АУТ

— Ты все-таки достала меня, — прошептал он, сплевывая быстро наполнявшую рот кровь.

— Ты собирался меня убить. — (Он опустил руку и уставился на окровавленную ладонь). — Я целила в горло, но пальцы занемели.

В голове все перемешалось, а рот как будто работал автономно от мозга. Заметив, что все еще сжимает скальпель, она отшвырнула его в сторону, и он глухо звякнул, ударившись о бетон.

— Ты особенная… — прохрипел Сатакэ. Воздух просачивался в рот через рану, и в горле у него булькало. — Надо было дать тебе убить меня раньше… было бы хорошо… так хорошо…

— Ты действительно хотел убить меня?

Он покачал головой и посмотрел в потолок.

— Не знаю…

Бьющий из высоких окон свет слепил. К окнам от бетонного пола поднимались ярко освещенные столбы пыли, похожие на лучи прожекторов в театре. Ее снова стало трясти, уже не от холода, а от осознания того, что она только что своими собственными руками перерезала жизнь. В окнах было видно бледно-голубое небо; начинался тихий зимний день. Все как обычно, словно ничего и не случилось, словно и не было ужасов прошедшей ночи. Сатакэ не отводил глаз от собиравшейся у ее ног лужицы крови.

— Нет, я не хотел… тебя убивать… только смотреть, как ты умираешь.

— Зачем?

— Думал, что смогу… полюбить тебя… умирающую…

— Только тогда?

Он посмотрел на нее.

— Да… наверное…

— Не умирай, — прошептала Масако.

В его глазах мелькнуло удивление. Кровь уже заливала тело, и он начал постанывать от боли.

— Я убил Кунико… И еще одну женщину… раньше… она была похожа на тебя… Я думал, что умер, когда… убил ее. Потом увидел тебя и подумал… подумал, что не возражаю умереть еще раз…

Масако сбросила куртку, чтобы прижаться, быть ближе к нему. Она знала, что выглядит ужасно после всех побоев, с разбитыми в кровь губами и распухшим лицом.

— Я жива. И не хочу, чтобы ты умирал.

— Похоже, мне все-таки конец. — Ей показалось, что он произнес эти слова почти с облегчением. По его телу пробежала дрожь. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть рану, потом сжала края пальцами. Разрез получился глубокий и широкий. — Бесполезно… должно быть, артерия…

Но Масако не сдавалась, продолжая удерживать кровь, вместе с которой из него выходила жизнь. Ее взгляд скользнул по голым серым стенам. Они встретились в этом огромном гробу, нашли и поняли друг друга, а теперь, похоже, расставались навсегда.

— Дай сигарету, — едва слышно пробормотал он.

Масако встала и пошла искать его брюки. Достав из кармана пачку, она прикурила сигарету и вставила ему между губ. Через несколько секунд сигарета пропиталась кровью, но Сатакэ все же удалось выпустить изо рта тонкую струйку дыма. Масако опустилась на колени и заглянула ему в глаза.

— Давай я отвезу тебя в больницу.

— В больницу… — Он попытался улыбнуться. Скальпель, наверное, перерезал сухожилие, и улыбка тронула лишь одну, не перепачканную кровью сторону лица. — Женщина, которую я убил… говорила то же самое… Это… судьба… я умру так же, как она.

Сигарета выскользнула изо рта и с шипением упала в разлившуюся вокруг него кровь. Силы уходили, и он, устав держаться, закрыл глаза.

— И все-таки…

— Нас обоих ждет тюрьма.

Сатакэ был прав. Она обняла его и обнаружила, что он уже стал холодеть. Теперь его кровь текла и по ней.

— Мне все равно. Я хочу, чтобы ты выжил.

— Почему? — прошептал Сатакэ. — После всего, что я сделал…

— Тюрьма — та же смерть. Я не могу больше жить.

— Я… жил…

Он опять закрыл глаза, и Масако, словно обезумев от отчаяния, снова попыталась закрыть рану, остановить кровотечение. Ничего не получалось. В какой-то момент Сатакэ все же приоткрыл глаза и посмотрел на нее.

— Почему?…

— Потому что теперь я понимаю тебя. Мы с тобой похожи, и я хочу, чтобы мы оба жили.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его окровавленные губы.

Его лицо приняло непривычно спокойное, даже умиротворенное выражение. Запинаясь, словно надежда была для него чем-то незнакомым, он прошептал:

— Никогда… не думал, что такое… может случиться… со мной. Но… кто знает?., с пятьюдесятью миллионами мы могли бы… выбраться.

— Говорят, в Бразилии хорошо…

— Возьмешь меня с собой?

— Да. Возвращаться мне уже нельзя.

— …возвращаться… или идти дальше… — И в этом он тоже был прав. Она посмотрела на свои измазанные кровью руки. — Мы… будем… свободны.

— Да, будем. — Ему еще хватило сил поднять руку и дотронуться до ее щеки, но пальцы были уже холодные. — Кровотечение почти прекратилось.

Он кивнул, понимая, что это ложь.

9

Масако шла по длинному коридору вокзала Синдзюку, плохо представляя, куда и зачем и что вообще здесь делает. Она просто двигалась, механически переставляя ноги. В конце концов захватившая ее волна выплеснулась в широкий вестибюль. Выйдя на площадь, она свернула в подземный переход и здесь наткнулась на свое отражение в витрине обувного магазина. Большие солнцезащитные очки скрывали верхнюю часть лица, больше всего пострадавшую от побоев, но женщина в зеркале поплотнее запахнула куртку, как будто пытаясь скрыть затаившуюся боль внутри. Масако сняла очки. Опухоль спала, щеки приобрели почти нормальный вид, но глаза были красными от слез. Она снова надела очки и, оглядевшись, увидела, что стоит перед лифтом. Через минуту кабина уже уносила ее вверх, туда, где размещались магазины. Идти было некуда.

Дверь открылась, и Масако вышла на этаж, занятый ресторанами. Сейчас ей хотелось одного: найти место, где можно было бы хоть немного отдохнуть, укрывшись от любопытных глаз. Она опустилась на скамейку у окна и поставила под ноги черную нейлоновую сумку. В сумке лежали пятьдесят миллионов Сатакэ, отнятых у Яои, и пять ее собственных. Закурив сигарету, она вспомнила, как он, умирая, попросил закурить. К глазам, скрытыми стеклами очков, подступили слезы. Масако бросила сигарету в серую стальную пепельницу, и она зашипела, упав в воду, как зашипела та, его последняя сигарета, в луже крови.

Масако резко поднялась и взяла сумку. За окном открывался вид на весь район Синдзюку. Там, внизу, за Ясукуни-авеню, лежал квартал Кабуки-Тё. Она смотрела на потушенные неоновые вывески, кричащие выцветшие афиши, кажущиеся бледными в тусклом свете послеполуденного солнца рекламные растяжки. Улицы притихли, как спящий, выходящий на охоту только по ночам зверь. Там был город Сатакэ, хаотичный, беспорядочный мир, населенный искателями развлечений. Дверь, которую она открыла, когда шла на работу в ночную смену, привела сюда, в незнакомый ей прежде мир. Мир Сатакэ.

Масако решила заглянуть туда, где когда-то было его казино, но решение это вызвало другие эмоции. Последние два дня она пролежала в номере отеля, чувствуя себя несчастной и опустошенной. Сейчас эти чувства вернулись, а вместе с ними — совсем еще свежие воспоминания. С губ помимо ее воли сорвался стон — ей так хотелось увидеть его хотя бы еще раз. Пойти в Кабуки-чо, вдохнуть воздух, которым дышал он, посмотреть на то, на что смотрел он. Может быть, повезет встретить там другого такого же, как Сатакэ, и увлечься его мечтой? Потерянная надежда снова шевельнулась в ней.

Масако отвернулась и пошла по коридору, резиновые подошвы промокших кроссовок громко заскрипели на полированных плитках. Сделав несколько шагов, она остановилась, напуганная далеко разлетевшимся эхом, и снова повернулась к окну. На мгновение мир за стеклом как будто накрыло мраком заброшенной фабрики.

Нет, она не пойдет туда. Нельзя прожить жизнь чьим-то пленником, как прожил свою жизнь Сатакэ, попавший в тиски прошлого, не имея возможности двигаться ни вперед, ни назад, а потому вынужденно зарываясь в себя самого.

Но теперь, зайдя так далеко, куда идти ей? Масако уставилась на свои коротко подстриженные ногти, на потрескавшиеся от дезинфицирующих средств руки. Двадцать лет в кредитном союзе, рождение сына, попытки создать дом для своей семьи, два года на фабрике… Для чего это все? Какой во всем этом смысл? В конце концов, то была реальная жизнь, и она сама была реальностью, несущей следы прожитых лет. В отличие от Сатакэ она прошла через все, что реальность ставила на ее пути. Его представление о свободе отличалось от ее представления.