Страница 6 из 12
— Да нашлись на вас эксперты, Сергей Сергеевич, не думайте, что вы — непостижимый, как черная дыра. Порассказали они мне в научно-популярной форме, какой вы дигитальный из себя и сколько у вас там в голове нулей.
— Кто рассказал, Зинаида Васильевна? Кому вы интересны? Кому охота с вами общаться?
Ох, как он ненавидел эти глазки, такие же маленькие, как у него, только не умные и понимающие, а тупые и хитрые. В них сейчас была хищная сосредоточенность зверя, методичным жеванием добирающегося до яремной вены своей жертвы. А ведь «доброжелатели» могли даже Зинке позвонить, эти стервятники, которые последние три года старательно гадят на него с недосягаемой высоты.
— Я и сама позвонить могу куда надо…
А ведь могла и сама позвонить, засранка. Могла инстинктивно нащупать направление главного болезненного удара. Как он ненавидел оттопыренную самодовольную нижнюю губу Зины. От ненависти сильно сдавило горло.
И где-то в горле абстрактная ненависть инкарнировалась в конкретный вектор отвращения.
<код>
психоинтерфейс Соседство, применяя психотип Ненависть
{
пытаться
{
житьСовместно();
}
прерывание (ошибкаВремениСовместногоПроживания)
{
труп = очередное УбийствоНаБытовойПочве();
сброс трупа;
}
}
</код>
Конечно, он никогда бы не реализовал этот интерфейс, но в ее поросячьих глазках уже засновал страх — как зверь в узкой клетке. А тут чертов стакан выпал из правой руки, на которой с армии не хватало двух пальцев, и нарочито громко разбился. Последний чистый стакан. Уже и кофейку не глотнуть. Она лишила его всего, даже утреннего промывания кишечника. Какая-то древняя часть мозга, оставшаяся в наследство от ползающих и кусающих, может, даже от всем известного змия, приняла управление над телом. Шрагин наклонился и подхватил двумя влажными самый большой осколок. Соседка искренне завизжала — от прежней наглости и следа нет, ужас прыгает в глазах как чертик на пружинке.
— Убивают! Жизни лишают! — последняя фраза была явно из свежего романа известной фантазистки Марии Симбионовой. Явный, хотя и бессознательный импринтинг. Да и защитную позу Зинаида приняла, как каратист на видике.
— Что ты мелешь, Зинка? На кой хрен мне твоя жизнь сдалась? — зарычал Шрагин.
Он не мог объяснить себя даже ей, которая сидела у него под боком последние три года, которая ловила каждое его слово и следила за каждым его движением, которая отдалась ему так же покорно, как корова отдается ветеринару со шприцем, начиненным бычьим семенем.
Вектор ненависти был переполнен, однако не имел выхода наружу. Внешней реализации не было, поэтому Шрагин полоснул осколком по собственной руке. Это выглядело дико. Но рука все-таки была своей собственной.
— Психопат! — соседка, тряся низкими ягодицами, с повизгиванием побежала в свою комнату — как бородавочник от льва. Невинная жертва, полная предсмертного ужаса. Как он сразу догадался — она бежала звонить в скорую психиатрическую помощь.
— Не делай этого, Зина! Хочешь, пойдем куда-нибудь вместе? Только мы вдвоем. Будем танго танцевать. — От одного такого предложения его затошнило, но и этого соседке было мало.
Он не имел никакого права лишать ее высшего наслаждения — сцены расправы над ненавистным мужчиной… Он знал, что скрытые хватательные движения сейчас пронизывают Зинину мускулатуру, вызывая какую-то сладость в нижней части ее крепкого тела, если точнее, в тазу, а рефлекс хищника заставляет выделяться слюну.
И тем не менее он потерял еще несколько драгоценных минут в мольбах и стенаниях возле ее беспощадно закрытой двери. А вот медработники сегодня оказались быстрыми как летучие обезьяны.
«Скорая» влетела в тот момент, когда Шрагин метался в поисках новой рубашки. А сквозь рукав старой выплывало красное пятно.
— Все ясно. Значит, еще хотел танго танцевать, — сказал доктор, более похожий на уголовного авторитета, благодаря щетине и облаку перегара.
— Что вам ясно? Я…
Рука санитара предупредительно легла Шрагину на загривок — широкая и твердая, как лопата, она заставила присесть. Виртуальный Сережа мгновенно раскидал санитаров, как котят, и уложил доктора на пол ударом пудового кулака. Но в реальности он лишь попробовал уйти из-под властной руки санитара — как бы не так, она не только придавливала его, но и словно примагничивала. На чугунной ладони медработника он мельком заметил наколку — парашютик и две буквы, похоже, что инициалы. Где-то он такую уже видел, давно это было…
— Нам ясно все. Не такой ты уж сложный, — сказал доктор и вонзил шприц в непораненное предплечье…
— У меня программа зависла, будильная, значит, и обеденная не загрузится, кура вовремя не разморозится. Можно мне в комнату? — сказал Шрагин в надежде неизвестно на что. Не сбежать ведь через окно, по карнизу.
— У нас пообедаешь. Мы тебе другую куру дадим, резиновую. И танго танцевать научим. Так что поехали, чмур.
— Так еще ж переодеться надо.
— Ладно, иди, надень свой лапсердак, — согласился белохалатник.
Мгновенно из темного угла возникла Зинаида.
— Товарищи, я помогу Сереже собраться. Он ведь такой беспомощный. Дигитальный такой.
Все ясно, его уволокут, а она останется у него в комнате хозяйничать. Не выйдет.
— Все, я передумал, — сказал Шрагин, подворачивая закрашенный кровью рукав. — Я — уже готов.
И хотя он все-таки дал отпор Зинке, внутри лопнула какая-то струна. Шрагин понял, что проиграл. Проиграл давно, когда программа его жизни, пройдя неверный оператор, попала в петлю, из которой нет выхода. Если бы он не ушел из команды создателей нового революционного языка, сейчас бы его славили и рисовали яркими красками на страницах толстых солидных журналов. Но он ушел. Единственный его бесспорный талант — выбрать неверное направление.
На полминуты ему сделалось дурно — наверное, тот укол подействовал. Затмение какое-то, в сумерках все вокруг стало текучим, показалось даже, что Зинаида омывает его, как волна, пытается накрыть с головой, плещет в глаза, в рот. Но со странным звуком «сам-по» волна схлынула, и мир принял прежние очертания и освещенность.
— А что, поехали, товарищи.
От этих слов он стал уютным привычным психом, отчего доктор с санитарами сразу заулыбались и перестали угнетать. Шрагин привольно разлегся на носилках в задней части автомобиля, на передних местах расположились медработники. Через открытое оконце, соединявшее кабину с отделением для психов, лилась как будто песня вперемешку с полубезумным бормотанием ди-джея. «Если вы считаете это музыкой, то вы горько заблуждаетесь. Слова же, в лучшем случае, высосаны из пальца…»
— Ну, хорошо, почему меня везут в психушку, а не его? — безадресно спросил псих, думая о ди-джее.
— Потому что у него нет соседей, — охотно отозвался доктор. — А куда мы так мчимся, психиатрия?
— В Бехтерева, родимый.
В Бехтерева — это класс, там покойно, там все передовое. Он был там три года назад, и ему понравилось. Это вам не Скворцова-Степанова, где в палате по двадцать психов, набитых всяким калом по самую макушку, где в сортир надо в калошах ходить, чтобы не утонуть, где целую ночь яркий свет глаза выедает. В Бехтерева же разговоры с культурными людьми за Фрейда, Эдипа и его маму. Там всем желающим раздают мольберты и холсты, рисуй свой психоз на здоровье, только краски не ешь…
Интересно, может ли Зина проникнуть в его комнату при нынешней системе опознания? Наверное, может — если потихоньку снимет отпечатки его пальцев и перенесет папиллярный рисунок на пластик. Если проникнет, то подкинет ему ворованные шмотки или листовки с призывами к межнациональной розни — шикарная месть. Что-то утром в комнате было не так, только без очков он рассмотреть не смог. Что-то не так… Вечно это ощущение чего-то упущенного и не понятого. Ну, почему он не алкоголик? Почему не лежит firewall из огненной воды между ним и нецифровым миром, в котором он бессилен?