Танец для двоих

— Хотел бы я посмотреть, как несчастный итальяшка сможет превзойти меня в этом деле.

Очевидно, что для Зеда только одно мужское качество служило мерилом достоинства.

Глава 28

— Он совсем не нравится мне, — сказала я Лалле.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как я покинула Джереми и Зеда. Мы с Лаллой сидели на старинной садовой скамье на террасе и любовались парком. Вдалеке виднелся мост. Солнечные лучи плясали на садовых скульптурах. Я представила, что скульптуры играют в игру — ту самую, в которой разрешается двигаться, когда звучит музыка, но стоит лишь музыке стихнуть, как все должны замереть на месте. Серые толстые стебли розовых кустов, которые выглядели так неприглядно весной, зазеленели листвой и покрылись желтыми цветами. В воздухе стоял упоительный аромат.

— Он и мне не нравится. — Лалла отхлебнула глоток чая и вздрогнула. — Он наводит на меня ужас. Сейчас я понимаю, почему находила его сексуально привлекательным, — частично из-за того, что впервые повстречала подобного человека. Вынуждена признать, что Зед был исключительно изобретателен в постели и практически неутомим. Но он настоящий подлец. Его не интересует никто, кроме него самого. Я предпочитаю иметь дело с Ватом. Ват, по крайней мере, прямолинеен.

— Это значит, что ты… — Я колебалась, не зная, как выразить свою мысль более тактично.

— Больше не сплю с Зедом? Конечно же нет. Он угрожал, что расскажет всем в деревне, чем мы занимались. Но я не испугалась угроз.

— Ты поступила отважно.

— Нет, в самом деле. Полагаю, что если он станет хвастать своими победами, то выставит себя глупцом. Никто ему не поверит. А мне все равно, что будут думать обо мне в деревне. Обо мне уже и так выдумано множество историй, гораздо худших по содержанию. Ты же знаешь, что представляют собой деревенские жители.

— Не знаю. Ты меня разочаровала. Глядя на аккуратные коттеджи, окруженные цветами, воображаешь жизнерадостных женщин с румяными щеками и сильных молчаливых мужчин, которые относятся друг к другу с теплом и заботой, словно большая дружная семья.

— В реальности деревня представляет собой скопление недалеких, алчных, мелочных людишек, полных злобы и зависти. Мне необходимо срочно вырваться отсюда. Я превращаюсь в ворчливую старую деву, которая испытывает удовольствие, обсуждая недостатки соседей. Что же мне делать? Я так и не смогла сдать этот дурацкий экзамен по стенографии. Я должна найти еще одного богатого простофилю.

— Ты собираешься встретить Хамиша на вокзале?

— Надеюсь, что ты составишь мне компанию. Если ты не пойдешь со мной, то я останусь дома.

— Мне кажется, что Хамиш хочет видеть только тебя, ему не нужны лишние свидетели.

— Думаю, что я имею право прихватить с собой на станцию подругу.

— Почему, Лалла? Я не понимаю.

— Потому что я боюсь смотреть ему в глаза. Хамиш будет злым, обиженным и все такое прочее. Я не виню его. Но мне тяжело будет смириться с ролью покорной жертвы. Повторяю: если ты не пойдешь со мной, я останусь дома.

Лалла зажгла сигарету, отвернулась и уставилась на утиный выводок, который ковылял по направлению к озеру. Хотя утки находились на довольно приличном от нас расстоянии, я слышала, как мама-утка назидательно покрякивала на утят. Если бы только человеческие существа имели столь развитый материнский инстинкт, наша жизнь была бы гораздо проще, мы были бы гораздо счастливее. Я подумала о леди Инскип и обо всех матерях, включая собственную. Маб Фордайс была единственной женщиной, которая относилась к материнским обязанностям с полной ответственностью. Лишь она одна из всех знакомых мне женщин вкладывала душу в воспитание сына. «Интересно, ценит ли Джайлс ее заботу?»

— Хорошо, тогда я пойду. Это лучше, чем бросить беднягу Хамиша одного на вокзале.

Лалла сверкнула глазами.

— Думаю, что это ничто по сравнению с тем, что он уже узнал: его невеста сделала аборт от другого мужчины. У тебя слишком сентиментальные взгляды.

Я не ответила. На мой взгляд, рассуждения Лаллы были слишком циничны.

После чая я отправилась повидаться с леди Инскип. Мне еще не приходилось бывать в ее комнате. Комната была большая, затемненная, пропитанная запахом нафталина и сладких духов. Шторы на окнах были плотно задернуты. Луч света проникал сквозь небольшую щель и освещал хозяйку. Леди Инскип лежала на кровати. Она была полностью одета, только на ногах ничего не было. Казалось, что даже во сне леди Инскип не находит успокоения. Ее голова была повернута в сторону двери. Леди Инскип услышала, как я вошла, и открыла глаза.

— Виола? Подойди ко мне, дорогая. — Леди Инскип протянула руки. Я присела рядом на краешек кровати и пожала ее ладонь. В полумраке комнаты леди Инскип выглядела гораздо моложе: глаза казались больше, губы полнее. — Лалла рассказала, что ты приезжаешь. Я так рада видеть тебя! Мы так мило беседовали, не правда ли?

— Мне так жаль, мадам, что вы не очень хорошо себя чувствуете и не можете спускаться вниз.

Леди Инскип повела глазами, словно просила меня не преувеличивать.

— Джеймс полагает, что мне необходим покой. Френсис навещает меня по вечерам, и мы играем в карты. Вчера я выиграла у него. Мужчины терпеть не могут проигрывать. — Она хохотнула. — Уверена, что Френсис пришел в ярость. Но он мой брат. В его присутствии я чувствую себя гораздо лучше. Он продолжает любить меня. — Глаза леди Инскип наполнились слезами. Слезы сверкали на длинных ресницах, как жемчужины. — Я знаю, что дети больше не любят меня. Когда Лалла была маленькой, она приходила ко мне в спальню каждое утро и осторожно, словно мышка, забиралась в постель. Я называла ее Аппли-Даппли. Она обожала мои истории о маленьких зверюшках. Позднее она стала слишком нетерпеливой. Я понимаю, что раздражаю всех.

Я погладила руку леди Инскип.

— Уверена, что дети продолжают любить вас. Вероятно, они не осознают, насколько сильно. У меня нет большого опыта семейных отношений, но я часто видела, как люди стараются избегать открытого проявления чувств. Все принимают любовь как нечто само собой разумеющееся. Я знаю, что Джереми любит вас. Но мужчины не желают распространяться на тему, как они любят своих мам. Они полагают, что это… странно.

— Странно? Я поняла, что больше не могу говорить о странностях. Когда мне кажется, что я веду себя естественно, другие полагают, что я слишком эксцентрична. Они начинают переглядываться, меняют тему разговора или заставляют меня лечь в постель. Мне известно, что иногда я делаю что-то не так, но мне непонятно, что именно.

— Люди часто полагают, что я веду себя глупо. Мне об этом часто говорят.

Леди Инскип крепко сжала мою руку.

— Говорят, на самом деле говорят? Ты ведь заметила, что мне никто ничего не говорит. В этом вся разница. Это и пугает меня.

— Это потому, что вы принимаете все слишком близко к сердцу. Ваши родные боятся ранить вас.

— Ты имеешь в виду, что я слишком эмоциональна? Знаю, ты права. Но я в отчаянии. — Леди Инскип прижала свободную руку ко лбу. — Я чувствую себя выброшенной из реального мира. Даже доктора говорят со мной так, словно я непослушный ребенок. Они не отвечают на мои вопросы, а смеются и повторяют, что мне нужен отдых. Я отдыхаю уже десять лет. Я чувствую себя изолированной от других людей.

— Если б вы только смогли не принимать все так близко к сердцу, — произнесла я. — Знаете, каждого можно обидеть необдуманной фразой. Мы все хотим больше любви и больше одобрения, чем у нас есть на самом деле. — Тут меня осенило: моя готовность раздавать советы несколько самонадеянна. Я ведь ничего не знала о душевных болезнях. — Лалла написала, что гуляла с вами в парке и вы рассказывали ей о миграции птиц.

— Да, рассказывала. — Леди Инскип улыбнулась. — Я уже обо всем забыла. Мне удается запоминать только печальные события. Один из докторов сказал, что в этом моя главная беда. Он поставил диагноз: острая депрессия. Он сказал, что больше ничего не видит, но Джеймс ужасно разозлился. Я знаю, что Джеймс считает по-другому. Меня пугает сама идея быть… ты понимаешь, что я имею в виду. — Она судорожно сжала мою руку. — В этом случае я не знаю, кто я есть на самом деле. Я помню себя молодой женщиной, счастливой, полной надежд. Сейчас я превратилась в больную старуху, бесполезную и никому не нужную. Я не верю, что это я. Когда родились Джереми и Лалла, у меня был провал — я чувствовала себя довольно странно, не узнавала привычных вещей. Но все говорили, что я слишком устала и что все вскоре вернется в привычную колею. Естественно, меня измучили роды, нелегко рожать близнецов. Я действительно вскоре почувствовала себя гораздо лучше, почувствовала, что пришла в норму Но после того как родился Ники… — Она закрыла глаза и прижала руки к груди. — Нет, нет, я не могу говорить об этом.