Страница 7 из 21
3 ноября большое жюри вынесло вердикт о привлечении Миллигана к уголовной ответственности по трем фактам похищения, трем фактам ограбления с отягчающими обстоятельствами и четырем фактам изнасилования. Все обвинения были первой степени, заслуживающими наказание от четырех до двадцати пяти лет по каждому факту.
Прокуратура редко принимала участие в назначении обвинителей, даже в случаях убийств. Обычно за две-три недели до суда начальник отдела тяжких преступлений назначал обвинителя по случайному выбору. Но окружной прокурор Джордж Смит вызвал двух очень способных обвинителей и сказал им, что предание гласности дела Университетского насильника вызвало широкий общественный резонанс. Поэтому он хотел, чтобы они взялись за это дело решительно и жестко.
Терри Шерман, тридцати двух лет, с курчавыми черными волосами и гвардейскими усами, имел репутацию непримиримого борца с насильниками и хвастался, что не проиграл ни одного дела об изнасиловании. Просмотрев материалы, он засмеялся:
– Дело можно считать закрытым. Доказательства налицо. Парень наш – защитникам тут делать нечего.
Бернард Залиг Явич, тридцатипятилетний обвинитель по уголовным делам, закончил юридический институт на два года раньше Джуди Стивенсон и Гэри Швейкарта и хорошо их знал. Гэри работал у него секретарем. До того как стать обвинителем, Явич четыре года проработал государственным защитником. Он был согласен с Шерманом, что это дело будет нетрудно выиграть.
– Нетрудно? – удивился Шерман. – Да со всеми уликами, показаниями, отпечатками, опознанием – он наш! Уверяю тебя, они проиграют.
Несколько дней спустя Шерман поговорил с Джуди и решил ее предупредить:
– В деле Миллигана не должно быть никаких попыток смягчить приговор. Мы собираемся признать его виновным и добиться максимального срока. У вас ничего не получится.
Но Берни Явич задумался. Как бывший защитник, он знал, что мог бы сделать на месте Джуди и Гэри.
– И все-таки у них есть один шанс – если его признают невменяемым.
Шерман только рассмеялся.
На следующий день Уильям Миллиган попытался покончить с собой, разбив голову о стену камеры.
– Он не хочет дожить до суда, – сказал Гэри Швейкарт, когда услышал новость.
– Мне кажется, ему не вынести суда, – ответила Джуди. – Надо сообщить судье, что, по нашему мнению, он не способен помогать в своей защите.
– Хочешь показать его психиатру? – спросил Гэри.
– А что делать, придется.
– О господи, – вздохнул Гэри, – я уже вижу заголовки в газетах.
– Да черт с ними, с заголовками! С этим парнем явно что-то не так. Не знаю, что именно, но ты же видишь, каким разным он бывает в разное время. И когда он говорит, что ничего не помнит об изнасилованиях, я ему верю. Его надо обследовать.
– А кто будет платить за это?
– У нас есть фонды.
– Ну да, миллионы.
– Да перестань ты! Мы можем позволить себе проверить его у психолога.
– Скажи это судье, – пробормотал Гэри.
Когда суд согласился отложить слушание, чтобы Уильяма Миллигана обследовал психолог, Гэри Швейкарт смог уделить внимание предварительному слушанию дела, возбужденного Комиссией по условно-досрочному освобождению и намеченного на среду.
– Меня собираются отправить обратно в Ливанскую тюрьму, – сообщил Миллиган.
– Если нам не удастся помешать этому, – сказал Гэри.
– Они нашли пистолеты в моей квартире. А это было одним из условий моего освобождения: никогда не покупать, не хранить и не использовать холодное или огнестрельное оружие.
– Что ж, все возможно, – согласился Гэри. – Но если мы собираемся защищать тебя, лучше, чтобы ты оставался в Коламбусе. Тут мы сможем работать с тобой.
– Что вы собираетесь делать?
– Предоставь это мне.
Гэри впервые увидел, как Миллиган улыбнулся. В глазах его появился блеск. Он расслабился, успокоился, стал шутить – почти беззаботно. Совершенно другой человек, не похожий на тот клубок нервов, с которым Швейкарт встретился в первый день. Он подумал, что парня будет намного легче защищать, чем показалось вначале.
– Так и держись, – посоветовал ему Гэри. – Сохраняй спокойствие.
Он привел Миллигана в помещение, где члены Комиссии по условно-досрочному освобождению уже раздавали копии докладной записки полицейского и показания сержанта Демпси, что во время ареста Миллигана он нашел девятимиллиметровый «смит-вессон» и полуавтоматический пистолет с пятью патронами в обойме.
– Скажите, господа, – обратился Швейкарт, потирая бороду костяшками пальцев, – эти пистолеты прошли тестовую стрельбу?
– Нет, – ответил председатель, – но это настоящие пистолеты, с обоймами.
– Если тестовая стрельба не была проведена, чем можно доказать, что это настоящие пистолеты?
– Экспертизу проведут не ранее следующей недели.
Гэри хлопнул ладонью по столу.
– Но я настаиваю, чтобы вы решили вопрос о досрочном освобождении сегодня, или вам придется решать его после судебного слушания. Так пистолет это или игрушка? – Он оглядел присутствующих. – Вы не доказали мне, что эта вещь – пистолет.
Председатель кивнул.
– Господа, я считаю, что у нас нет выбора. Мы вынуждены отложить решение о прекращении условного освобождения до тех пор, пока не выясним, является ли оружие настоящим.
На следующее утро, в 10 часов 50 минут, офицер по условному освобождению, курировавший Миллигана, сообщил, что дело о прекращении условного освобождения будет слушаться 12 декабря 1977 года в Ливанском исправительном заведении. Присутствия Миллигана не требовалось.
Джуди посетила Миллигана, чтобы поговорить об уликах, найденных в его квартире. Она увидела отчаяние в его глазах, когда он спросил:
– Вы думаете, что это сделал я?
– Дело не в том, что я думаю, Билли. Дело в найденных уликах. Нам нужно, чтобы ты объяснил, почему все это находилось в твоей квартире.
Взгляд его потускнел. Миллиган снова отстранился от нее и замкнулся в себе.
– Не важно, – сказал он. – Уже ничего не важно.
На следующий день она получила письмо, написанное на линованной желтой казенной бумаге:
Уважаемая мисс Джуди!
Пишу это письмо, потому что иногда я не могу сказать того, что чувствую, а я больше всего хочу, чтобы Вы меня поняли.
Прежде всего я хочу поблагодарить Вас за все, что Вы сделали для меня. Вы добрый, милый человек, и Вы очень стараетесь. Большего нельзя и требовать.
Теперь Вы со спокойной совестью можете забыть про меня. Скажите в Вашей конторе, что я не хочу никаких адвокатов. Мне не нужен адвокат.
Раз Вы считаете меня виновным, значит, я действительно виновен. Я лишь хотел знать это наверняка. Всю свою жизнь я только и делал, что причинял боль и вред тем, кого люблю. И самое страшное то, что я не могу прекратить это, потому что не могу не делать этого. Заключение в тюрьму сделает меня только хуже, как это случилось в прошлый раз. Психиатры не знают, что делать, потому что не могут понять, в чем дело.
Теперь я должен остановиться. Я сдаюсь. Мне все равно. Можно Вас попросить исполнить мою последнюю просьбу? Позвоните маме и Кэти и скажите им, чтобы они больше сюда не приходили. Я больше не хочу никого видеть. Но я люблю их и прошу прощения. Вы самый лучший адвокат, каких я знаю, и я всегда буду помнить, что Вы были добры ко мне. Прощайте.
В тот же вечер сержант позвонил Швейкарту домой.
– Ваш клиент снова пытался покончить с собой.
– О господи! Что же он сделал на этот раз?
– Вы не поверите, но мы вынуждены предъявить ему иск за порчу казенного имущества. Он разбил унитаз в камере и осколком перерезал себе вены.
– Черт побери!
– Скажу вам еще кое-что, адвокат. С вашим клиентом и в самом деле что-то странное. Он разбил унитаз кулаком.