Нежность

Под конец рабочего дня она решила не следовать его пожеланиям и вошла к нему в кабинет. Он тут же отвернулся:

— Это не дело! К тому же вы входите без стука.

— Потому что я хочу, чтобы вы на меня смотрели.

— А я не хочу.

— Вы всегда такой? Надеюсь, это все-таки не из-за пролитого вина?

— В некотором смысле из-за него.

— Вы что, нарочно это делаете? Чтобы меня заинтриговать, да? Должна сказать, вам это удается.

— Натали, клянусь вам, тут нечего понимать, кроме того, что я вам сказал. Я защищаюсь, вот и все. Ничего сложного.

— Но вы себе шею свернете, если будете сидеть в таком положении!

— Чем сердце будет болеть, уж лучше шея!

Натали слегка зависла от этой фразы: она звучала как какой-то деепричастный оборот, как одно слово: «ушлушешея». Потом заговорила снова:

— А если мне хочется вас видеть? Если мне хочется проводить с вами время? Если мне с вами хорошо? Тогда что мне делать?

— Это невозможно. Это никогда не будет возможно. Лучше вам выйти.

Натали не знала, что ей делать. Поцеловать его, ударить, послать к черту, перестать замечать, унизить, умолять? В конце концов она повернула ручку двери и вышла.

70

Назавтра под конец рабочего дня Хлоя отмечала свой день рождения. Она не могла допустить, чтобы кто-то о нем забыл. Пройдет несколько лет, и наверняка все будет с точностью до наоборот. Все могли оценить ее энергию, то, как она воспламенила их нудный мирок, как заставила служащих напустить на себя хорошее настроение. Пришли практически все сотрудники с их этажа, и Хлоя в их окружении пила шампанское. И ждала подарков. Было что-то трогательное, почти прелестное в этой комически преувеличенной демонстрации нарциссизма.

Комната была небольшая; тем не менее Маркус и Натали изо всех сил старались держаться как можно дальше друг от друга. Она в конце концов вняла его просьбе и кое-как пыталась не попадать в его поле зрения. Хлоя следила за их уловками, и ей все было ясно. «Как они мило не разговаривают, никаких слов не надо», — подумала она. Какая проницательность! Ну и ладно, ей не хотелось отвлекаться на эту историю: главное, конечно, — это удачно отметить день рождения. Главное — все эти служащие, все Бенуа и Бенедикты, что расслабленно стоят вокруг с бокалом в руке, в костюмах и пиджаках, с натренированной общительностью на лице. Маркус созерцал фонтанчики возбуждения, бьющие из гостей, и находил все это гротескным. Но в этом гротеске ему виделось что-то глубоко человечное. Он тоже хотел быть причастным к этому коллективному порыву. Он вдруг ощутил потребность делать все как следует. Под конец дня он заказал по телефону букет белых роз. Необъятный букет, совершенно несоразмерный его отношениям с Хлоей. Как будто хотел непременно уцепиться за белое. За необъятную белизну. Белизну, стирающую красный цвет. Когда девушка, доставлявшая цветы, прибыла на ресепшн, Маркус спустился вниз. Поразительная картина: Маркус с необъятным букетом в этом чисто деловом, бездушном холле.

Так он и направился к Хлое — следом за великолепной белой массой. Она увидела, как он подходит, и спросила:

— Это мне?

— Да. С днем рождения, Хлоя.

Она смутилась. И инстинктивно обернулась к Натали. Хлоя не знала, что сказать Маркусу. Между ними был пробел: их белое на белом. Все смотрели на них. То есть на крошечные частички их лиц, не стертые белизной. Хлоя чувствовала, что надо что-то сказать, но что? В конце концов она проговорила:

— Зачем же так! Это чересчур.

— Да, конечно. Но мне хотелось белизны.

К Хлое двинулся еще один коллега с подарком, и Маркус, воспользовавшись этим, отошел.

Натали издали наблюдала за этой сценой. Она хотела соблюдать правила Маркуса, но зрелище привело ее в такое смущение, что она решила подойти поговорить:

— Почему вы подарили ей такой букет?

— Не знаю.

— Слушайте… меня уже достал этот ваш аутизм… Вы не хотите на меня смотреть… не хотите ничего мне объяснить.

— Честное слово, я не знаю. Мне самому неловко. Я прекрасно понимаю, что это ни с чем не сообразно. Но так получилось. Когда я заказывал цветы, то попросил огромный букет белых роз.

— Вы в нее влюблены, что ли?

— А вы, что ли, ревнуете?

— Я не ревную. Но начинаю подозревать, что вы при всех ваших повадках депрессивного шведского лунатика — великий соблазнитель.

— А вы… знаток мужской души, это уж точно.

— Ну это же смешно.

— Смешно, что у меня есть подарок и для вас… и что я вам его не отдал.

Они посмотрели друг на друга. И Маркус сказал себе: как я мог думать, что могу ее больше не видеть? Он улыбнулся ей, и она ответила улыбкой на его улыбку. Новый тур вальса улыбок. Поразительно, как иногда бывает: мы принимаем решения, мы говорим себе — отныне все будет так, а не иначе, но достаточно ничтожного движения губ, и от твердой, казавшейся вечной уверенности остаются одни обломки. Все волевые усилия Маркуса рухнули перед очевидностью: очевидностью лица Натали. Усталого, подернутого пеленой непонимания, но все равно лица Натали. Не говоря ни слова, они потихоньку ушли с праздника и оказались в кабинете Маркуса.

71

Там было тесно. Наступившего для них облегчения хватало, чтобы заполнить всю комнату. Оба были счастливы, что остались одни. Маркус смотрел на Натали и, глубоко взволнованный, читал в ее глазах неуверенность.

— Так что за подарок? — спросила она.

— Я вам его вручу, только обещайте, что откроете его не раньше, чем придете домой.

— Договорились.

Маркус протянул ей маленький пакетик, и Натали положила его в сумку. Они посидели так еще минуту — минуту, что длится и теперь.Маркус чувствовал, что не обязан говорить, заполнять пустоту. Оба были расслаблены и счастливы, что снова вместе. Чуть погодя Натали сказала:

— Надо, наверно, вернуться. Если мы не вернемся, это будет выглядеть странно.

— Вы правы.

Они вышли из кабинета и двинулись по коридору. Вернувшись туда, где проходил праздник, они, к своему удивлению, никого не нашли. Было пусто и чисто, все кончилось. Оба недоумевали: сколько же времени они просидели в кабинете?

Вернувшись домой, Натали уселась на тахту и открыла пакетик. Там лежала фигурка, дозатор ПЕЦ. Она не могла опомниться: ведь во Франции их нигде нет. Ее глубоко тронул этот жест. Она снова надела пальто и вышла на улицу. Махнула рукой, остановила такси — и этот жест вдруг показался ей совсем простым.

72

Статья из Википедии, посвященная ПЕЦ

PEZ (по-русски ПЕЦ) — конфеты, состоящие из механического дозатора-игрушки и собственно конфет-пастилок, пользующиеся популярностью во всем мире. Впервые были произведены в Австрии в 1927 году. Бренд принадлежит компании Ed. Haas International.Пастилки имеют форму скругленного прямоугольника, однородны по массе, имеют различный вкус. Красители в классических конфетах ПЕЦ не используются. Классическая игрушка содержит 12 пастилок.

73

Перед дверью она с минуту постояла, колеблясь. Сейчас так поздно. Но раз уж она доехала сюда, нелепо было бы развернуться и уйти. Она позвонила, раз, потом второй. Никакого ответа. Она стала стучать. Вскоре за дверью послышались шаги.

— Кто там? — раздался встревоженный голос.

— Это я.

Дверь открылась, и Натали предстала странная картина. Было от чего смутиться: волосы у отца стояли дыбом, глаза блуждали. Он выглядел пришибленным, как будто у него что-то украли. В конечном счете, наверно, так и было: у него только что украли сон.

— Что ты тут делаешь? Что-то случилось?

— Нет… все в порядке… мне хотелось тебя видеть.