Ностальгия

Посыпались возражения и комментарии.

— Поверить не могу!

Посетители бродили среди камней, прикасаясь к ним пальцами. Каждый памятник означал чью-то жизнь — вызывал в сознании пугающе-яркие образы. Вайолет зевнула.

— Должно быть, они и впрямь любили своих мужей.

— Такова традиция.

— Нелепость какая. Возмутительно.

Обряд «сати», запрещенный в Индии со времен британского владычества, кое-где практикуется и по сей день. Да-да, согласно надежным свидетельствам. В «Таймс оф Индия» (Бомбей) то и дело появляются сообщения такого рода. И что бы уж вы ни подумали, а только камни эти стали величайшим из памятников супружеской любви. Занятное слою: «супружеский».

— И что на этот счет думает институт? — полюбопытствовал Норт. — По-вашему, это правильно?

— И да и нет, — отвечала рыжеволосая девица. — Сотрудники постарше, те, что придерживаются более традиционных взглядов, — они только «за».

— Глупость какая! — фыркнула Гвен.

— Как бы то ни было, вы задаете вопрос из области этики, — перебил Джеральд.

— Наличие этих экспонатов нас очень радует, — гнула свое экскурсовод, потрепав его по руке. — Такой удивительно наглядный аргумент!

У предпоследней двери туристам ударила в нос отвратительная вонь; те несколько, что осмелились переступить порог, прижали к губам носовые платки. В центре зала стояло самое обыкновенное мусорное ведро. Крышка чуть сдвинута. Тривиальный предмет вдруг обрел странную, зловещую власть.

А смысл во всем этом, а смысл, а смысл…

Кто ведро выносить будет?Вопрос заурядный, это так, однако ж не он ли лежит в самой основе института брака? Неприятные регулярные обязанности способны подорвать самые нежные отношения. Дабы проиллюстрировать проблему, сюда постоянно доставляли собранные где попало гниющие отбросы, включая рыбу.

— Это — палка о двух концах, — сообщила экскурсовод. — Некоторые усматривают здесь своеобразную поэзию: один из способов засвидетельствовать партнеру свою любовь и преданность. Они просто обожают и грязную крышку, и ручку ведра. — Она просияла по-китайски широкой улыбкой. — Я, например, всегда выносила ведро вместо мужа.

— Это мужская обязанность, — встряла миссис Каткарт. — Я никогда не выношу ведра; разве что Дуг болен.

Рыжая американка оглядела остальных и обернулась к последней двери.

Взялась за дверную ручку — и помедлила. Послышались голоса: мужской голос, односложные восклицания. Пронзительный женский голос: рваные фразы. Туристы напрягали слух, но разобрать слова не удавалось. Женщина расплакалась. Мужчина перешел на крик: какая беспомощность! Теперь орали оба; Луиза отвернулась.

— Не выношу такого, — призналась она и доверительно обернулась к Гвен. — Я давно перестала спорить; сдалась. В противном случае это — слишком.

— Ссорами ничего не добьешься, — понимающе кивнула Гвен. — Неуживчивые люди; я бы даже сказала, упрямцы. Мне их порою жалко.

— Да… — Луиза скользнула по ней взглядом. — Да.

— Нам тоже случалось поспорить, — ответил Саше Норт. — Но нечасто; наверное, мы были слишком ленивы.

Саше хотелось знать больше.

Карикатуры на тешу. Ха-ха, вот вам пожалуйста, еще одна универсалия: назойливая, горластая мегера. Четыре проржавевших пояса целомудрия, ок. 1460 года. В одном застрял ключ.

Все вошли в просторный, залитый светом зал. Опираясь на руку Филипа Норта, Саша то и дело указывала пальцем и шепотом комментировала экспонаты, в большинстве случаев без всякой необходимости. Вайолет с Шейлой замыкали шествие; на них никто и внимания не обращал.

К вящему ужасу Джеральда — он состроил Норту гримасу, — стены были увешаны малоформатными фотографиями. Собрали их со всего мира. В верхней части крепились портреты новобрачных, дальше, рядами, по нисходящей — браки, распавшиеся спустя один год, пять лет и десять — так что верхние края снимков складывались в зубчатую гипотенузу.

Через равные промежутки фотографии перемежались небольшими печатными карточками:

ИЗ СУЩЕСТВУЮЩИХ ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО СТА МИЛЛИАРДОВ ФОТОГРАФИЙ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕНТ ПРИХОДИТСЯ НА ЛЕТОПИСЬ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ, ЧТО ВПОЛНЕ ПРЕДСКАЗУЕМО. ЭТО — ЛУЧШЕЕ, ЧТО СТОИТ УВЕКОВЕЧИВАТЬ, ХОТЯ И НЕ ВСЕГДА.

— Это только подборка, — встряла рыжеволосая американка. Ей приходилось едва ли не орать: посетители разбрелись вдоль протяженных стен. — Остальные — на микрофильмах. По нашим подсчетам, мы располагаем фотографиями практически всех до единого браков мира после тысяча девятьсот пятидесятого года.

Через компьютер «Хоневелл» осуществлялась система поиска: на одной из четырех стен напротив нужного имени загоралась лампочка. В многотысячном «запаснике» отыскивался распавшийся брак: глазом не успеешь моргнуть, как фотография жертвы уже появлялась в нужном ряду, ярко подсвеченная. Кинозвезды пользовались хорошим спросом. В недрах статистики скрывалось немало знаменитых имен. Только Соединенные Штаты, с их ресурсами и решимостью, могли осуществить проект столь грандиозный: о, земля бессчетных обещаний!

Рыжеволосая девица встала за зачехленной клавиатурой и изогнула бровь.

— О'кей, ребята. Есть тут у нас разведенные?

Вайолет Хоппер подняла руку и, забавляясь, наблюдала, как веснушчатые пальцы набирают ее имя. Тут и там загорались лампочки: две, три, нет — четыре!Согруппники засвистели, заулюлюкали.

— Вайолет, — расхохоталась Саша, — ну как не стыдно!

Вайолет, присоединившись к прочим, рассматривала собственные фотографии. Сашу так и тянуло обнять подругу: та развлекалась от души. Одна только миссис Каткарт осталась стоять в центре зала: она цепко ухватила Дуга за рукав, чтоб не рыпался, и дважды тяжко вздохнула.

На фотографиях изображалась Вайолет — щека к щеке с бывшими мужьями; на первой — где лампочка-индикатор указывала на пять прожитых в браке лет — ей было от силы девятнадцать. Совсем девчонка — лицо напряженное и уже грустное. Муж глядел прямо в объектив, а она — чуть в сторону, полуотвернувшись. Занятно, отметила Шейла: трое ее избранников были щекастые, с усиками. Собственно, все ее мужья походили друг на друга.

— Думается мне, я там тоже скоро окажусь, — заметила Луиза. Услышала ее только Гвен Кэддок — и удрученно покачала головой.

— Кто-нибудь еще? — выкликала рыжая экскурсовод, балансируя на одной ноге. — Нет? Ну, тогда назовите любое другое имя. Друга там или родственника. Кто-нибудь хочет компромат на политика?

Шейла, подойдя поближе, прошептала:

— Хэммерсли. Фрэнк Хэммерсли.

Тут же ярко вспыхнули две лампочки.

— Ну и на что он тебе сдался? — спросила Вайолет. — Ты меня слушай.

Но Шейла уже подошла вплотную к стене и, сощурившись, разглядывала Хэммерсли и его первую ошибку молодости — милое личико, передний зуб чуть искривлен. В юности у Фрэнка Хэммерсли уши препотешно торчали в стороны — на деревенский манер.

— От этого типа добра не жди. Уж я-то знаю. Ты меня слушай.

— Но, Вайолет, он был ко мне так добр. Даже представить себе не могу, что он во мне нашел. Что он про себя думает?

Стены расцветились огоньками распавшихся браков: тут и австралийские архитекторы, тут и тетушки-скрытницы, и чьи-то распутные приятели, и Хофманнов родитель. Прошло добрых полчаса, прежде чем рыжая девица закрыла «коммутатор», лишний раз заверив посетителей:

— Забавно, право слово, забавно.

Вообще-то ничего нового во всем этом не было; хотя кое-что, возможно, привели в порядок, подтвердили или даже сдвинули с мертвой точки. Институт брака пребудет вовеки.

— Я даже ничего толком и не пофотографировал, — пожаловался Кэддок.

— Институт брака сюрпризами небогат, — удовлетворенно отметила миссис Каткарт. — А вы чего ждали?

У выхода стояла маленькая переносная часовенка. Здесь можно было по-быстрому обвенчать желающих — буде кто надумает под влиянием момента. Посредством слайдов воссоздавалась подобающая атмосфера для каждой конфессии. А с другой стороны соорудили исповедальню орехового дерева, с пурпурным занавесом и истертой приступкой, — здесь располагалась консультация по вопросам семьи и брака, в противовес общему приятному впечатлению от института.