Страница 10 из 10
Вийом видел перед собою не тоскливый январский пейзаж, разматывавшийся за окном вагона, а смуглую физиономию Таризио, в красках повествовавшего, как он раздобыл у испанской вдовы виолончель Страдивари. Увидав однажды в мастерской у Шано нижнюю деку этой виолончели, он уговорил француза продать ее за тысячу франков и стал выспрашивать, где тот ее взял. Шано объяснил, что увидал деку в витрине у мадридского мастера Ортеги и приобрел ее, всю в трещинах, франков за сорок. Ортега, оказалось, «отремонтировал» — идиот! — виолончель для местной богатой вдовы: просто приделал свою верхнюю деку к шедевру Страдивари. Не мешкая, Таризио отправился в Мадрид, разыскал вдову и взял ее измором, вымолив наконец инструмент за четыре тысячи франков. Когда он вез виолончель морем в Париж, мечтая воссоединить ее с варварски отторгнутой верхней декой, налетела буря и корабль чуть не пошел ко дну. «Представьте, испанская виолончель могла быть утрачена навсегда!» — восклицал Таризио с полными ужаса глазами, рассказывая эту историю Вийому. Ему, кажется, в голову не приходило, что и сам он мог пропасть с виолончелью.
И вот теперь Таризио мертв. Умер еще в октябре, но Вийом только позавчера получил об этом известие. Да что Вийом, — как рассказал французу его информатор, даже соседи Таризио несколько дней не ведали, что он скончался: к себе на чердак он никого не пускал. Дверь взломали, только когда почувствовали запах и вспомнили, что в дом этот нелюдимый чудак вошел — а вот выходить-то давно не выходит. Говорят, Таризио и мертвый прижимал к груди две скрипки.
Одно хорошо — кажется, Вийом первым в Париже узнал о печальном событии, а значит, до коллекции миланского маньяка вряд ли кто-то добрался. И Вийом, собрав все деньги, которые не были вложены у него в товар и материалы, ринулся на вокзал.
Коллекцию Таризио он мог только воображать. Итальянец много лет дразнил его одной скрипкой Страдивари: она, мол, будто вчера закончена — никто на ней еще не играл, так что на лаке, нанесенном рукою мастера, ни царапинки! Уж сколько раз уговаривали чудака привезти этот инструмент в Париж, а он все увиливал, так что скрипку прозвали «Мессией» из-за напрасного ожидания. Наверняка она припрятана где-то в Милане. Интересно, кто наследник Таризио. Если невежда-плотник, он мог уже и распродать скрипки каким-нибудь кретинам, чтобы те играли на свадьбах. При одной мысли об этом Вийом сжимает свои увесистые кулаки и покрывается крупным потом. Да и где искать этого наследника? Но не сесть на первый же поезд в Италию Вийом просто не мог: слишком высоки ставки.
На миланском вокзале, отбившись от носильщиков, пытавшихся выхватить у него маленький саквояж, француз нанял фиакр (или как их тут называют — впрочем, какая разница!) и потребовал везти его — как можно скорее! — на Виа Леньяно. В доме с пилястрами из серого камня Вийом, забыв об одышке, взлетел на шестой этаж, под самую крышу, — и столкнулся лицом к лицу с одетым во все черное усачом, как раз закрывавшим за собой дверь.
— Таризио! — выдохнул Вийом; он все-таки запыхался, как же иначе.
— Си, си, Таризио, — отвечал черный человек спокойно.
— Это ваше имя? — поразился Вийом. Он плохо говорил по-итальянски, но незнакомец понял его и кивнул, с нескрываемым удивлением разглядывая потного, встревоженного, но дорого одетого иностранца.
— Вы брат Луиджи Таризио?
— Племянник. Фабрицио, меня зовут Фабрицио.
Вийом запоздало стащил с головы шляпу.
— Я сожалею о смерти вашего дяди. Мы, я… его друг из Парижа. Тоже… люблю скрипки, как он.
— Скрипки, здесь полно скрипок. Кругом одни скрипки. Мы даже не знали, что дядя Луиджи так ими увлекался, — прямодушно отвечал Фабрицио. Сердце Вийома учащенно забилось: полно скрипок? Прямо здесь?
— Хотите посмотреть? — предложил итальянец, разом исполняя самые смелые мечты парижского гостя. Вийом только и мог кивнуть. Он ожидал какого-нибудь подвоха: такое везение, знал он по долгому опыту, чревато было разочарованием.
Но подвоха не было.
— Вот на этой кровати умер дядя Луиджи, — указал рукой итальянец, снова открыв дверь. Кровать было видно от входа: иначе как каморкой жилище покойного было не назвать. Но, может быть, комната лишь казалась маленькой из-за обилия инструментов, занимавших все стены и все свободное пространство на полу, так что к кровати надо было осторожно пробираться меж ними. Потрясенный Вийом окаменел на пороге. Его брутальная физиономия выражала тихий религиозный экстаз.
— Прошу вас, заходите. Я приходил, чтобы прикинуть, как все это вывозить. Надо ведь освободить комнату, а то хозяин требует плату, — объяснял Фабрицио все с тем же спокойным простодушием. — Здесь за одну ездку не управиться. И надо еще придумать, куда их девать. Наверное, отвезем в деревню.
— Вы… — Вийом не знал, как по-итальянски сказать «наследник». — Теперь эти скрипки ваши?
— Мои и моего брата. Мы ближайшие родственники Луиджи. Он не был женат, как вы, возможно, знаете.
— Можно я посмотрю на скрипки? Возможно, я смогу помочь вам… купить какие-то из них.
— Да-да, конечно, смотрите, я подожду.
Прислонившись к притолоке, он пропустил Вийома в комнату. В первом же футляре, который Вийом открыл наугад, оказалась скрипка Страдивари, явно относившаяся к лучшему периоду его работы. В двух следующих покоились инструменты Гваданьини. В углу, накрытые рогожей, притулились две виолончели Страдивари. Вийом еле сдерживался, чтобы не закричать от радости. Он был деловой человек и понимал, что теперь нельзя все испортить излишним энтузиазмом.
— Здесь инструменты очень разного качества, — произнес парижанин насколько мог хладнокровно. — Смотреть все — очень долго.
— Я понимаю, — кивнул Фабрицио.
— Я вижу ваше… ваше затруднение, — продолжал Вийом, медленно выговаривая итальянские слова. — Я могу предложить вам купить все вместе за… восемьдесят тысяч франков. В знак нашей дружбы с Луиджи.
И тут же испугался, что перегнул палку: не надо было про дружбу-то!
— Мне нужно посоветоваться с братом. — В глазах Фабрицио читалась радость: такого легкого решения проблемы он не ожидал. — Сколько это в итальянских деньгах?
— Понятия не имею, — признался француз. — Но это все, что у меня есть с собой, останется только на билет. И чтобы вывезти инструменты.
Немного подумав, Фабрицио пожал плечами.
— Я думаю, брат не будет против. Что нам делать со всем этим? Мы даже не музыканты. Это Луиджи играл на танцах. Я помню, хотя был мальчишкой. Но зачем ему было столько скрипок, в толк не возьму.
В Париж Вийом возвращался триумфатором. Сто сорок четыре скрипки, — еще раз, господа, — сто сорок четыре! Из них двадцать четыре — работы Страдивари, в том числе и «Мессия»; Таризио не лгал, этот инструмент выглядит так, будто к нему после мастера никто не прикасался руками! Ну и еще экземпляры разных периодов… Величайшая коллекция Страдивари, которую когда-либо приходилось видеть Вийому, теперь принадлежала ему! А еще виолончели и альты самой изысканной работы! В поезде коллекция занимала почти половину вагона: Вийом не мог допустить, чтобы драгоценные инструменты ехали отдельно от него, и всю дорогу пересчитывал их, открывал футляры, любовался, гладил блестящие деки. Он предвкушал, как в мастерской разберет лучшие скрипки — бережно, так, чтобы его вмешательство не смог бы заметить самый придирчивый из коллег, — обмерит толщину дек, высоту обечаек, изучит все тонкости конструкции, соотношение толщины «талии» с объемом «плеч» и «бедер», а потом бескомпромиссно воспроизведет их — а с ними и звук, которым пока у него не было времени насладиться. Да, миланская сделка была лучшей в его жизни — да что там, вообще в истории его ремесла! Прибыль от перепродажи инструментов Таризио пока не стоило и подсчитывать — точно больше тысячи процентов. Вийом, однако, думал не о деньгах — берег эту мысль на десерт. Ведь он был человек рассудительный и стойкий: Фабрицио так и не увидел слез радости на его глазах. А вот от коллег он их скрывать уже не станет!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.