Наследство Империи

– Это выстрел мимо, дон Патрезе. Дама имеет несоизмеримо более высокий статус, чем я. Она оказывает мне честь. Это ее собственный телохранитель, и даже если между ними что-то... это никак не касается такого простого парня, как я. Пока не касается, – добавил Кирилл для весомости, и чтобы карма много о себе не возомнила.

– О! Про это есть еще один чудесный старый анекдот. Мол, «я не знаю, кто это такой, по вот шофер у него...». Да-а! В таком случае я должен предположить, что даму зовут – Империя?

Слово произнесено. Ничьего инкогнито тут больше нет.

– Вы, возможно, удивитесь, – говорит Кирилл, – насколько вы близки к истине. Разумеется, в метафорическом смысле.

– Меня трудно удивить.

– Осмелюсь предположить, ваш интерес к нашему отдыху вызван не желанием угостить рислингом экс-самодержца одной из планет Земель Обетованных?

– Почему бы и нет? Я стар, в моей жизни мало развлечений. Вы, к примеру, знаете, почему рислинг с Медеи пользуется у знатоков таким почтением?

– Разумеется. В его рецептуру входят микродозы яда. Регулярное употребление делает организм невосприимчивым к отраве.

– Виноделы тоже люди, и у них случаются ошибки. Вы догадываетесь, что результат такой ошибки... достать почти невозможно, да?

– Вы хотите сказать, для человека с титулом «дон» нет ничего невозможного. Только почти?

Кириллу очень не нравятся намеки дона Патрезе, и исключительно из вредности он продолжает делать морду кирпичом. Какой дрянью их с Натали напоили? На "Балерине» есть химический анализатор, однако антидот для этого экзотического бухла может быть весьма непростым. Боюсь, правильный вопрос здесь будет: зачем?

– Не беспокойтесь, – улыбается дон. Старый добрый дедушка. – Вы пили совершенно обычный рислинг. Я, видите ли, достиг того положения и возраста, когда можно дать честное слово и соблюсти его.

– Что же тогда значил сей жест?

Дон Патрезе соединяет ладони кончиками пальцев:

– Дружеский знак одной силы в адрес другой.

– Я всего лишь частное лицо, которое оказывает некоторые услуги. Вы не могли знать, что сегодня я буду здесь. Я сам этого не знал. Следовательно, едва ли у вас есть на меня планы. А даже если бы и были, не уверен, что меня бы они устроили. У меня свои дела, и принудить меня оставить их без бутылки «неправильного» рислинга, смею вас уверить, довольно сложно.

– Ну, планы. Когда мы строим планы, боги веселятся. Однако, если некая возможность валится в руки, грех не выстроить на ней какой-нибудь восхитительный воздушный замок. Сами по себе вы, конечно, всего лишь единица. Потенциальная фигура, покамест не введенная в игру. Но слыхал я забавный бред, будто при передаче войскового имущества вы ухитрились припрятать в рукаве Пиковую Девятку...

– Пиковая Девятка не могла быть ни в чьих руках. – Кирилл выдержал многозначительную паузу. – Я, разумеется, не мог позволить Федерации заполучить технологию, подразумевающую галактическое господство. Все они пошли под пресс.

– Да что вы говорите?! – всплеснул руками тот. – Исключительные кадры, ваши лучшие офицеры...

– У меня, к счастью, была чрезвычайно удобная позиция: в случае необходимости я мог считать их оборудованием. Так что, если вы имели в виду Черную Девятку... боюсь, вам не помог бы даже «неправильный» рислинг.

– Сдался вам этот рислинг. Хорошо, признаю, это была неудачная шутка. Упоминая его, я хотел только подчеркнуть свою добрую волю. Что бы я стал делать на Фоморе с девятью внеатмосферными истребителями? Не тот, извините, масштаб. Слишком много. Или слишком мало. Хотите, принесу вам свои извинения? Но заодно я хотел бы извиниться и перед вашей дамой за то, что невольно оставил ее в одиночестве, Может быть, она соблаговолит к нам присоединиться?

Красную ручку возле двери – вниз, и оглянуться! Вправо, влево: коридор пуст.

– Видел бы ты себя! – фыркнула Мари. – Глаза вытаращены, рот...

– На себя посмотри! – огрызнулся Брюс. – Дышу я им!

В самом деле, глупо получилось с этим ртом, но... Но ведь получилось же! Он, признаться, рассчитывал, самое большее, на очередную затрещину.

Красная ручка запирала снаружи корабельный карцер, где держали пленников. Эту ручку никак нельзя было забыть: внутри лежал Кармоди, и было бы правильно, если б он там остался. Кто знает, сколько он проваляется в отключке под матрацем? Они ведь и попрыгали сверху для верности.

– Ну, теперь куда?

– Должна быть стрелка, – сказал мальчик, оглядываясь. – Зеленая, в направлении эвакуации, горящая всегда, чтобы врезаться в подсознание. Если тревога, она станет мигающей и красной. Короче, в любом коридоре на корабле она должна быть. Ищи.

Мари сделала несколько осторожных шагов в одну сторону, не доходя до поворота, потом – в другую. Переводя дыхание, Брюс прислонился спиной к стене. Если мать узнает... Нет, пожалуй, лучше ей про это не рассказывать.

Вот уже несколько часов они не ощущали полета. Никакой вибрации. Никакой головной боли. Никакой тяжести в теле от ускорения. Это значило только одно: либо крейсер набрал маршевую скорость и движется равномерно и прямолинейно, либо встал неподвижно. И еще одно: крейсер вышел из гиперпрыжка и находится в обитаемом пространстве. Теперь даже не оборудованный прыжковыми двигателями катер может добраться до планеты и сесть. Хотя, если у планеты есть мало-мальски нормальные ВКС, до самостоятельной посадки едва ли дойдет.

Этими соображениями он и поделился с впавшей в апатию Мари, а также тем, что если эта штука слишком тяжела, чтобы полететь, то ничто, теоретически, не мешает ее уронить. С огромным трудом они подняли на торец матрац, который все время норовил перегнуться и завалиться, и прислонили его к переборке, прорезанной входным люком. Мари протиснулась между стеной и матрацем и затихла там, готовая действовать по приказу, а Брюс, от усилия мокрый как мышь, придерживал за ребро. Катон – так назвали попугая – носился поверху, хрипло пророча беды, но увлеченные делом дети не обращали на него никакого внимания.

Вспоминать то, что случилось потом, было страшно: словно ледяная рука хватала за желудок. Дверь отворилась наружу, Кармоди – а может, то был кто-то другой, против света толком не разглядишь! – шагнул внутрь, держа в одной руке брикеты с армейским пайком, а другую изготовив к неожиданностям. Он уже познакомился с каверзной фантазией малолетних пленников. Тут-то на него и рухнул матрац.

Матрац равнодушен к болевым приемам, и перевести его в захват тоже чрезвычайно трудно, даже если ты мастер всех на свете боевых искусств. К тому же Брюс и Мари помогли ему своим совокупным весом, а спустя долю секунды Брюс прыгнул сверху, ногами норовя попасть по голове.

«Я ведь только оглушил его, правда?»

Когда он был маленьким, думал, что война – это весело, красиво и со спецэффектами. Как в видеодраме. Но ему выпало расти в семье, где все воевали, и в какой-то момент он вдруг осознал, что тут обходят разговором «самое интересное», а если уж никуда не деться – говорят «про это» без всякого энтузиазма. Совсем не как командиры в фильмах. Притом что все старшие в семье были именно теми командирами, про которых и снимали фильмы.

«Мам, а ты стреляла во врагов?»

«Приходилось, – голос надтреснутый, глухой. – В то время этих засранцев свалилось на нас полным-полно».

Наверное, именно тогда он и понял, что герои – не железные и вовсе даже не особенной породы. Им так же больно и страшно умирать. Просто деваться особенно некуда. И люди на них смотрят.

Так же теперь смотрела на него Мари. Во всяком случае, перестала препираться по всякому поводу. Вообще, это бы и лучше, Брюс ведь с самого начала знал, что он круче какого-то Кармоди, но... я ведь его не убил?

– Зеленой нету, – сказала девочка. – Есть вот такая. Это не она?

Взглянув на стрелку, которая нашлась, Брюс ругнулся сквозь зубы. Эти пираты! Скорее всего, Мари нашла именно ту стрелку, вот только элемент питания у нее сел, и, серая на сером, она была совершенно не видна.