Дикобраз

– Бегут крысы с корабля, – так прокомментировал это Атанас. – Перевертыши.

Атанас был студентом иняза, выпивохой и поэтом; он считал, что своим скептицизмом дезинфицирует души троих своих друзей.

– Мы не можем очистить весь род человеческий, – возразила Вера.

– Это почему?

– Потому что оппортунисты будут всегда. Ты сам увидишь, они все на твоей стороне.

– А я вовсе не хочу, чтобы они были на моей стороне.

– Не обращай на них внимания, Атанас, никакого значения они не имеют. Просто они показывают, кто победитель.

А потом последний удар в дверь, и – нате вам – ушел Стойо Петканов, ушел сразу и безо всяких предлогов: не ссылаясь на внезапную тяжелую болезнь, не предлагая уступить место своему преемнику. Просто-напросто Центральный Комитет отправил его в его загородный дом на северо-востоке в сопровождении пяти охранников. Сперва его заместитель, этот прохиндей Маринов, попробовал сплотить Партию вокруг себя, заявив, что он консервативный реформист, но за несколько дней его так разломали на им же самим выбранной дыбе, что стало ясно: он никуда не годится. И замелькали события, сливаясь, как велосипедные спицы. Слух, казавшийся вчера невероятным, завтра становился устарелой сенсацией. Коммунистическая партия проголосовала за временную приостановку действия статьи о своей направляющей и руководящей роли в экономическом и политическом строительстве, переименовалась в Социалистическую, призвала включить все важнейшие политические организации во Фронт национального спасения, а когда из этого ничего не вышло, предложила поскорей провести выборы. А вот этого-то оппозиционные партии не хотели или, по крайней мере, еще не хотели: их структуры были в зачаточном состоянии, а социалисты (бывшие коммунисты) все еще контролировали государственное радио и телевидение, большую часть издательств и типографий. Но оппозиции все же пришлось рискнуть, и она выиграла достаточно мест, так что социалистам (бывшим коммунистам) пришлось защищаться, хотя они, социалисты (бывшие коммунисты), и сохранили большинство в парламенте – ситуация, крайне удивлявшая западных комментаторов. Правительство предложило оппозиционным партиям войти в его состав и спасать страну вместе, но оппозиционные партии держались стойко – вы эту кашу заварили, вам ее и расхлебывать, а не можете, так уходите в отставку. А потом все уперлось в половинчатые реформы, горячие споры, и перебранки, и оскорбления, и бессилие, и страх, и черный рынок, а цены все росли, и снова полуреформы; одним словом, никакого героизма, по крайней мере, такого, как ожидали, когда отважный гусар мчится и разрубает путы рабства; а если и было что-то героическое, то лишь настолько, насколько может быть героической просто работа. Вере представлялось, будто медленно разжимаются пальцы, почти полвека сжатые в крепкий кулак, а в кулаке этом – золоченая сосновая шишка. И вот шишка выпала; она помялась, потускнела от смачивавшего ее много лет пота, но не стала меньше весом и все еще была так же красива.

Последней частью этого процесса – концом начала – был суд над Петкановым. Вера требовала, чтобы они его не пропустили, ни один из четверых. Если не смогут попасть в зал заседаний, можно смотреть процесс по телевидению. Каждый момент его, каждое мгновение стремительного прорыва народа из нарочно задержанного отрочества к запоздалой зрелости.

– А как насчет электричества? – спросил Атанас.

Да, это действительно была проблема. Каждые четыре часа, за исключением тех случаев, когда это происходило каждые три часа, электричество на час отключали, не считая тех случаев, когда его отключали на два часа. Отключали его порайонно. Вера жила в том же энергетическом секторе, что и Стефан, так что тут уж ничем нельзя помочь. Атанас жил дальше их, за Южными бульварами – добрых двадцать минут на автобусе. Район Димитра был поближе – минут пятнадцать пешком, минут восемь на транспорте. Так что они могли бы начинать со Стефана (или уйти к Вере, чтобы не слишком надоедать Стефановым родителям), а потом перебраться к Димитру или, на худой конец, если и тут и там будет отключено, катить автобусом к Атанасу.

Но как быть, если электричество отключится в самый интересный момент заседания, например, когда Петканов начнет увиливать, а прокурор – припирать его к стенке и потребует рассказать, как он дурачил народ, врал и воровал, убивал и запугивал? Они же могут пропустить целых десять минут, перебираясь к Димитру, или, еще того хуже, двадцать минут, если отправятся к Атанасу.

– Сорок, – сказал Атанас.

В самом деле, при нынешнем дефиците бензина, да еще автобусы постоянно ломаются. Сорок минут как минимум!

Не кто иной, как Стефан, инженер по профессии, нашел решение этой задачи. Каждое утро Государственный совет по энергетике публикует график «перерывов», как деликатно именовались отключения электричества. И вот что он, Стефан, придумал. Допустим, они сидят у Веры и знают, в какое время должен наступить «перерыв». Двое из них минут за двадцать до срока отправляются на квартиру Димитра. Двое оставшихся досматривают картинку до конца, а потом присоединяются к первым. После окончания передач обе команды соединяют конец одной с началом другой – те десять минут, которые кто-то из них пропускает. Или сорок, если придется добираться от Южных бульваров.

– Надеюсь, его повесят, – сказал Димитр незадолго до начала процесса.

– Расстреляют, – отозвался Атанас. – Та-та-та-та-та.

– Я надеюсь, мы узнаем правду, – сказала Вера.

– А я надеюсь, что ему дадут говорить, – сказал Стефан. – Зададут ему самые простые вопросы, на которые есть только самые простые ответы, а потом мы послушаем, как он будет выбираться из этого дерьма. Много ты наворовал? Когда отдал приказ об убийстве Симеона Попова? Какой номер твоего счета в швейцарском банке? Вот спросить все это, и пусть попробует не ответить хотя бы на один вопрос.

– Мне хочется увидеть фильм о его дворцах, – сказал Димитр. – И фотографии его любовниц.

– Мы не знаем, были ли у него любовницы, – сказала Вера. – Да это и не важно.

– Я хочу точно знать, насколько опасны наши атомные станции, – сказал Стефан.

– А я хотел бы узнать, давал ли он лично госбезопасности задание убить Папу, – сказал Димитр.

– Я хочу увидеть, как его расстреляют, – сказал Атанас.

– Я хочу узнать о привилегиях Политбюро, – сказал Димитр.

– А я хочу узнать, какой на нас висит долг, на каждом из нас, – сказал Стефан.

– Та-та-та-та-та-та, – не унимался Атанас.

За неделю до начала слушанья в Верховном суде Уголовного дела № 1 бывший президент Стойо Петканов обратился с открытым письмом к Национальному собранию. Он намерен сам вести свою защиту, и вести ее весьма энергичным образом, перед народом и перед парламентом, по телевидению и в прессе, поскольку в настоящее время проводники фашистских идей усиленно стараются заткнуть ему рот. Далее следовал текст его обращения к парламенту.

Уважаемые Народные представители!

Некоторые обстоятельства вынуждают меня обратиться к вам с этим письмом. Обстоятельства, о которых я говорю, привели меня к убеждению, что существуют люди, которые пытаются превратить меня в средство для достижения своих собственных политических целей и удовлетворения личных амбиций. Рад заявить, что не собираюсь играть на руку какой-либо политической группировке.

Насколько мне известно, есть только один случай в современной истории, когда глава государства был привлечен к суду и признан виновным: я имею в виду императора Бокассу в Африке, который был осужден по обвинению в заговоре, убийствах и каннибализме. Мое дело может стать вторым случаем подобного рода.

Что касается меня лично, я могу сказать даже сейчас, полностью осмыслив свой жизненный путь и подведя его итоги, что как партийный лидер своей страны, находившийся на протяжении тридцати трех лет во главе государства, я несу огромную политическую ответственность за все, что было сделано. Превалируют ли при этом добрые дела над плохими, действительно ли мы жили в безнадежности и темноте в течение всех этих лет, рожали ли нам матери детей, были ли мы уверены в своем будущем или за него опасались, имел ли наш народ свои цели и идеалы – у меня теперь нет права об этом судить.

Ответить на все эти вопросы может лишь наш народ и наша история. Не сомневаюсь, что они окажутся строгими судьями. Я уверен, однако, что они будут также справедливы и решительно отбросят как политический нигилизм, так и огульное очернительство.

Что бы я ни делал, я действовал в убеждении, что это принесет благо моей стране. Я совершил на этом пути немало ошибок, но преступлений против своего народа я не совершал. За эти ошибки я и принимаю на себя полную политическую ответственность.

С уважением,

Конец ознакомительного фрагмента.