Обреченная

Но Галифакс — это порт, а я не уверена, что захочу всю свою жизнь каждый день видеть океан. Не уверена, захочу ли я вообще его видеть.

Я сунула руку в карман и нащупала холодную серебряную цепочку. Если я найду тут Алека, то перед тем, как его похоронить, надену на него медальон как символ того, что он снова с матерью. А серебро ему больше не повредит.

Мне казалось, что отыскать нужное место будет сложно, но стоило мне сказать человеку на станции, что я хочу опознать тело с «Титаника», как все начали предлагать свои услуги. Кучер кареты с радостью готов был доставить меня в отель, чтобы завтра с утра я первым делом смогла пойти осмотреть мертвых.

— Я не могу ждать до утра, — отказалась я. Откладывать еще? Настоящая пытка. Поисковое судно прибыло в Галифакс два дня назад, просто я никак не могла добраться сюда быстрее. И мысли об Алеке, который лежит тут, одинокий и никому не известный, терзали меня все это время. — Я должна поискать его прямо сейчас.

Они так меня жалели, что это помогло.

Меня отвезли в импровизированный морг — каток для керлинга, из всех возможных мест! — хотя я понимала, что трупы нужно хранить на льду. Смотритель уже собирался закрывать на ночь, но впустил меня моментально.

— Мы все подождем снаружи, — сказал он. — Не будем вам мешать. А если вы найдете джентльмена, которого ищете…

— Я вас позову.

А потом мне придется похоронить Алека. Я надеюсь на это, как ни ужасно это звучит, потому что невыносимо думать, что он все еще погружается на дно Атлантики и его уже никогда не найдут. Мое сердце разорвется, если я увижу его мертвым, но я хотела его увидеть. Пусть даже так.

Однако стоило мне войти на каток, и решимость моя улетучилась. Зрелище оказалось еще более ужасным, чем я себе представляла. Дюжины трупов, закутанных в белые простыни, и все лежат на льду. На катке осталось гореть всего несколько ламп, их свет отражался ото льда голубым, и казалось, что трупы все еще плавают на воде. Моя тень была длинной и водянистой.

Глупо бояться мертвых тел. Я заставила себя шагнуть вперед. Туфли скользнули по льду. Нужно быть осторожнее, чтобы не упасть.

Мертвые лежали длинными рядами. До меня дошло, что мне придется приподнимать ткань и всматриваться в лицо каждого, за исключением слишком невысоких, полных или очевидных женщин. Придется посмотреть на каждого мертвеца и вспомнить их предсмертные крики в океане.

Но если такова цена за то, чтобы найти Алека, я ее заплачу.

Собрав все свое мужество, я приподняла первую простыню. Слишком молодой, мальчик едва ли шестнадцати лет. С веснушками.

Этот слишком старый и смуглый. Он умер в вечернем костюме. Я вспомнила, как некоторые из них до самого конца сидели в салоне, играли в карты и пили бренди.

Следующая оказалась худенькой женщиной — тут я разглядела, кто это, и ахнула. На льду лежала одна из двух старушек-норвежек из моей каюты, с прижатыми к груди кулачками, словно она все еще пыталась спрятаться под своим красно-белым одеялом.

Я опустилась рядом с ней на колени, погладила ее по белоснежным волосам, и глаза мои наполнились слезами, но всхлипывать я начала только тогда, когда сообразила, почему она оказалась здесь… почему поисково-спасательная команда приняла ее за пассажирку первого класса. В ее ушах сверкали красивые жемчужные сережки, которыми она так гордилась. Те самые, что она одолжила мне в порыве бескорыстного великодушия. Должно быть, она вдела их в уши, покидая каюту, — к сожалению, слишком поздно поняв опасность. Надеялась сохранить свою единственную дорогую вещь, которую так высоко ценила. Что ж, сохранила.

Я плакала до тех пор, пока не кончились слезы. Положила руку на ее стиснутые кулачки; только так я и могла с ней попрощаться. Я даже не знала, кто это, Инга или Ильза, но нежно накрыла старушку простыней, жалея, что та ее не согреет.

С трудом поднявшись, я перешла к следующему телу. И к следующему. И к следующему. Мне казалось, что от всего этого ужаса я омертвела, что теперь могу выдержать все что угодно, до тех пор пока я не откинула еще одну простыню и не увидела, кто под ней лежит.

Михаил. Он лежал безупречный, как статуя, его зализанные назад темные волосы и бородка клинышком даже не растрепались. Михаил все равно что спал и выглядел так, словно принял мирную смерть, а его тело здесь ждет, чтобы любимые люди его похоронили, если, конечно, он кого-нибудь любил. Я не могу сказать, какое из моих чувств было сильнее: ярость на то, что его никчемный труп отыскали, в то время как стольких так и не нашли, или облегчение оттого, что он наконец мертв.

Но я тут же сказала себе, что так думать нельзя. Радоваться тому, что Михаил погиб на «Титанике», все равно что радоваться, что «Титаник» пошел ко дну.

Я не могла скорбеть по Михаилу, но хотя бы могла прилично его укрыть. Так что я приподняла простыню, чтобы натянуть ее ему на голову…

…и его холодные, как лед, пальцы сомкнулись у меня на запястье.

Я ахнула. Михаил резко открыл глаза, такие же сосредоточенные и злобные, как всегда.

Он был жив.

Глава 30

Этого не может быть. И все-таки так оно и есть. Я в ужасе уставилась на Михаила, а он сжал мое запястье еще сильнее, и на лице его появилась тень прежней насмешливой ухмылки. Я попятилась, пальцы его разжались, но я наткнулась на чей-то труп, и это на мгновение парализовало меня. Михаил рывком сел, а затем сумел встать. Он все еще был слаб, но совершенно определенно жив.

Этого не может быть!

— Это дурной сон, — прошептала я. — Обычный кошмар.

Михаил просипел:

— Я же говорил тебе, что мы боги. — Голос его походил на голос мертвеца.

Я окинула диким взглядом затененный голубоватый каток, словно кучер и смотритель могли волшебным образом оказаться рядом со мной. Но единственными свидетелями были мертвецы.

— Вчера ночью… кажется… было полнолуние, — проговорил он. — Во времена великой опасности… великого холода… посвященные уходят в место за пределами законов, которым подчиняются простые смертные. А затем луна нас будит. Возвращает к жизни. — Михаил ухмыльнулся. — Теперь понимаешь, насколько мы великолепны?

Я не могла говорить, не могла думать. Со мной разговаривал мертвец!

— Приближается ночь. Я ее чувствую. — Михаил на мгновение удовлетворенно закрыл глаза. — Скоро силы мои вернутся, и тогда я смогу превратиться. Я восстану. — Глаза его открылись, он снова уставился на меня. — И смогу поесть.

Я стремглав помчалась к двери. Михаил буквально наступал мне на пятки, наши шаги эхом отдавались в пустом пространстве.

— Помогите! — закричала я, но те, кто меня ждал, ничего не услышали.

Эхо раскатилось моим голосом: «Помогите, помогите, помогите, помогите!» — по всему ледяному моргу.

Он передвигался не так быстро, как раньше, — видимо, еще был слаб после того, как утонул и после своего долгого мистического сна, и мне показалось, что я смогу выскочить наружу. Но тут Михаил ухватился за рукав моего пальто и резко повернул меня к себе.

Я отшатнулась и снова сумела вырваться. Он раздо-садованно зарычал, и я сообразила, что пока наши с ним силы примерно равны. У меня есть шанс. И если он хочет сражения, клянусь Богом, он его получит.

Сжав пальцы в кулак — большой палец наружу, чтобы его не сломать, как в шутку учил меня когда-то Нед, — я всадила его в лицо Михаила. Руке стало больно, но Михаилу тоже было больно, и это мне так понравилось, что саднящий палец перестал иметь значение.

Я лягнула его в ногу. Еще раз. Потом нацелилась выше, и Михаил от боли сложился пополам.

— Это за Ирен, — выдохнула я, — и за то, как ты хотел обмануть ее семью, А это… — я с такой силой толкнула его, что он врезался в стену, — это за Неда. — Еще пинок, еще. — А это за мистера Марлоу, который хотел только одного — чтобы ты оставил его сына в покое. А это за Алека. Будь ты проклят за то, что сделал с Алеком!

Рука Михаила метнулась вперед и дернула меня за щиколотку. Рывок оказался таким сильным, что я полетела на лед и в коленке что-то хрустнуло. Боль пронзила мою ногу до самых кончиков пальцев, слезы брызнули из глаз.