Обреченная

Сначала я не поняла, но потом вспомнила, что Алек рассказывал мне тем рассветным утром в турецких банях: «Если Братство сможет контролировать меня целиком и полностью, как они утверждают, он запросто прикажет мне убить тебя, и я послушаюсь».

Они смогут контролировать его сознание. Начиная с этой минуты Алек мне больше не принадлежит. Он был моим какую-то секунду, но я чувствовала, что эта утрата будет терзать меня всю оставшуюся жизнь.

— Не слушайте его, — обратилась я к Михаилу. — Он расстроен. Он не в себе. — Пусть даже я сама не верила собственным словам, молчать я тоже не могла и быстро встала между Алеком и Михаилом, чтобы монстру пришлось на меня посмотреть. Ведь я в некотором роде притягиваю его, так? Я настолько боялась за Алека, что готова была воспользоваться даже этим, лишь бы отвлечь его. — Нельзя верить всему тому, что он вам сейчас наговорит.

— От тебя пахнет… страхом. И похотью. — От улыбки Михаила меня затошнило. — Дразнящее сочетание.

Дверь распахнулась с такой силой, что с глухим стуком ударилась о стенку. Мы все подскочили, даже Михаил, но это вошел мистер Марлоу.

— Убирайся прочь от моего сына! — прорычал он так свирепо, что даже вервольф вздрогнул.

Прежде чем Михаил успел ответить, Алек произнес:

— Папа, все в порядке.

Мистер Марлоу понял, в чем дело, и как будто уменьшился в размерах. Он увидел решимость Алека, осознал, что означает присутствие тут Михаила, пришел к неизбежному выводу, и его могучая фигура теперь выглядела обессиленной.

— Алек, нет. Мы так боролись против этого…

— Мы боролись достойно. — Алек положил руку на плечо отца, и я отвела взгляд не в силах смотреть на проявление безграничной любви и знать, что она обречена. Алек дрожал всем телом, будто собственные слова причиняли ему физическую боль. — Я никогда не смогу расплатиться за то, что ты для меня сделал.

— Ты мой сын. Ты и не должен со мной расплачиваться.

— Но теперь ты должен меня отпустить. Должен признать, что не сможешь меня от этого уберечь. Мы пытались, папа. Мы сделали все, что могли.

Мистер Марлоу был готов расплакаться, но он просто кивнул и отступил назад, покоряясь неизбежному.

Алек обернулся к Михаилу:

— Пообещай мне одну мелочь. Поклянись.

— Нельзя верить его обещаниям! — закричала я. — Он лжец, разве ты не знаешь?

— Я дам тебе слово, — произнес Михаил. — Не как джентльмен, это ничего не значит. Но как волк из Братства тому, кто скоро присоединится к моей стае, — да, я клянусь.

Как ни странно, я подумала, что он говорит искренне. Быть оборотнем — вот то единственное, что этот человек считает священным.

Алек сказал:

— Пообещай, что ты отправишь маркониграмму и велишь, чтобы Братство больше никогда не угрожало сестре Тесс и не причиняло ей вреда.

О боже! Он делает это не только для того, чтобы защитить каких-то неизвестных ему людей в будущем.

Алек продает себя Братству, отказывается от всего, что у него есть, от последней надежды на нормальную жизнь, чтобы с Дейзи ничего не случилось. Он делает это для меня.

— Будет сделано, — произнес Михаил, и я увидела, что он выполнит обещание.

Возможно, мне следовало испытать облегчение. Позже, ради Дейзи, так оно и будет. Но сейчас я могла только кусать свой кулак, чтобы удержать рвущиеся наружу рыдания. Алек должен это сделать, чтобы спасти ее. А я должна ему это позволить.

Михаил, такой же наглый и самоуверенный, как раньше, снова закрыл дверь.

— Эти люди нам не нужны, Алек. Скажи им, пусть уходят.

О господи, это что, произойдет сейчас? Прямо сейчас? Я думала, им придется ждать до полнолуния или чего-то в этом роде. Но нет, все случится немедленно. Этого не избежать.

— Они остаются. — Алек вел себя твердо, сопротивляясь Михаилу до тех пор, пока мог. — Мне нечего от них скрывать. Даже это.

— Очень хорошо. — Михаил пожал плечами. — Пусть смотрят. С большим удовольствием полюбуюсь на их лица, когда они поймут, что ты им больше не принадлежишь. Начиная с этого дня ты принадлежишь только мне!

Михаил вытащил из кармана пиджака Клинок Инициации — тот, которым Братство владело давно, а я никогда не видела. Он был тщательно отполирован, и видно было, что им часто пользуются: на рукоятке для удобства нанесены поперечные зарубки, в металле за многие столетия появились выемки. С помощью Клинка веками вынуждали оборотней выполнять приказы Братства. На рукоятке выгравирована буква «Y», та самая, которую они вырезали на руке моей сестры.

Михаил поднял его и произнес почти мечтательно:

— Говорят, их выковали во времена Римской империи. Что первыми в волков превращались императоры, и это являлось частью их непоколебимой власти в течение почти тысячи лет. — Лезвие Клинка сверкнуло. — С тех самых пор мы стали Братством. Одной нерушимой династией власти в течение почти тысячи лет. Когда-нибудь ты будешь этим гордиться, Алек. Однажды поймешь, что значит стоять над отбросами человечества. И что быть волком — это быть почти богом.

Лично мне не казалось, что волк чем-то похож на бога, разве только у бога каждое полнолуние начинаются конвульсии и он страдает от блох. Мне очень захотелось сказать это Михаилу, но я промолчала. Превращение Михаила было своего рода чудом, причем заразительным, и против своей воли я гадала, каково это — уметь по собственному желанию изменять свой облик. Быть и зверем, и женщиной. Безусловно, не богоподобной, но все равно это не похоже ни на что, испытанное мною раньше.

Мистер Марлоу обнял меня за плечи. Я прислонилась к нему, словно к отцу, если бы мой отец был таким добрым и понимающим, а не суровым и осуждающим. Мы вместе беспомощно смотрели на то, как началась инициация.

Михаил Клинком указал на Алека:

— На колени.

Алек поколебался одно мгновение и опустился перед Михаилом на колени. Лицо его оставалось спокойным, взгляд волевым, но я чувствовала, что подобное подчинение сильно задело его гордость.

Концом кинжала Михаил скинул халат с одного плеча Алека, с другого, и шелк сполз на богатый ковер. Алек остался перед нами в одних пижамных штанах, почти нагим.

Михаил шагнул к нему ближе и начал бормотать что-то себе под нос на языке, которого я не поняла, — возможно, на латыни. В комнате потемнело. Сперва я решила, что погас свет или, может быть, корабль попал в шторм. Но темнота была другого рода, она окружала и поглощала нас. Такая темнота, что отрицает наличие света вообще. Я вцепилась в мистера Марлоу, а Михаил поднес Клинок к плечу Алека и воткнул.

Алек поморщился, подавив вскрик. Кровь потекла по предплечью, по локтю, по кисти. Капли падали с пальцев на ковер. Михаил еще только начал свое дело. Откровенно наслаждаясь мучениями Алека, он медленно, с ленцой, вырезал на его плече слегка асимметричную букву «Y».

В комнате становилось все темнее и темнее. Казалось, что порезы на плече Алека втягивают в себя свет. Бормотание Михаила прекратилось. Он поднес Клинок к губам и лизнул металл кончиком языка, пробуя кровь Алека на вкус. Темнота мигнула, и на мгновение я увидела одновременно и людей, и волков — они не превращались, они просто были там, неразделимые…

Алек упал на спину как оглушенный, и свет вспыхнул снова. Михаил убрал кинжал в ножны:

— Готово. Он наш.

— Убирайтесь! — Голос мистера Марлоу дрожал. — Самое худшее вы уже сделали. Получили, чего хотели. Теперь оставьте нас.

— Я не уйду до тех пор, пока не увижу, на что Алек стал способен. — Михаил снова пригвоздил меня к месту взглядом, и мне показалось, что тело мое заледенело. — Ты предположила, что я превращу его в убийцу? Может быть, теперь мы проверим твое предположение?

Я хотела кинуться прочь, но он стоял между мной и дверью.

— Я мог бы приказать убить мистера Марлоу, но нет. Отец нам еще пригодится. А девчонка — дело другое, — произнес Михаил и обратил свое внимание на Алека. — Женщины — это воплощение слабости, Алек. Твоя страсть к ней лишает тебя сил. Докажи свою преданность нам. Убей ее.