Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 76 из 78



Вторая преграда тоже может рухнуть. Всё материальное ненадежно. Может произойти банкротство, или упадет спрос на нефть, или грянет революция. Саадат всё потеряет. И тут окажется, что у ее преданного раба есть средства, на которые можно безбедно жить. Вот почему Зафар во всем себе отказывал, крал хозяйские деньги, втихомолку давал ссуды под хищный процент. Уже сегодня в швейцарском банке лежит немаленькая сумма, а через двадцать или тридцать лет она превратится в солидный капитал. Саадат ни в чем не будет нуждаться. Такая женщина не может жить в бедности.

Но госпожа произнесла слова любви другому человеку, и тот пообещал вернуться. Мечта рухнула. Всё кончено. Зафар сидел, согнувшись в три погибели, и кряхтел — это пытались и не могли пролиться слезы, потому что за всю свою жизнь евнух ни разу не плакал. Не умел.

Из-за мучительных этих потуг он не заметил, как в комнатку вошла Саадат. Она обняла своего верного слугу и залилась слезами за двоих.

— Ты слышал, слышал? — захлебывалась она. — Ты думаешь, он вернется? Нет, конечно, нет! С ним что-то случится, я чувствую. Я его никогда больше не увижу! Боже, какая я дура! Я всё всегда делала не так. Не так жила, не так себя с ним вела…

Она говорила еще много глупых женских слов, а Зафар молчал, гладил ее по голове. Сердце сильно болело — за нее, не за себя.

— Не убивайтесь, госпожа. Он сильный, а значит ничего с ним не случится. Он человек слова, а значит он вернется. А если не вернется, я отправлюсь за ним и привезу его. Можете на меня положиться, — твердо сказал он, когда ее рыдания немного утихли. — Я сделаю всё для того, чтобы вы были счастливы.

Никогда еще он не произносил при ней такой длинной речи.

Саадат подняла лицо, внимательно посмотрела на перса.

— Ах, Зафар, у меня есть сын, который мне дороже всего под солнцем. Теперь еще появился мужчина, которого я полюбила… Но иногда мне кажется, что во всем мире у меня нет никого ближе, чем ты.

— Аллах с вами. Как можно такое говорить? — укоризненно покачал головой он. — Я калека, я ваш раб, а вы — царица из цариц.

Эраст Петрович вышел на совершенно темную, без единого огонька, улицу, и повернул голову вправо. Оттуда доносилось мерное похрустывание непонятного происхождения. От стены отделилась черная массивная тень.

— Быстро вышел, Юмрубаш. Думал, долго ждать буду.

— Ты? — обрадовался Фандорин. — Я как раз собирался к тебе. Но откуда ты узнал, что я здесь?

— Это Ичери-Шехер, всё тут знаю. Чего не знаю — люди рассказывают. — Гасым пожал плечами и снова захрустел. В руке у него был кулек, из которого он что-то доставал и совал в рот. — Козинаки хочешь? Зря не хочешь, вкусный. Ты убил твоя враг? Э, не отвечай, сам отвечу. Не убил бы — не пошел бы к женщина.

— Про это потом расскажу. У меня к тебе дело, важное.

— У меня тоже дело, Юмрубаш. Но ты старый, голова седой. Ты первый говори.

Хорошо иметь дело с человеком, который не любит долгих разговоров, подумал Фандорин. Особенно если времени мало. И спросил главное:

— Мне нужна твоя п-помощь. Поедешь со мной?

— Куда?

— В Вену.

— Где это Вена?

— Д-далеко.

— Дальше, чем Шемаха?

— Дальше.

Гочи помолчал, задумчиво похрустел.

— Зачем так далеко ехать?

— Я должен провести расследование убийства эрцгерцога.

— Ай-ай, — расстроился Гасым. — Кто он, этот Эрц? Твой родня?

Оказывается, можно жить в современном городе, где на каждом углу кричат газетчики, и не иметь ни малейшего представления о том, что происходит в мире!

— Нет, не родня.

— Друг?

Эраст Петрович начал объяснять, кем был Франц-Фердинанд и почему нужно немедленно отправляться в путь. Гочи не перебивал.

— Понятно. Его дядя твой друг, — сказал он, дослушав. — У старый царь нет никого, кто может за племянник мстить. Помогать надо. Дело хорошее. Почему не поеду?



«Надо будет купить ему в Батуме цивилизованной одежды, а то в Сербии его примут за башибузука. И обучить манерам. Пользоваться вилкой, носовым платком. Ладно, нам ехать три дня. Будет чем заняться».

— П-погоди, — вспомнил Фандорин. — Ты говорил, у тебя ко мне тоже важное дело?

Гасым вздохнул.

— Человек один приходил, записка приносил, мне читал. От твой жена записка.

— От Клары?

Про пленницу жгучих страстей Эраст Петрович, честно говоря, совсем забыл. Как она могла прислать записку Гасыму?

Он взял сложенный листок. Чиркнул спичкой.

Знакомым стремительным почерком сверху было написано: «Ради Бога, добрый человек! Отнесите это в гостиницу «Националь» господину Фандорину. Он даст вам денег! Клара Лунная».

Поморщившись, как от зубной боли, развернул бумажку.

«Спасите меня! Меня прячут в ужасном месте. Моей жизни угрожает опасность! Во имя всего, что нас прежде связывало, во имя прежней любви, во имя милосердия к несчастной женщине — спасите!

Недостойная Вас погибающая Клара».

— Человек записка подобрал, мне принес, — флегматично сказал Гасым.

— Почему тебе, а не в «Националь»?

Гочи пожал плечами:

— Я тебе обещал, что найду твой жена. Спрашивал у люди. Люди знают.

— Где твой информант подобрал з-записку?

— В Черный Город. Место такой есть, «Черная улица» называется. Какой дом — знаю. Едем быстро жена спасать или ну её?

«Пропади она пропадом! Пусть сама разбирается со своим обожателем», — захотелось сказать Фандорину. Черт подери, мир на грани катастрофы, каждый час дорог, а придется снова тащиться в опостылевший Черный Город, вызволять Клару из плена, отвозить обратно в Баку. Да еще тратить время на истерики и утешения. Невозможно!

Но разве есть выбор?

В голову пришла новая максима про цзюнцзы — подарок Конфуцию в его список мудростей: «Благородному мужу только кажется, что у него есть выбор. На самом деле выбора никогда нет».

Пнув ногой каменную бровку тротуара, Эраст Петрович простонал:

— Ладно. Едем.

Чтобы не тратить лишнее время на объяснения с адъютантом, вышли через другие ворота. Средство передвижения нашли быстро. Гасым остановил ночного фаэтонщика, вежливо попросил слезть с козел. Узнав прославленного гочи, возница не испугался, а обрадовался. С поклоном передал поводья.

Их короткого разговора Фандорин понять, конечно, не мог, но всё и так было ясно. Извозчик рад пригодиться великому человеку и знает, что в накладе не останется.

«Правильно ли я делаю, что увожу его из привычной среды обитания, где он как рыба в воде? Однако если расследование будет успешным, с Гасыма снимут все грехи… Впрочем, он ведь, наверное, немедленно наделает новых?»

Вот о чем думал Эраст Петрович, поглядывая на своего монументального возницу, нахлестывающего лошадей. Коляска мчалась по спящему городу назад в промышленную зону. Казалось, это гиблое место никак не желает расставаться с московским гостем.

«Полчаса туда. Там максимум минут десять. Клару высадить у полицейского участка. И ни в коем случае не давать себя вампирить: спас — и саёнара».

По самым оптимистичным прикидкам все равно выходило, что назад к Шемахинским воротам ранее третьего часа пополуночи попасть не получится, а поезд отправится в путь, пожалуй, уже перед рассветом.

«Ничего, дорога из-за забастовки пуста, на станциях можно скорости не сбрасывать, наверстаем», — успокаивал себя Фандорин.

Вот и снова Черный Город, давно не виделись.

На сей раз от переезда свернули в другую сторону, где воздух был еще закопченней, а ландшафт совсем мрачный: сплошные приплюснутые бараки со слепыми окошками.

— Тут мазутный завод, — объяснил Гасым. — Поэтому Черная улица. Рабочие, кто на завод работают, тоже черные. Сейчас их нет никто. Хозяин Джабаров, плохая человек, выгнал… Вон там записка лежал.