Ностальгия

Перед глазами все плыло — плыло, лаская взгляд. Надо бы собраться, взять себя в руки. Туристы только что вернулись реактивным самолетом; они смотрели на мир словно сквозь стекло, с расстояния, выпали из времени и пространства. Вчера в Нью-Йорке они засиделись допоздна. Город вертикалей отступал в прошлое, надвигался снова, опять отступал. Разговаривать никому не хотелось.

Добрая старая Марбл-Арч [105]— стоит как стояла. Все разом почувствовали себя как дома.

Владеющее туристами неопределенное состояние духа нашло отражение в серой простоте арки: контур ее нечеток; стоило столько сил тратить! Раздражение дало о себе знать, когда все вернулись в Британский музей, в свою гостиницу в заброшенном крыле: Джеральд разумно предположил, что от добра добра не ищут; зачем идти в неизвестность? В прошлый раз гостиница успела стать для них родной и знакомой, ну, то есть неофициально; и все согласились, они уже стали частью этого места. Теперь же, начиная от некогда жовиального усатенького регистратора, который однажды объяснял с помощью схем и графиков, что они с Гвен Кэддок, возможно, родственники, до вест-индских носильщиков, что хлопотали вокруг либо присаживались на чемоданы, никто их не узнал, никто не приветил; а если и узнали, то предпочли скрыть этот факт; а ведь еще — да когда ж это? — три-четыре недели назад они весело болтали, перешучивались, спрашивали дорогу. Все равно что смачная пощечина. Это поставило наших туристов на место, заодно со всеми прочими. Борелли с Джеральдом ощущение собственной неуместности, похоже, не мучило; а остальные сперва притихли, затем вознегодовали и с каждой минутой становились все раздражительнее и брюзгливее. Тон задавали Саша с миссис Каткарт. Теперь, когда австралийцы поосмотрелись, кремового оттенка коридоры и холодные номера показались им «ниже плинтуса» (даже на «бедненько, но чистенько» не тянут!) — вон и у лифтера с грязного манжета свисает длинная нитка, а в прошлый-то раз они его «папашей» звали! Даже нью-йоркский отель, даже с его перфораторами и цепкими скалолазами, и то предпочтительнее!

После перелета здорово взбадривает горячий душ, это же только естественно; но, распаковывая вещи и проводя языком по губам, все вспомнили: эта гостиница оборудована лишь покрытыми стекловидной эмалью ваннами. Однако ж номера постояльцам отвели те же самые, что и в прошлый раз; и все это заметили.

Луиза вспомнила про салон причесок через улицу и устремилась гуда, прихватив с собой остальных женщин: такая целеустремленная группка, накрепко спаянная обшей нарядной веселостью. Ну что ж, на несколько часов они самоустранились из жизни мужчин — пусть, дескать, подождут, так им и надо! Борелли, в частности, громко осведомился, является ли совершение утреннего туалета с помощью себе подобных подспудным ритуалом, совершенно необходимым для жизни племени? Свойственно ли это всем культурам без исключения?

Мужчины обменивались отрывочными комментариями.

— Это что-то вроде репетиции свадьбы? — предложил Норт.

Ну да, и там и там важны соблюдение формальностей и отсутствие конечного результата.

— В процессе женщина проектирует свой воображаемый образ. Вы это имеете в виду?

— Утренний туалет, — хмыкнул Хофманн. Непонятно, с какой стати.

— А как насчет… — Кэддок, путаясь в словах, тем не менее гнул свою линию. — Как насчет животного мира? Вот куда бы я обратился на вашем месте. — И, обернувшись туда, где ожидал обнаружить зоолога Норта, уставился на пустое кресло. Без Гвен он словно терялся; а может, десинхроз сказывался.

— Послушайте, сравнивать людей с животными абсолютно бесполезно. Вы еще павлина сюда приплетите.

— В любом случае не берусь утверждать, что животные помогают друг другу, — заверил Норт Кэддока. — В общем и целом животные вообще ни на кого не полагаются. Их природа и без того разукрасила.

В отсутствие Гвен согруппники не стеснялись смотреть Кэддоку в глаза. Задумчив, мрачен, вечно погружен в себя… Сутулится; шутить вообще не умеет: застрявший на уступе камень, крепко держится за свое место, боится сдвинуться хоть на дюйм. За многие годы он накопил сотни и сотни общеизвестных фактов и ссылок; оброс ими, как ракушками. И теперь торгует ими, удаляя из памяти. Без всех этих сведений он, чего доброго, пропадет вовсе.

— Всему есть свое объяснение. — Борелли развел руками. — Но я не знаю…

— Поверхностные впечатления обманчивы, — улыбнулся Хофманн.

Кое-кто рассмеялся. Борелли, в частности. (Никто не знал, о чем это они.)

— Возможно, это наша вина, — сменил тему Норт. — Они сегодня сказали, миром-де заправляют мужчины. Боюсь, я об этом как-то не задумывался.

— Наша вина? — эхом подхватил Гэрри. До сих пор он жарко спорил о чем-то с Дугом Каткартом. — Послушайте, да они просто обожают прихорашиваться!

Когда, перед самым обедом, женщины торжественно вплыли в двери — сияющие, посвежевшие после прогулки, бурля новостями, мужчины стремительно развернулись им навстречу, разразились подобающими восклицаниями, заговорили совсем иначе. Умудренный опытом Дуг — после тридцати-то лет совместной жизни! — одобрительно присвистнул через всю комнату.

— Ух ты, блеск! Слушай, а ведь здорово получилось! — Своевременность и позитив — наше все. Экономят массу усилий.

Филип Норт и Джеральд, джентльмены старой закалки, разом поднялись на ноги.

— Классно смотритесь, — заверил Гэрри. — Я серьезно.

— А что я говорила? — воззвала миссис Каткарт к Луизе.

— Да чего от них ждать? — фыркнула Вайолет.

— Эй, а что не так-то? — Дуг обиженно нахмурился; Гэрри почесал шею.

Вот ведь глупые мужчины: смотрят выжидательно снизу вверх со своих стульев — ну и физиономии!

— Да объясните ему кто-нибудь!

— Безнадежные вы олухи, вот вы кто, — объявила Саша. И оглянулась на Филипа Норта. — И вот вам лишнее тому подтверждение. Да, мы были в салоне причесок, но со своими волосами ровным счетом ничего не делали.

— Да они слепы как… — начала было Вайолет.

— Послушайте, — заорал Гэрри, — мы, пока вас не было, только про вас и говорили! Правда?

— Не воспринимайте всерьез, — посоветовал Джеральд. Ему было по большому счету все равно.

Миссис Каткарт плюхнулась на стул рядом с Дугом.

— Странное оказалось место; и кто бы ожидал?

Дуг по-прежнему щурился на прическу жены, пытаясь понять, что же это такое он упустил.

— А вы тоже не поняли? — спросила Саша у Норта. — Что значит слово «салон»?

— Это по-французски, — объявил Кэддок.

— Салонами называли когда-то ежегодные выставки живописи в Париже, — сообщил Хофманн.

— Ну, само слово «салон» означает просторную гостиную, если не ошибаюсь, — проговорил Норт. — Сдается мне, сейчас оно изрядно вульгаризировалось.

— В нашем «салоне» через дорогу выставлены разнообразные интересные волосы. Это музей.

Теперь заинтересовался даже Джеральд.

— Ноги просто отваливаются, — пожаловалась миссис Каткарт.

Остальные возбужденно затараторили, перебивая друг друга.

— Мы заплатили за билет сущие пустяки какие-то! — а удовольствие получили огромное! — рассказывала Шейла. — Само слово «волосы» происходит от «полосы» — потому что, по сути дела, это неисчислимое множество тонких полосочек. Так нам рассказали.

— Чушь махровая, — рассмеялся Джеральд.

— Наличие волос имеет под собою научное объяснение: чтобы тело согревать, и все такое, — невозмутимо подхватила Луиза. — И однако ж именно эта часть тела наиболее подвержена изменениям. В большинстве обществ длина волос и вид прически являются индикатором религиозной принадлежности и политических убеждений.

И она потрепала себя по затылку.

Борелли оглянулся на Норта.

— Так мы ж ровно о том же самом и говорили! Почему же вы за нами-то не зашли? Мы тут сидели, дурака валяли, в голове чесали…

— У них были волосы с мужской подмышки и с подмышки гориллы; разницы мы не заметили. То-то мы, девушки, порадовались!

105

Марбл-Арч ( букв.«мраморная арка») — триумфальная арка в Лондоне; построена в 1828 году в качестве главного въезда в Букингемский дворец; впоследствии была перенесена в Гайд-парк; сейчас находится за его пределами.