Страница 53 из 78
Последняя фраза была произнесена совершенно искренне.
— Вы даже не спрашиваете, кто это?
По-видимому, Клара была задета. Настроилась на душераздирающую сцену, а всё так легко устроилось.
— Мсье Леон Арт, разумеется, — пожал плечами Фандорин.
Но актрисе хотелось драмы.
— Боже, вы обрили голову… — Голос Клары задрожал. — Это разрывает мне сердце! Вы всегда так следили за прической, а теперь вам стало всё равно… Как мне горько, что у нас заканчивается вот так… Никто не виноват, что из нас не получилось пары. Мы слишком разные. Как лед и пламень! А с ним… — Ее лицо просветлело, и это, кажется, не было игрой. — С ним мы говорим на одном языке! Даже слов не нужно… Ах, зачем я это говорю? Это жестоко, я убиваю вас!
— Ничего, я выживу, — неделикатно уверил ее Эраст Петрович.
Клара вытерла слезы.
— У вас железная выдержка, я всегда это знала… Но в глубине души вы страдаете, это видно по глазам…
— Мне будет легче п-пережить удар вдали от вас. Расстанемся прямо сейчас. Слава богу, нам не нужно оформлять развод. Сообщите адрес, и я распоряжусь переправить ваши вещи из Сверчкова переулка… Или сам съеду оттуда. Это как вам будет угодно.
— У вас холодное сердце, — с горечью молвила она. — Вот почему из нашего брака ничего не вышло.
Вдруг стало ее жалко. Теперь, когда оковы пали, Фандорин увидел эту женщину такой, какова она на самом деле. Не через золотистую пыльцу влюбленности, не через темные очки неприязни, а беспристрастно и почти безэмоционально.
Актриса, до кончиков ногтей. А значит, своего рода инвалидка, не умеющая отличать игру от жизни, подлинные чувства от настоящих. Дай ей бог обрести счастье с длинноносым гением кинематографа. По крайней мере у них есть нечто общее — любовь к искусству.
На столике зазвонил телефон. Очень кстати. Тягостную сцену пора было заканчивать.
— Хелло? — сказал Эраст Петрович в трубку как можно деловитей.
Неважно, кто это. Звонком можно воспользоваться как предлогом, чтобы немедленно уйти — якобы по срочному делу.
Не вышло. Главные испытания, похоже, были еще впереди.
— Господин Фандорин! — истерически закричала трубка. — Это портье Катечкин! К вам поднимается мсье Арт! Он не в себе! Запритесь! Я соберу всех швейцаров и приду вам на выручку!
— Не стоило б-беспокоиться…
Эраст Петрович обернулся к двери, и та буквально через секунду открылась от бешеного толчка.
Очевидно, теперь все будут врываться ко мне без стука, обреченно подумал Фандорин — и подобрался. В руке у режиссера был «браунинг».
— Виноват один лишь я! — закричал молодой человек. Его длинные черные волосы разметались по плечам, глаза сверкали, чело было бледным. — Я давно люблю Клару! Я воспользовался ее минутной слабостью! Убейте меня, но не трогайте ее!
Леон Арт протянул пистолет рукояткой вперед.
«Красивый юноша. И ведет себя прелестно».
Сказать, что всё в порядке и волноваться не из-за чего, Эраст Петрович не успел. Клара его опередила.
— Нет! Лучше убей меня!
В экстатическом восторге она закрыла возлюбленного телом. Клара никогда не обращалась к мужу на «ты», но так звучало возвышенней. Собственно, ей уже было известно, что никто никого убивать не собирается, но разве актриса способна удержаться от участия в столь фактурной сцене?
Вот только падать на колени — это уж, пожалуй, чересчур. На театральной сцене такого перебора Клара себе бы не позволила. Кинематограф губительно воздействует на вкус.
— Не унижайтесь перед ним! — Леон стал ее поднимать. — Вы богиня, мы все перед вами ничтожества!
— Я не богиня! Я грешница! Я всем приношу одно несчастье!
«Пожалуй, я здесь уже лишний».
Воспользовавшись тем, что любовники, рыдая, сжали друг друга в объятьях, Фандорин быстро-быстро скользнул к двери, цапнув на ходу с вешалки свою дурацкую панаму.
На лестнице ему встретилась подмога: портье Катечкин и четыре ливрейных — перепуганные и одновременно счастливые от предвкушения Настоящего Большого Скандала.
— Пойду п-пройдусь, — сказал им Эраст Петрович. — Ко мне в номер не входить.
На улице он подставил лицо восхитительно холодному лунному свету. Улыбнулся счастливой улыбкой.
Свободен! Наконец свободен!
Охота закончена
Ночь Фандорин провел в больнице. Спал чутко, но Маса так и не очнулся.
В палату то и дело наведывался медбрат, дважды заходил дежурный врач. Следовало признать, что уход в заведении добросовестный — именно в этом Эраст Петрович и желал убедиться.
Утром он вернулся в отель, чтобы побриться, принять душ, переодеться. Главное же — для того чтобы провести сеанс медитации: задернуть шторы, сесть в позу дзадзэн, слиться с ритмом и дыханием Вселенной. Ни о чем не думать, ничего не чувствовать, отрешиться от окружающего хаоса, припасть к источнику внутренней гармонии. Или зачерпнуть толику гармонии космической — это уж как получится.
Когда рациональность исчерпала свои ресурсы, нужно настроить рецепторы на обретение сатори. Озарение непременно снизойдет — многократно проверено. Ситуация, которая кажется тупиковой, предстанет в новом свете.
«А если не снизойдет? Если не предстанет?»
«Тогда просто посижу на полу в позе, способствующей циркуляции крови. А потом снова пошевелю мозгами».
У входа в «Националь» кто-то сидел на корточках — не в дзадзэне, но тоже в позе полного отрешения. Было видно опущенную голову в серой чалме, сцепленные на коленях костлявые руки. Вероятно, нищий — в Баку такие попадаются на каждом шагу. Странно только, что швейцар не отогнал мизерабля подальше от входа.
Фандорин достал бумажник — он всегда подавал нищим, которые не пристают и не клянчат. Но сидящий легко поднялся и оказался немым прислужником Саадат Валидбековой.
— Зафар?
Перс молчал. Смотрел не на Эраста Петровича, а на спускающегося с крыльца швейцара.
— Он вас, сударь, с вечера тут ждет. Упорный — ужас!
Монета досталась швейцару, а евнуха Фандорин отвел в сторону.
— Вас прислала госпожа Валидбекова? Что-то случилось?
Почему-то сжалось сердце — Эраст Петрович сам удивился. Внезапно, непонятно с чего, вспомнился ночной сон. Он был короткий и мучительный — как и положено сну, который видишь, сидя в неудобном кресле.
…Фандорину приснилось, что он мертв, лежит в гробу. Пахнет цветами, торжественно поет церковный хор. Идет поминальная служба.
Вот что такое смерть, думал спящий и удивлялся, как это он не понимал столь простой и очевидной вещи при жизни. Смерть — это когда из тела уходит движение. Ты не можешь пошевелиться, а все уверены, что ты кусок бесчувственной материи, которую можно разрезать, вынуть внутренности, подкрасить лицо кисточкой, выставить напоказ. Можно говорить про «дорогого покойника» любые пошлости и глупости — ты все равно не услышишь. А потом закопают в землю, и лежи там вечно, разглядывай крышку гроба. Воскресения не будет.
Но больше всего новопреставленный боялся не вечной тьмы, а женщины в черном. Она стояла у изголовья. Сейчас устроит спектакль, терзался Эраст Петрович. Будет картинно ломать руки, стонать, молоть всякую чушь. Поскорей бы уж закопали.
И вот женщина склонилась над ним. Откинула с лица черную вуаль.
Какое облегчение! Это не Клара, это Саадат.
Глаза ее были сухи, взгляд сосредоточен, таинственен.
Тонкими пальцами она провела по лицу покойника — и будто сняла невидимую пленку. Кожа начала дышать, стало возможно двигать ресницами.
Коснулась рукой груди — и вернулось дыхание.
«Еще, еще!» — мысленно взмолился Фандорин. Его тело жаждало новых волшебных прикосновений, чтобы пробудиться, наполниться жизнью.
Но в это время застонал Маса, и сон прервался.
Тряхнув головой, Эраст Петрович отогнал воспоминание о ночном видении.
— С госпожой Валидбековой все в порядке? Вы ведь можете кивнуть или покачать головой.