Страница 3 из 48
Купцы взбираются на возы, возчики охаживают кнутами бока коней, которые, напрягаясь так, что глаза кровью наливаются, отдирают вмерзшие в снег полозья.
Оторвали, стронулись, пошел караван.
Первые уж далече, а последние возы только-только с постоялого двора выкатывают. За ними, чуток приотстав, охрана скачет.
Но-о!..
Фридрих Леммер подле возов Гольдмана шагом едет. С коня склонился, о чем-то неспешно с купцом говорит — видно, цену себе набивает.
— Разве тут разбойники... В них раз да другой пальнешь — они и разбегаются! Вот когда я караваны в Персию водил, там точно были разбойники. Настоящие злодеи! В особенности в горах Кавказских, кои к самому небу поднимаются, тучи собой протыкая. Живут в тех местах народы дикие, злобные и коварные! Сами черные, аки люциферы, на головах папахи бараньи — ничего не боятся! Их бьешь, а они лезут на палаши, да визжат страшно, будто их на кол сажают. Страсть! Коли ночью уснешь, они подкрадутся и всем глотки резать начнут! Раз полкаравана перерезали...
— А чего купцам в Персии надобно было? — спрашивает, интересуется Гольдман. Да не из праздного любопытства, а дабы узнать, где, какой выгодный товар имеется, да сколь стоит.
— Кому что, — степенно отвечает Фридрих. — Кто приправы пряные брал, кто ткани шелковые. Но боле всего скупали злато да каменья самоцветные.
— И что, много их там и дорого ли они стоят?
— Страсть как много! В Персии золотом дороги мостят, а каменьями драгоценными стены украшают, будто это камни простые. Не знают персы истинной цены товарам своим, оттого отдают их за бесценок...
Слушает саксонский купец, рот раскрыв, сказки про далекую и загадочную страну Персию, а Фридрих рад стараться, дале брешет...
Только вдруг встал караван!
Задние возы в передние уперлись. Скучились.
— Чего случилось-то, чего стоим?
Оглядываются все тревожно, прислушиваются.
Где-то там, впереди, шум, гам, крики, да вдруг фузея бабахнула так, что по заснеженному лесу эхо покатилось, а с веток заснеженных иней посыпался.
Что такое — уж не напал ли кто? Место подходящее — темное, безлюдное, елки к самой дороге подступают.
Замер караван. Страшно всем — ну как разбойники теперь из тьмы по ним палить зачнут?..
Одному только Фридриху все нипочем.
Склонился низко, извинился:
— Прошу пардону, гер Гольдман, я скоро...
Выхватил из-за пояса два пистолета, дав шпоры коню, поскакал к передним возам, так что ошметки снега во все стороны!
И тут же:
Бах!
Бах!
Ударили выстрелы, звонко зазвенели друг об дружку в морозной тишине тесаки.
И снова:
Бах!
Бах!
Все напряженно слушают, что там впереди происходит — чья-то возьмет!..
Вот стихло все. Показалась охрана. Впереди скачет на взмыленном жеребце Фридрих Леммер — лицо дракой разгоряченное, рука на перевязи, на щеке кровь, своя ли, чужая — не понять! Рукой машет, кричит:
— Теперь шибче погоняй — шибче! Покуда мы их отгонять будем, вы из леса что духу есть скачите!
Да, размахивая саблей, мимо проскакал, в самый конец каравана. А его ватага за ним.
Засвистели кнуты, охаживая конские бока.
— Пошла, ну пошла!! — закричали, как оглашенные, возчики. Кони напряглись, дернули, понесли сани, кубарем скатываясь с пригорка. А позади вновь зазвенели сабли, закричал кто-то да ударили, раскатясь эхом, выстрелы!
— Гони, гони, что духу есть! — торопят возчиков купцы да, выворачивая шеи, назад поглядывают — не настигает ли их погоня?!
И верно — видны позади какие-то скачущие всадники!.. Скатились с горы, где лесу конец, понеслись дале! Да так, что еле догнал их Фридрих со своими молодцами.
Догнали да сзади пристроились.
— Уф!.. — тяжко вздохнул Фридрих, с волос на снег пот смахивая — Отогнали-таки злодеев! Думали, уж не одолеем! Думали — пропадать всем!..
И подручные его тоже вздыхают, палаши да шпаги о штанины отирают да обратно в ножны бросают, поддакивая:
— Да уж... Горячо нынче было! Уж такие злодеи, каких ранее и не видывали! Как все они скопом насели, так еле-еле от них отбились!..
Купцы из-под медвежьих полостей головы повысовывали, рады-радешеньки, что целы остались, да при товаре!
И хоть бы кто поинтересовался — а где ж убитые злодеи, что на караван напали? Или хотя бы раненые? Где кровь, что на снегу должна была непременно остаться? Где лагерь разбойничий с шалашами и костровищами?..
Нет ничего — только взрыхленный, истоптанный снег.
— Повезло вам, — говорит Фридрих. — Кабы не мы, лежать вам теперь бездыханными в сугробах! Ну ничего, ныне отлуп получив, они уж впредь не сунутся, да и до постоялого двора тут совсем недалече — дотемна успеем!
И всем понятно, что на мзду Фридрих намекает, потому как в договоре сказано, что за драку с разбойниками, в коей кровь пролилась, положена воинству Фридрихову плата на четверть сверх оговоренной.
Но неохота купцам лишнего платить — как с души отлегло, сомнения их брать начали: а были ли злодеи, коих никто не видал? А может, и не было вовсе?..
А может, и не было!..
Да только поздно купцы спохватились — обратно уж не воротиться, а коли так, то и доказать ничего невозможно! Хошь не хошь, надобно раскошеливаться!
Сошлись купцы вместе, повздыхали да за деньгами в кошели полезли! Они бы, может, и не заплатили, да только боязно им остаться на ночь в чистом поле без охраны!
Фридрих кошель с деньгами принял, поклонился купцам и дальше поехал, молодцом на коне сидя. И вновь все ему нипочем!..
Тянется караван по Руси, путь не близок — иной раз поболе месяца в дороге быть приходится. А снега кругом — видимо-невидимо, сколь в Европе не бывает.
Скрипят полозья, фырчат кони, вон уж и дымы видать, что за деревьями из труб постоялого двора к небу тянутся. Рады возчики. Побежали шибче кони, почуяв скорый отдых. И уж денег отданных не жаль — чего жалеть о том, что было, да уж нет! Все одно — купцы в убытке не останутся, их товар в Москве да Санкт-Петербурге в мгновение ока уйдет, все убытки десятикратно покрыв! Да сверх того вдесятеро принесут, как они обратно в Европу русские товары доставят!
Оттого и едут купцы в Россию, хоть неспокойно там, хоть шалят на дорогах душегубы и разбойники! Морем едут, а зимой сушью... Сидят, не вставая, будто наседки на яйцах, на своих мешках да сундуках! И средь них — ювелир Герхард Гольдман, что двадцать лет торговал в своей Саксонии, а ныне отправился в неблизкий путь, прослышав о богатстве двора русского, о том, что там за любую золотую безделушку платят, не торгуясь и не скупясь.
— Но! Пошла шибче!.. Но-о!..
Глава 4
В дверь постучали.
— Входи, кто там?
На пороге возник человек. В штатском. Хотя доложил по-военному:
— Разрешите?..
В комнате номер семнадцать было пусто. Был стол и два стула. За столом сидел человек в кожанке.
— Вы кто?
— Фирфанцев.
Ему указали на стул.
Мишель сел.
— У нас к вам есть дело...
У кого «у нас» человек в кожанке не сказал — и так было понятно.
Если они хотят у него что-то выведать или заставить служить их пролетарскому делу — так он откажется, чем бы это ему ни грозило, твердо решил Мишель. Одного того довольно, что он согласился продолжить свое, начатое еще при царе расследование относительно пропавших сокровищ дома Романовых. В их гражданской войне ни с той, ни с иной стороны он участвовать не желает — лучше пулю в лоб!
— Вы теперь, кажется, занимаетесь розыском и учетом буржуйских ценностей? — спросил человек в кожанке, внимательно рассматривая Мишеля.
— Так точно!
— Выходит, имеете дело с большими ценностями?
Мишель кивнул.
— Воруете? — без обиняков спросил человек в кожанке, испытующе глядя на него.
Мишель не понял.
Воруете?.. Кто?.. Он?.. Потом понял — его обвиняют в воровстве?!
— Как вы смеете, сударь! — бледнея и привставая, прошептал он.