Путь страсти

— Теперь ты здесь, со мной. Ты можешь делать что хочешь — вернее, что нам позволено, но люди же не вечно будут водить нас на поводке. А мне… мне нужна только ты. И мне это нравится.

Андреа, подумав, решила, что ей это тоже нравится. Но то, что не давало ей покоя, было гораздо сложнее.

— Но моя жизнь вдруг стала… даже не знаю, как сказать. Это какое-то безумие, Шон. Привычный мне мир исчез и… Я уже ничего не понимаю!

— Судя по тому, что ты мне рассказывала, может, оно и к лучшему?

Глаза Шона горели гневом — его взгляд было трудно выдержать, хотя она понимала, что этот гнев вызвала не она. «Ты дитя воина, — сказал ей Фионн. — И знатная леди по праву рождения». Может, причина в этом?

— Вряд ли. — Подбородок Шона вдруг оказался на уровне ее глаз, и Андреа, не удержавшись, лизнула его. — Когда ты ребенок, привыкший к какому-то определенному образу жизни, это и есть твой мир. Я была несчастлива — но я по крайней мере знала, чего мне ждать. А теперь не знаю. Люди стреляют в нас, живущий в соседнем доме бастет хочет, чтобы я стала его подругой, вдобавок какой-то фэйри, нахально забравшийся в мои сны, утверждает, что он мой отец, а моя тетка ходит, затянутая в черную кожу.

— Да уж, Глория всегда отличалась экстравагантными вкусами.

Андреа подняла на него глаза.

— Я так и не поняла, для чего ты заявил на меня права. Чтобы в стае царил мир, сказал ты. Но у вас с Лайамом хватило бы влияния, чтобы убедить кого угодно это сделать… да хоть того же Эллисона, например. Что же все-таки заставило тебя рискнуть сделать предложение какой-то полукровке, которую ты и в глаза-то никогда не видел?

В его потемневших глазах вдруг появилась какая-то непонятная тоска.

— Может, я просто воспользовался удобным случаем. Женщин мало, а я к тому же понимал, что ни одна по доброй воле не захочет стать подругой стража. А вот если у нее не останется выбора…

— Шон Морисси, не морочь мне голову! Женщины в этом городе готовы передраться из-за тебя! Я сама видела, какими глазами они на тебя смотрят. Да вот хотя бы в баре… словно у них слюнки текут. Я чуть с ума не сошла от ревности. Ха! Скажи еще, что до меня хранил целомудрие!

Краска на лице Шона подтвердила ее худшие подозрения.

— Нет, не хранил. Но любовные забавы — это одно. А любовь — совсем другое. Женщины достаточно ясно дали мне понять, что ни одна из них не согласится стать подругой стража. Впрочем, у стражей обычно не бывает ни подруг, ни детенышей — ведь вся их жизнь проходит под сенью смерти. Какая женщина захочет этого?

— При чем тут смерть? Любая женщина хочет, чтобы ее любили.

Что-то снова мелькнуло и погасло в его глазах.

— Да, согласен. Но я перестал быть мужчиной и превратился в своего рода символ. Я не спасаю жизни, а приношу с собой смерть. Скажи мне, Энди, любимая, неужели это то, что тебе нужно?

В его словах чувствовалась такая горечь, что у нее сжалось сердце. Она попыталась представить себе ту ночь, когда его избрали стражем, и его страх, когда он впервые сжал рукоятку тяжелого меча. Вся его жизнь разом переменилась, желания, мечты, все было забыто — остался только долг. Он превратился в стража.

— Стражи вроде тебя заставляют нас помнить, что мы не всегда будем рабами, — понизив голос, сказала она. — Твой меч освободит нас. И мы обретем свободу — в смерти.

— И ты веришь в это?

— Страж некогда освободил душу моей матери. Мне тогда было только три года. Я не забыла, как была благодарна ему. Моя мать не могла остаться со мной — но в стране вечного лета она должна была обрести счастье. И безопасность.

— Тебе было всего три года.

— И все равно я была ему благодарна. — Она коснулась его щеки. Как мужчина может быть таким сильным — и одновременно таким уязвимым? — Ты убедил себя, что приносишь горе, Шон… на самом деле ты облегчаешь его.

— Но оборотни сделали так, что меч стал важнее их жизни. Поэтому Каллум хочет украсть его. Для них меч важнее, чем необходимость сражаться, чтобы остаться в живых…

— Не уверена, что это так…

— Милая, именно поэтому погиб мой брат. — В глазах Шона блеснули слезы. — В ту ночь Кенни пришлось драться не на жизнь, а насмерть, чтобы помешать нескольким одичавшим оборотням завладеть мечом. Он предпочел погибнуть, чем рисковать им… и мной. И как мне теперь с этим жить?

— Богиня! — ахнула Андреа. — Шон… — Она притянула его к себе.

Шон закрыл глаза. Он никогда не говорил об этом ни с кем, даже с Лайамом, хотя ближе брата у него никого не было. И вот теперь он прочел сочувствие в глазах Андреа.

— Он любил тебя! — хрипло прошептала она. — Если Кенни был похож на Лайама или Дилана, значит, он любил тебя. Он сражался, чтобы спасти тебя, а не меч!

— И вот теперь его нет. Нет и уже никогда не будет.

Знакомая тоска подступила к горлу. Шон надеялся, что со временем это пройдет, но сердце его разрывалось от боли, как в тот день, когда погиб Кенни. Уронив голову на плечо Андреа, он заплакал.

Сердце Андреа обливалось кровью.

— Шон, мне так жаль…

Он крепко прижал ее к себе. Она осыпала поцелуями его мокрые от слез щеки. Вся ее злость разом исчезла, словно смытая этими слезами. Только сейчас до нее дошло, что Кенни погиб на глазах у младшего брата. Теперь она понимала, в каком аду жил Шон.

— Я должна кое-что тебе сказать…

На лице Шона отразилось лишь слабое любопытство — как будто для более сильных чувств уже не оставалось места.

— О чем, милая? Неужели ты купила мне еще трусы?

— Очень смешно! Нет. — Спрыгнув с кровати, Андреа подошла к столику, где лежал меч. Ей вдруг стало трудно дышать. — Помнишь того воина-фэйри? Так вот, он попросил меня украсть меч стража.

В комнате повисла тишина.

Андреа очень хотелось коснуться меча, но, чувствуя на себе подозрительный взгляд Шона, она благоразумно спрятала руки за спину. Она понимала, что обязана была ему рассказать, но вдруг забеспокоилась, гадая, как поступит Шон. Ей не терпелось расспросить Фионна о матери, но теперь, похоже, об этом придется забыть.

Впрочем, это не важно. Скорее всего Фионн выдал себя за ее отца, просто чтобы подобраться к мечу. Может, конечно, он и не врал… только Андреа была уверена, что, заполучив меч, фэйри тут же забудет о ней.

«Ну и пусть, — решила она. — Он и так уже рассказал тебе то, что ты хотела услышать, так какая разница?»

Но ей мучительно хотелось узнать правду.

— Проклятие! — прорычал Шон. — Что ты ему сказала?

— Что я не настолько глупа, чтобы отдать ему меч стража только потому, что он утверждает, будто он якобы мой отец. — Андреа повернулась. Шон смотрел на нее в упор, лицо у него было каменное. — Я, конечно, отказалась, но… что, если Фионн уговорит кого-то еще украсть меч? Поэтому я и спросила тебя, что будет, если меч окажется в руках у фэйри. Что он сможет с ним сделать?

— Теоретически ничего.

— Тогда зачем он ему?

— Затем же, зачем и Каллуму. Напугать оборотней. Внушить им страх, что с потерей меча их души утратят бессмертие. Заставить их гадать, что он будет делать с мечом. Да оборотни сойдут с ума при одной мысли, что меч попал в руки фэйри!

Андреа глухо заворчала:

— Что же мне делать?

— Да все просто — не отдавай ему меч, и все.

— Но… Проклятие, Шон, а вдруг он и правда мой отец?!

— И поэтому ты готова украсть для него меч?

— Нет, конечно! Даже если Фионн не соврал, как я могу доверять ему? Он ведь когда-то бросил мою мать… впрочем, и меня тоже. Он, конечно, твердит, что сделал это ради нашей же безопасности, поскольку у него были враги, которые, не задумываясь, убили бы нас с матерью. Но, холера… все это может оказаться кучей вранья! Откуда мне знать?

— Хочешь пробраться в страну фэйри и сама узнать, что правда, а что нет?

Андреа зябко поежилась. Ее с детства учили ненавидеть фэйри, которые некогда создали оборотней, чтобы те сражались за них, а после обращались с ними с беспощадной жестокостью. Страна фэйри — хуже, ада, во всяком случае, так утверждали оборотни. Там царит лютый холод и на каждом шагу подстерегает опасность. И плохо придется оборотню, если он попадет в руки фэйри. Его ждет смерть — либо быстрая и внезапная, либо долгая и мучительная, если фэйри придет охота позабавиться.