Наследство Империи

К слову, Гросс покамест не понял, почему Назгулы принадлежат прошлой Империи, а не сегодняшней Зиглинде.

– Еще одно уточнение, – сказала доктор Рельская. – Будет ли заказчик возражать, если в процессе исследования предоставленный образец придет в негодность?

Гросс выразился в том смысле, что заказчик определенно будет против. Образец бесценен.

– Но результат может оправдать риск, – заметила дама. – Если вы взамен получите сто, вы можете пожертвовать этим одним.

– Я полагаюсь на ваш профессионализм, – вынужден был ответить замминистра. – Но оценивать необходимость повреждений образца будет мой человек!

Норм невозмутимо поклонился.

– Вы знаете, что мы против. У нас имеются производственные и коммерческие тайны, а также частные заказы, конфиденциальность которых есть вопрос нашей деловой репутации.

– Или так, или никак, – отрезал Гросс. – У Зиглинды тоже есть производственные тайны, и конструкция лучшего на сегодняшний момент истребителя ближнего действия, поставляемого на вооружение в сотни армий, – одна из них. Мы должны предупредить возможный уход ее на сторону. Вы ничего не сделаете с машиной такого, что не будет согласовано с моим представителем. Иначе я уничтожу вашу драгоценную репутацию.

Он постарался при этом выглядеть так, чтобы дамочка поняла: ему ничего не стоит вместе с репутацией уничтожить и самое Шебу.

Шебианские докеры, видно, давно не имели дела с крупногабаритным грузом, и на то, чтобы вытащить на причал огромный пластиковый короб, у них ушло времени раза в три больше, чем у зиглиндиан, тот же ящик грузивших. Упаковку тут же растворили аэрозолем, и Гросс невольно усмехнулся. Эта штука радовала его. Для пилота-истребителя нет ничего красивее Тецимы-«девятки», пусть даже он уже довольно давно переместил драгоценное седалище в руководящее кресло. Интересно, свойствен ли нарциссизм самому Назгулу?

Вон он какой! Его даже женщина любит!

Кабина и все капоты были опломбированы, о том, чтобы посадить туда техника и въехать в ангар своим ходом, включив двигатель, не было и речи. Потому машину прицепили к кару и на буксире провезли в широкие ворота лаборатории. Гросс пригнулся, пропуская над головой стабилизатор, и пошел следом, чтобы осмотреть оборудование.

Увиденное озадачило его. Разумеется, тут было чисто, свет показался ему слишком резким и насыщенным ультрафиолетом. И все же оборудование тут ставили не в спешке. Тяжелые распределительные шкафы оставляют следы на напольном покрытии, и те, которым несколько дней, отличаются от свежих. К тому же, учитывая опыт обращения местного персонала низшей категории с тяжелыми и объемными предметами: ни за что бы они не подготовили этот зал за то недолгое время, что у них было.

К тому же он был больше. Перегородка из зеленой, натянутой на каркас синтеткани разделяла его как минимум пополам, потолок над нею уходил дальше, туда же тянулись провода. Времени у них было – ага! – только ширму эту поставить. Другой заказ? Тайна от наших глаз? Казалось бы, это нормально, но... плох тот госслужащий, что не хочет знать чужого секрета. Вдруг державе пригодится?

Шагая шире, Гросс опередил медленно ползущий кар и обернулся на Назгула, подмигнув его надвигающемуся тупому носу. Тем, кто не имел дела с этими ребятами, чертовски трудно осознать, что они видят и слышат в широком диапазоне. А еще они терпеть не могут, когда их фамильярно похлопывают по броне.

Кар плавно довернул, останавливаясь, чтобы истребитель по инерции занял отведенное для него место, но, похоже, не рассчитал: продолжал катиться по прямой, Тецима дернула цепь привязи, кар пошел юзом, стабилизатор описал некрасивую кривую, в точности как если бы взмахнул рукой падающий человек, и вспорол разделяющую зал ширму. Треск синтеткани, грохот падающих рам.

Вот-те на! А там, на другой половине, – такая же Тецима!

– Это не ваш заказ, – сказала директор ошарашенному Гроссу, пока техники возвращали все на свои места.

– Только мне не говорите, что та машина изготовлена вне моей системы!

– Я понятия не имею, где она изготовлена. Мне до этого нет ни малейшего дела. Конфиденциальность на Шебе входит в число оплачиваемых услуг.

– Шеба также, – с вызовом заявил Гросс, – никогда не славилась разработками в области военной техники. То, что из металла, вас не интересует.

– Да, пока процесс не затрагивает понятия «человечность».

Тут она поглядела на Гросса так, что тот усомнился, первый ли он парень на этой деревне, и предложила подняться в свой кабинет подписать бумаги.

– На что опираемся мы, Сэм?

– На то, что в мире есть Добро, и за него стоит бороться.

– Слово «Шеба» аккумулирует в себе всю мерзость мира, – произнесла в задумчивости миз Ариадна.

– Для меня – тоже, – согласилась Натали, сидевшая в своей койке, подтянув к подбородку колени, – но у меня на то есть личная причина. А какую принципиальную богомерзость видит в Шебе Пантократор?

Желудок еще болел: Натали подозревала, что до конца дней запомнила его точное местоположение. Кошки, правда, там уже не было, но шрамы от ее когтей заживали медленно и вскрикивали болью при каждом непродуманном движении.

– Это наши паршивые овцы, – призналась миз Ариадна.

– Вот как?

Натали долго гадала над статусом монахини – сиделка та, сестра или врач? Ни то, ни другое, ни третье – и все вместе. Одним словом, монахиня. Хватает образования, чтобы поставить диагноз, провести исследования на автомате-анализаторе и назначить лечение, и в то же время достаточно смирения... или, быть может, чувства юмора... чтобы вынести из-под лежачего больного судно. В служении жизни нет грязных работ.

– Мы строили эту станцию как свой собственный научно-исследовательский комплекс, и финансирование не все было федеральным. Кое-какая значительная часть выделялась из бюджета Пантократора, хотя и предполагалось, что служить она будет человечеству в целом. Некое обособленное место, где аккумулируются идеи, плюс центральный генетический банк и еще цех уникальной медицинской аппаратуры. Мы оказались недальновидны. У тамошних управляющих слишком хорошо пошел бизнес. Заказы... как это?.. левые? В общем, вскорости оказалось, что Шеба располагает неким количеством денежных средств, и прежде, чем аудиторы с Пантократора поймали их за руку, те обратились в правительство Земель Обетованных с просьбой о предоставлении им независимого статуса в составе Федерации. Вероятно, эта просьба была чем-то подкреплена. Пантократор получил денежную компенсацию, которая нас не устроила, – конечно, ведь у нас из-под носа украли форпост галактической медицины! – а Шеба стала делать то, что ранее считалось совершенно недопустимым, зато приносило бешеный доход.

В палате по-прежнему было полутемно. Яркий свет причинял глазам Натали боль, а приятный полумрак населяли дружелюбные тени. Будучи отброшенным с позиций передовой медицины, Пантократор теперь поддерживал реноме независимостью и полной неприступностью территорий своих представительств на любой из планет Федерации.

«Даже если правительства планет нам совсем не рады».

– Если у вас нет оружия, – ввязалась в разговор Мэри-Лиис, – разве это не значит, что к вам беспрепятственно войдет любой, у кого оружие есть?

Миз Ариадна иронически хмыкнула.

– Я бы хотела посмотреть на того, кто попробует пройти мимо меня, – сказала она. – Служение жизни. У этого понятия много сторон. Те, кто проходят ступени посвящения, пользуются определенным... расположением? Нет, правильным словом будет – «доверие». Предполагается, они в состоянии распознать врага рода человеческого на расстоянии вытянутой руки, а то и пораньше, если он выстрелит первым. Нам дозволено определять ему меру пресечения.

– Кем дозволено-то?

– Прежде всего – совестью, помноженной на образование и жизненный опыт.

Она похожа на Норма, подумалось вдруг Натали. Не лицом, нет, Норм-то красив. Но вот выражение почти одинаковое – спокойная уверенность человека, который делает то единственное, что должно делать, и чувство в их присутствии возникает одно и то же: есть кто-то, вставший меж тобой и злом.