Государевы люди

— Что же вы!.. Никуда теперь не уходите, никого сюда не пускайте — только меня! А то — на каторгу!..

Дарья Семеновна согласно кивнула.

Хотя она и так бы никуда не ушла, потому как некуда ей было уходить.

Мишель выскочил за дверь и, перепрыгивая через три ступеньки, рискуя сломать в темноте ноги или расшибить о стены лоб, посыпался вниз.

Теперь он знал, что может успеть, что — должен успеть... Лишь бы извозчика перехватить. Нынче уже утро, посветлело, их стало больше, и они стали менее пугливыми. Днем Москва оживает...

Увидеть извозчика и сразу поперек дороги сигануть, хоть даже под самые морды лошадиные! Чтобы осадил. А там можно будет рубль ему в нос сунуть. Или бляху. Или револьвер!..

Отсюда до вокзалов, если не пешком, рукой подать, по Большому Каменному мосту к Тверской, дальше к Лубянке, а там от Сретенки уже буквально два шага! Дороги все свободные — заторов нет. Так что он успеет...

Должен!..

Не может не успеть!

Несправедливо было бы, если бы он не успел!..

Глава 14

То, что должно было непременно произойти и чего Густав Фирлефанц так сильно и давно опасался, случилось. Ночью в его новый, на берегу Москвы-реки, каменный дом проникли «иваны» — так в Московии люди промеж себя прозывали разбойников да грабителей.

Подсадив друг друга, они перебрались через забор, оказавшись во внутреннем дворе, где тут же должны были угодить под топор нанятого Густавом сторожа. Но тот, как водится у русских, вместо того чтобы честно работать, обходя двор, крепко спал, привалившись к стене и подсунув под себя скатанную валиком волчью шкуру.

Грабители, заслышав его богатырский храп, подошли к нему и свалили ударами дубинок наземь. После чего связали и сунули в рот кляп. Больше на их грабительском пути никаких преград не стояло. Они, крякнув и поднатужившись, высадили окно на первом этаже и вползли внутрь, где все было им непривычно, не так!..

Воздух был чистый, потому что Густав приказывал проветривать комнаты два раза в неделю, опасаясь телесных недугов, которые селятся в спертом воздухе, проникая в человеческий организм и разъедая его изнутри. В доме, где ожидаемо должно было вонять перепревшими овчинами и квашеной капустой, ничем таким не пахло, а пахло благовониями, которые Густав выписывал в далекой Европе.

Ошалевшие «иваны» осторожно ступали по скользким, натертым воском полам, испуганно шарахаясь от развешанных по стенам картин, с которых на них пялились, почти как живые, мужики и бабы в странных иноземных одеяниях.

— Чур меня, чур! — шептали грабители, часто крестясь и вздрагивая.

Ни за что бы они сюда не сунулись, кабы не рассчитывали на богатую поживу! Но не далее как вчера они сами, своими собственными ушами слышали, как местный конюх хвастал на базаре, что у его хозяина в доме сплошь золото и каменья и что даже щи он хлебает с серебра золотой ложкой!

Вот они и полезли.

— Глянь-ка, Тереха!

На стене висела в деревянной раме совершенно живая и совершенно голая баба, не иначе жинка хозяина, которая раскорячилась во все стороны, прикрыв ладошкой самую срамоту!

Свят, свят!..

В следующей комнате они нашли наконец чем поживиться. Там, в стеклянных шкафах вдоль стен стояла серебряная посуда. Не выбирая, грабители стали вытаскивать ее из шкафов и совать в прихваченные с собой мешки.

Они так увлеклись, что не услышали, как в дальнем конце комнаты тихо приоткрылась дверь.

— Майн гот! — скорбно сказала фигура в длинной рубахе и ночном колпаке.

Это был Густав Фирлефанц, который мучился бессонницей и, услышав какую-то подозрительную возню, спустился сюда из спальни.

— Майн гот!!

Он бы мог уйти без всяких последствий, как пришел, никем не замеченным, но он слишком дорожил своими богатствами.

— Что вы делать в моем доме? — спросил он по-русски.

«Иваны» вздрогнули и от неожиданности выронили здоровенное серебряное блюдо, которое, упав на пол, громыхнуло как колокол, поднимая на ноги весь дом.

Теперь пора было делать ноги!

Грабители, подхватив мешки, ринулись к выходу. Но на их пути встал Густав в ночном колпаке.

— Вы делать очень нехорошо! — нравоучительно сказал он. — Вы воровать чужие вещи! Мои вещи! Вы есть воры, вас будут вешать на площадь!

«Иваны» нехорошо ухмыльнулись, потому что были мало что ворами, но еще и душегубами, промышлявшими разбоем на больших дорогах. Для них человеческая жизнь ничего не значила. Их давно должны были повесить, да все никак словить не могли.

— Если вы не будет отдавать мои вещи, я тоже буду делать вам плохо! — предупредил Густав.

Где-то позади него, в комнатах, слышался нарастающий топот и крики проснувшейся челяди.

— Вам надо положить вещи туда, где брать, и тогда можно идти. Я отпускать вас! — предложил пойти на мировую Густав.

Грабители были не против уйти, но были не согласны уйти без добычи. Они ринулись на хозяина дома, думая легко смести его со своего пути. В руках у них замелькали дубинки.

Но Густав не испугался — он отступил на шаг и, запустив руки куда-то под ночную рубашку, вытащил два пистоля.

— Я будет стрелять!

Но грабители, сильно разогнавшись, остановиться уже не могли... Они подскочили к ювелиру, размахивая дубинами. Еще мгновение, и они должны были раскроить ему череп.

Но Густав выставил вперед руки и разом спустил курки.

Две ослепительные вспышки прорезали темноту комнаты, оглушительно, подобно грому, бабахнули, раскатываясь долгим эхом по пустым комнатам, слившись в один выстрел. Два первых забежавших вперед грабителя, споткнувшись на ходу, полетели куда-то в сторону, вереща от боли и роняя шкафы. Еще двое метнулись было назад, но Густав не собирался отпускать их. Он вновь выставил вперед руки, и тут же прогремели еще два выстрела.

Один из грабителей рухнул замертво, даже не ойкнув, другой, раненный в бок, зажимая рану руками, пробежал всю комнату и пол-лестницы, где уже обессиленный и истекший кровью был настигнут и забит до смерти подоспевшей челядью.

Густав собрал посуду, бережно расставив ее в шкафах, закрыл шкафы на ключ и пошел спать.

Угрызений совести он не испытывал, потому что воры проникли в его дом, который он защищал. Кроме того, он предлагал им мировую, но они не захотели его слушать...

Перед тем как уснуть, ювелир, как делал всегда, зарядил свои двухствольные пистоли, сунув их под подушку. Здесь, в России, он не верил ни в какие законы, верил только в себя и силу своего оружия. Если кто-то снова попытается посягнуть на принадлежащее ему имущество — он убьет их!

Но больше охотников до чужого добра не находилось.

Всем было довольно поглазеть на четырех выставленных на всеобщее обозрение мертвецов, которые так неудачно забрались в большой каменный дом на берегу Москвы-реки, чтобы обходить его стороной...

Русские пусть не сразу, не вдруг, но начинали усваивать, что частная собственность священна и неприкасаема! В том числе стараниями голландского ювелира Густава Фирлефанца, который оказался очень хорошим учителем...

Глава 15

Это была любовь с первого взгляда... на ее бриллианты. На колье в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре...

Это украшение с этими бриллиантами он уже, кажется, где-то видел... Да, верно — в закрытом, под грифом ДСП, каталоге Гохрана! А теперь на этой милой, поразительно тонкой и бесконечно длинной шее.

Честно говоря — шея его привлекала куда больше бриллиантов на ней, но!.. — ему в обязанности было вменено разбираться с бриллиантами, а не с шеями! Хотя здесь все так удачно совпало...

Он узнал драгоценности, которые видел в каталоге, и теперь ему необходимо было проверить свои подозрения, заполучив колье для проведения экспертизы. Как говорится — любой ценой. Хотя эта цена ценой не была, эта цена его вполне устраивала! Даже больше самого товара! За который он готов был платить, не торгуясь, втридорога и даже еще больше!