Танец для двоих

— Привет, Элизабет! — обратилась я к дочери Миранды. Элизабет лежала на траве с банкой пива в руке и была довольно пьяной. — Мне нравится твоя татуировка. — На щеке Элизабет была вытатуирована пчела. Издалека татуировка выглядела, словно отвратительная волосатая бородавка, но с близкого расстояния было заметно мастерство, с которым пчела была выполнена. — Как смело! Тебе не было больно?

— На смум дле, — пробормотала Элизабет невнятно, — я нарисовала пчелу ручкой. Но ты не должна никому говорить. Пусть все думают, что это настоящая татуировка! — Элизабет ни капельки не изменилась. Она была младше меня на четыре года, но я восхищалась ею и признавала ее неоспоримое превосходство. Она была бунтаркой с тех самых пор, когда ей впервые удалось выбросить погремушку из детской колыбели. — Где ты пропадала? Чем ты занималась все эти годы, Виола?

— Должна признаться, что не занималась ничем особенным. Но сейчас у меня есть работа. Я работаю в организации, которая собирает пожертвования. Мы помогаем реставрировать старые памятники. — Элизабет широко зевнула, не потрудившись скрыть зевок рукой, а затем сделала большой глоток пива из банки. — Мне так жаль твоего отца, — промямлила я, смягчив голос. — Я хотела приехать на похороны, но не смогла. Я серьезно заболела.

Элизабет посмотрела на меня.

— Я рада, что сегодня хоть кто-то вспомнил об отце. Я ненавижу это чувство: мы словно отодвинули память о нем как ненужную.

— Бьюсь об заклад: сегодня многие вспоминали о нем. Наверное, сейчас не самое подходящее время говорить об этом вслух. Но я абсолютно уверена, что никто не забыл его. Я, например, очень хорошо его помню. Он был привлекательным и очень-очень… властным. Возможно, это самое подходящее слово, чтобы охарактеризовать его.

— Спасибо, — сказала Элизабет. — Мне так хотелось услышать о нем хоть несколько слов. Конечно, я знаю: он вел себя с мамой, как настоящая скотина. Но, тем не менее, — Элизабет вздохнула, — он был моим отцом. Родителей не выбирают.

— Если бы я могла выбирать маму, то выбрала бы такую, как Миранда.

— Правда? А какая у тебя мама? — спросила Элизабет с интересом.

— Я плохо ее помню. Мы виделись не более шести раз, когда я была ребенком.

Я рассказала о Констанции. Элизабет, кажется, ошеломил разительный контраст между моим детством и ее. Затем мы обсудили Фабию. Элизабет не стеснялась в выражениях. Я не могла удержаться от смеха, слушая, как «тепло» она описывает свою бабушку.

— Думаю, что несправедливо винить в собственных проблемах родителей, — сказала Элизабет в завершение.

— Безусловно, это просто бессмыслица, — согласилась я. Вечером, когда мы собрались уезжать, я подошла к Миранде и крепко, не жалея сил, обняла ее.

— Я никогда еще не присутствовала на такой веселой свадьбе! — воскликнула я. — На твоей щеке чернильное пятно.

— Это Элизабет запачкала меня. Она подошла ко мне несколько минут назад, прижалась щекой, поцеловала и сказала, что я самая лучшая мама на свете. Ты знаешь, для меня это был самый трогательный момент за весь день.

Всю дорогу обратно в Лондон тетя Пусси и я провели, бессовестно сплетничая. Мы пришли к единому мнению: свадьба была веселее, чем обычно, Элизабет стала настоящей красавицей, а Генри очень похож характером на Джеймса и просто душка. Я согласилась с мнением тетушки, что Беатрис святая, раз терпит Роджера, а викарий типичный зануда. Я восхищалась Морисом и его картинами, но тетя вдруг замолчала и не произнесла ни слова. Мне ее скрытность показалась странной: я видела, как сразу после обеда они с Морисом долго беседовали о чем-то в саду. Зато у нас не возникло разногласий по поводу Рори. Мы пришли к выводу, что он интеллигентный, милый и захватывающе сексуальный, что только он способен сделать Миранду счастливой.

Местность, которую мы проезжали, была удивительно красива. Со всех сторон на нас смотрели аккуратные коттеджи под черепичными крышами. Высокие ограды обвивал шиповник. Я попросила Берта остановиться, чтобы я могла собрать букет для Дэниела, — я знала, что Дэниел любит шиповник. Выйдя из машины, я почувствовала сладкий аромат. Птицы громко пели над головой, небо было замечательного голубого цвета. В который раз за сегодняшний день я подумала о замужестве.

— Ты знакома с Джереми Инскипом? — спросила я у тети самым будничным тоном, когда забралась обратно в машину.

— Старший мальчик Милисенты? Он, кажется, был проблемным ребенком. Впрочем, как и все Инскипы мужского пола. Погоди! Я что-то припоминаю… Зачем?! — Тете наконец удалось сфокусировать мысли. — Дорогая, не думаешь ли ты… О нет! Дорогая моя, пожалуйста, забудь об этом! Умоляю тебя! Ни один из Инскипов никогда не сделает женщину счастливой. Дурная кровь!

— Не волнуйся! Я прекрасно понимаю, что у нас ничего не выйдет. Но Джереми совершенно не похож на отца. Он совсем как его мать. Он мне очень нравится, но я понимаю, что ни капли не влюблена в него.

— Дай мне вспомнить, из какой семьи Милисента.

— Ее брата зовут Френсис Эштон.

Тетя вскрикнула.

— Час от часу не легче! Френсис Эштон! Самый последний негодяй в Лондоне. Я вспоминаю твою маму — Боже сохрани! Дорогая моя, я считаю, что самым разумным для тебя будет не ездить больше в Инскип-парк.

— Не понимаю, почему все считают, что я не могу позаботиться о себе самостоятельно? — пожаловалась я Дэниелу вечером.

Дэниел учил меня готовить bourride [67]. Когда я вернулась домой, мне хотелось только добраться поскорей до постели. Я съела и выпила так много, что с трудом шевелилась. Но Дэниел не признавал подобных отговорок, он принял в штыки мое желание отдохнуть. Я почистила чеснок и раздавила несколько зубков. Чеснок добавляют в суп в самом конце варки. Дэниел заметил, что я готова воспринимать окружающих исходя из их собственных оценок. Я только что рассказала Дэниелу о свадьбе, о том, как я наслаждалась общением с гостями Миранды.

— Это не значит, что мне нравится каждый встречный. Я полагаю, что достаточно критически отношусь к людям. В конце концов, свадьба не самое подходящее событие, чтобы устраивать симпозиум о моральных ценностях и их роли в современном обществе. Я пыталась находить общий язык со всеми. Я делала это ради Миранды. Мне не хотелось создавать ей неудобства.

— Ага! Вот именно! Но ведь подавляющее большинство людей ведут себя именно так. Они просто плывут по течению и беспрекословно выполняют указания самого властного. Но ты слишком разумна, чтобы следовать в общем потоке! Поэтому ты обязана задавать вопросы и никогда не подстраиваться под кого бы то ни было.

— Спасибо за то, что назвал меня разумной. Несколько дней тому назад ты назвал меня дурочкой. Я не могу быть разумной и дурочкой одновременно.

— Конечно, можешь. Мы все иногда глупые, иногда умные. Твое происхождение заставляет тебя приспосабливаться к абсурдным идеям кастовости и денег. Но, к счастью, природа наградила тебя любопытством, которое тебя спасает.

— Постой-ка! — Я замерла на месте, оставив на минуту чеснок. — Я чувствую себя оскорбленной. Не думаю, что я хоть в какой-то мере сноб или материалистка.

— О Виола! Перестань обманывать себя! Разве не тетя содержит тебя? Разве не тетя дает тебе деньги? Ты играешь в независимость, но получаешь все, что захочешь, всегда, когда захочешь. Тебе нравится играть в бедность. Ты живешь с нами в этом доме, потому что это кажется тебе романтичным. Но как только игра тебе надоест, ты, не задумываясь, вернешься к привычной роскоши. Без всякого сомнения, ты бросишься в объятия мужчины, который сможет дать тебе все это. А мы останемся лишь кратким воспоминанием, о котором приятно рассказать при случае. Ты будешь посмеиваться над нашей эксцентричностью и странными привычками. Все это лишь забава. Скажи мне, кто твои друзья? У всех у них огромные дома, толпы слуг и роскошные автомобили. Все они принадлежат к высшему классу. Разве это случайность? Разве ты не сноб?

67

Bourride — род супа из рыбы.