его занавески, и в предрассветных сумерках на стенах едва виднелись ему принадлежащие картины), может быть, даже тогда она не вспомнила. Она ответила «да», но не он ли ввел правило, чтобы в некоторых обстоятельствах она не говорила ему «нет»?