Страница 18 из 21
В «Книге Степенной Царского родословия», составленной в XVI веке митрополитом Афанасием по указанию царя, о происхождении Рюрика рассказывается так: «прииде из Варяг в Великий Нов Град с двема братом своима и с роды своима, иже бе от племени Прусова, по его же имени Пруская земля именуется. Прус же брат был единоначальствующего на земли Римскаго Кесаря Августа».
Область владений Пруса – это «град Маброк и Туры и Хвойница, и преславный Гданеск и иные многие града по реку глаголемую Неман, впадшую в море, иже и доныне зовется Прусская земля. От сего же Пруса семени бяше вышереченный Рюрик и братия его».
Фактически излагается антинорманнистская теория происхождения Рюриковичей – с берегов Балтийского моря между Вислой и Неманом, которые до XIV века были населены балтским племенем пруссов. И надо сказать, что данная гипотеза происхождения русского правящего дома выглядит довольно основательной; у Ивана IV вряд ли были какие-то идеологические основания предпочитать пруссов скандинавам.
А римский кесарь Август был, скорее всего, добавлен в число родичей для «красоты», дабы показать, что автор хорошо знаком с античной историей. Однако, можно предположить, что речь идет вовсе не о первом римском императоре Октавиане Августе. Титул «Цезарь Август» имели и все византийские императоры.
Великий князь Василий III, отец Ивана, был куда менее славен, чем дед Иван III. На время Василия приходятся довольно успешные войны с Литвой, когда была возвращена Смоленская земля и верхнеокские княжества, окончательное присоединение Рязани и Пскова. Однако в его княжение происходит и большое количество набегов, крымских и казанских, крайне опустошительных, особенно на фоне постоянных войн с Литвой.
Бояре против великого князя
Иван IV родился 26 августа 1530. И летописи отмечают, что день был отмечен сильной грозой. Родной брат великого князя Василия, удельный князь Юрий Дмитровский, не приехал на крестины Ивана, состоявшиеся 4 сентября в Троицком монастыре. Причины явного дядиного недоброжелательства вполне понятны – князь Юрий должен был унаследовать престол, если бы Василий умер бездетным.
Удельная система благополучно существует и после «собирания земель», проведенного Иваном III. Он дал уделы пятерым братьям Василия, двое из которых были живы ко времени рождения Ивана IV – Андрей Старицкий и упомянутый Юрий Дмитровский.
Еще во время русско-литовской войны 1507–1508 гг. король Сигизмунд I направил к князю Дмитровскому знатное посольство, в составе которого были литовские магнаты – Пётр Олелькович и Богдан Сапега. Посольство передавало Юрию приветы от короля, называло его королевским «милым братом», и, не много не мало предлагало войти в сепаратный союз с Литвой, направленный против великого князя Василия. Добрый король обещал Юрию Ивановичу всестороннюю военную поддержку в случае, если удельный князь решится устранить великого князя и прибрать к рукам московский престол. Долгое время брат Юрий являлся официальным преемником Василия (не было детей у великого князя с его первой женой Соломонией) и, наверное, привык к этой роли.
Тем, что младенец Иван лишает его возможности занять престол, недоволен был и удельный князь Андрей Иванович. В 1532 князь Андрей взял со своей дружиной город Белоозеро, в котором держалась государственная казна, в то же время князь Юрий занял Рязань и еще несколько городов, получив при этом помощь от татар. Литовский сейм, живо интересующийся великорусскими делами, уже стал обсуждать распри в Московском государстве и возможности поживиться за их счет.
Дело в Москве удалось завершить миром, но, вскоре после этого конфликта, 3 декабря 1533 г., Василий III умирает смертью весьма загадочной. Летописи оставили довольно подробное описание его скоротечной болезни, напоминающей сильную интоксикацию – странно, что современные медэксперты так и не попробовали составить свой диагноз.
После кончины великого князя Василия Московская Русь стала входить в смуту. Этот процесс был заторможен только в 1543, а реальный выход из смуты произошел лишь после воцарения Ивана в 1547.
Как пишет С. М. Соловьев: «Умирающий Василий имел много причин беспокоиться о судьбе малолетнего сына: при малютке осталось двое дядей, которые хотя отказались от прав своих на старшинство, однако могли при первом удобном случае, отговорясь невольною присягою, возобновить старые притязания; эти притязания тем более были опасны, что вельможи, потомки князей, также толковали о старых правах своих и тяготились новым порядком вещей, введенным при Василии и отце его… Василий знал, что в случае усобицы и торжества братьев должны повториться те же явления, какие происходили при деде его, Василии Темном, что тогда малюткам – детям его нельзя ждать пощады от победителя… Опасения умирающего сбылись: тотчас после похорон Василия вдове его донесли уже о крамоле».
Уже лет сто пятьдесят наша интеллигенция твердит о вреде «самодержавия». Упорно так долдонит. Меж тем, начиная от удельной Руси, каждый этап аристократической усобицы и аристократического самовластья приносил стране огромные потери, материальные и демографические. Достаточно вспомнить усобицы времен монгольского нашествия, московские феодальные войны середины XV века, Смутное время в начале XVII века, власть гвардейской казармы над престолом в послепетровском Петербурге, февральский переворот 1917, погрузивший страну в кровавейшую из русских смут. «Семибанкирщина» 1990-х. Если посчитать демографические потери от всех этих периодов, то никакие «тираны» с их репрессиями и рядом не стояли, одно лишь только Смутное время сократило население Руси вдвое.
Любая «боярщина» в нашей стране была сверхнасилием над народным большинством ради удовлетворения аппетитов меньшинства, наглого, жадного, говорливого, умеющего облачать свои устремления в блестящую идеологическую форму.
Это справедливо и для XVI века. Верховная власть единого государства и объединеный народ ищут поддержки друг друга в системе, которую некоторые исследователи называют «демократическим самодержавием». Паразитический слой феодальной знати, уже не нужной ни государству, ни народу, пытается эту систему разрушить, а государство и народ сделать орудием своего эгоизма.
«Демократическое самодержавие» поддерживалось не столько пресловутой верой мужиков в царя-батюшку, сколько значительной общностью их интересов, а также реальным функционированием земских народных учреждений.
В противоположность многим странам Восточной Европы, в России не только простонародье, но и мелкопоместное дворянство поддерживало монархическую власть, потому что интересы родовой аристократии расходились и с интересам служилого люда. Из служилой дворянской среды происходят публицисты Иван Пересветов и Ермолай-Еразм, оказавшие большое воздействие на идеологию Ивана Грозного…
Сразу после смерти великого князя Василия могущественные князья Иван Михайлович и Андрей Михайлович Шуйские собираются отъехать от московского двора к удельному князю Юрию Дмитровскому. Князья Шуйские, подготавливая почву для раскола государства и феодальной войны за престол, подговаривают отъехать к Юрию и других бояр, как например князя Бориса Горбатого.
Шуйский обрабатывает Горбатого в таких примечательных словах: «Поедем со мною вместе, а здесь служить – ничего не выслужишь: князь великий еще молод, и слухи носятся о князе Юрии; если князь Юрий сядет на государстве, а мы к нему раньше других отъедем, то мы у него этим выслужимся».
В этом – вся идеология боярства, которую некоторые псевдорики пытаются выдать за свободомыслие. Летописец упоминает, что князь Юрий понадобился боярам, уже преуспевшим в «граблении, продажах, убийстве».
Заговор был разоблачен и Юрий отправился в заточение, на чем настаивали Иван Шигона Пожогин, князья Глинские и Оболенские, где и закончил свои дни.
Однако закон олигархической природы таков, что за устранением противника, тут же начинается вражда между победителями. Михаил Глинский вступает в борьбу с Гедиминовичами князьями Оболенскими, среди которых ведущую роль играет Овчина-Телепнев-Оболенский. (Некоторые злые языки будут называть этого фаворита великой княгини Елены отцом Ивана Грозного). А князья Семен Бельский и Иван Ляцкий бегут в Литву. Гедиминовичи Бельские лишь при Василии III перешли на русскую службу и, видимо, еще не определились со своей лояльностью. Таких нравственных категорий, как патриотизм, для феодальной знати не существует. Ей важно только то, какие привилегии, почести, земли, деревни она получит от сюзерена.