Прекрасные создания

— Эта битва началась задолго до тебя. И она, Итан, не закончится на тебе или мне. Боюсь, потребуются века и эпохи.

Ее лицо стало серьезным.

— Когда я утром пришла на работу, эти книги лежали на полу. Я не знаю, как они попали сюда. Вчера вечером я закрыла двери на замок. Утром все было в порядке. Никаких следов проникновения. Что-то заставило меня сесть среди книг и прочитать открытые страницы. В каждой из них я нашла какое-то сообщение — о городе, о жителях, о сути данного момента. О Лене, о тебе и даже обо мне.

Я покачал головой.

— Это совпадение. С книгами всегда так бывает.

Она наугад вытянула из кучи небольшой том и передала его мне.

— Сам попробуй.

Я взял книгу в руки.

— Что это?

— Шекспир. «Юлий Цезарь».

Открыв случайную страницу, я начал читать:

Я скептически хмыкнул.

— И как это относится ко мне?

Мэриан искоса взглянула на меня поверх очков.

— Я лишь библиотекарь. Моя задача — предоставлять книги. Я не могу давать ответы.

На ее лице появилась лукавая улыбка.

— Суть вопроса проста. Кто является хозяином своей судьбы? Ты или звезды?

— Вы говорите о Лене или о Юлии Цезаре? Мне не хочется расстраивать вас, но я не читал эту пьесу.

— Нет, мой милый! Это ты скажи мне, о ком здесь идет речь.

Почти час мы перебирали книги и зачитывали друг другу случайно выбранные абзацы. Наконец я понял, почему пришел сюда.

— Тетя Мэриан, я думаю, мне нужно вернуться в ваш архив.

— Сегодня? Разве тебе больше нечем заняться? А как же покупка праздничных подарков и все такое прочее?

— Я не покупаю Рождество.

— Неплохо сказано, мой мальчик. Я могла бы добавить: «Мне нравится Рождество. Грубо говоря, оно напоминает нам о мире и доброжелательности. Но грубить каждый год надоедает».

— Снова Диккенс?

— Эдвард Морган Форстер.

Я печально вздохнул.

— Мне трудно объяснить свои чувства. Я просто хочу побыть с мамой.

— Понимаю. Я тоже скучаю по ней.

На самом деле мне не хотелось говорить Мэриан о своих чувствах: о всеобщем бойкоте, о постылом городе, где все было неправильно. Наверное, поэтому слова застревали в моем горле, как человек, запинающийся на каждом шагу.

— Мне кажется, что если я побуду рядом с ее книгами, то вспомню, как общался с ней. Мне хочется поделиться с мамой своими проблемами. Однажды я сходил на кладбище, но там ее не было. Я не могу представить, что она лежит в земле.

Чтобы удержаться от слез, я упорно цеплялся взглядом за пятнышко на ковре.

— Понимаю, Итан.

— Я никогда не поверю, что она там. Я вообще не вижу в этом смысла! Почему люди прячут своих любимых в выкопанные ямы, где так холодно и грязно... и полно червей? Разве она заслужила это? После всего, что сделала?

Мне было больно думать, что от ее тела остались кости, гниль и прах. Я не мог смириться с тем, что она прошла путь смерти одна, как я, тоже в одиночку, проходил сейчас путь терзаний.

— А как, по-твоему, все это должно было закончиться?

Мэриан положила ладонь мне на плечо.

— Не знаю. Я хотел бы, чтобы ей поставили памятник.

— Как генералу? Твоя мать от души посмеялась бы над этой идеей.

Она обняла меня.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Она не там. Она с нами.

Мэриан протянула мне руку, и я помог ей подняться на ноги. Затем мы направились к архиву. Это напомнило мне детство, когда вот так же мы прогуливались по городу, пока моя мама занималась важными делами. Вытащив связку ключей и открыв дверь, доктор Эшкрофт предложила мне войти, но за мной не последовала.

Оказавшись в архиве, я присел в мамино кресло, стоявшее перед ее столом. Деревянная спинка была украшена эмблемой Дьюкского университета. Я слышал, что это кресло подарили ей в знак признания заслуг. Оно было неудобным, зато казалось почти родным и подействовало на меня успокаивающе. Я почувствовал запах лака, который нравился мне в детстве. На душе стало легче — впервые за несколько месяцев. Я вдыхал аромат книг и старого пергамента, потрескавшихся пластиковых обложек и пыльных книжных шкафов. Все та же атмосфера удивительной планеты, на которой жила моя мама. Она ничуть не изменилась, и я вдруг вспомнил, как в семилетнем возрасте сидел здесь на коленях мамы, уткнувшись лицом в ее плечо.

Мне захотелось пойти домой. После разлуки с Леной я не знал, куда еще идти.

На столе, почти скрытая книгами, стояла рамка с маленькой фотографией. На ней были запечатлены мои родители в рабочем кабинете. Старый черно-белый снимок, возможно сделанный для книжной обложки для одного из ранних совместных проектов, когда отец, как и мама, увлекался историей края. Взяв в руки фотографию, я несколько минут рассматривал забавные прически родителей, их мешковатые штаны и счастливые улыбки. Мое сердце разрывалось от тоски, но я не мог оторвать от них взгляд. Вернув снимок на место рядом с пыльной стопкой книг, я заинтересовался одним фолиантом. Он лежал под энциклопедией вооружения Гражданской войны и каталогом растений Южной Каролины. На коричневом корешке не было названия. Однако между его страницами вместо закладки торчала длинная веточка розмарина. Я улыбнулся. По крайней мере, это был не носок и не грязная ложка для пудинга.

Я вытащил книгу из стопки и взглянул на обложку. «Гэтлинская поваренная книга для начинающих: Жареная курица и приправы из овощей». Она открылась сама по себе на одной из страниц. «Жареные томаты со сметаной (рецепт Бетти Бартон)». Любимое блюдо моей мамы. От страниц повеяло розмарином. Я присмотрелся к веточке. Она была свежей, словно ее только вчера принесли из сада. Значит, мама не могла положить ее в книгу. Но никто другой не стал бы класть веточку в книгу вместо закладки. Любимый рецепт моей мамы и розмарин, связанный с Леной. Похоже, книга пыталась мне что-то сказать.

— Тетя Мэриан? Вы недавно просматривали рецепт по жареным томатам?

Она просунула голову в дверной проем.

— Неужели ты думаешь, что я сама не могу приготовить томаты?

Я посмотрел на розмарин.

— Вот что я нашел в одной из книг.

— Твоя мать любила делать такие закладки.

— Могу я одолжить эту книгу? На несколько дней?

— Итан, зачем ты спрашиваешь? Она принадлежала твоей матери. Я думаю, Лила с радостью завещала бы тебе все, что имела.

Мне не давал покоя вопрос: как свежая веточка могла оказаться в запыленной поваренной книге? Но я промолчал. Мне не хотелось делиться чудом, которое, скорее всего, предназначалось только мне. Я никогда не жарил томаты и, наверное, никогда не буду этим заниматься. Тем не менее я сунул книгу под мышку и в сопровождении Мэриан направился к выходу.

— Если я понадоблюсь, ищи меня здесь. Для тебя и Лены я сделаю все, что угодно. Ты и сам знаешь это.

Она откинула волосы с моих глаз и улыбнулась мне. Доктор Эшкрофт была лучшей подругой моей мамы. Я не назвал бы ее улыбку материнской, но она подбодрила меня.

Мэриан поморщила нос.

— Ты пахнешь розмарином?

Я пожал плечами и, проскользнув в дверь, оказался под серым небом зимнего дня. Наверное, Юлий Цезарь был прав. Мне следовало взглянуть своей судьбе в глаза. И какой бы она ни оказалась — предначертанной звездами или создаваемой мной, — я не мог сидеть и ждать.

Снег застал меня на пути домой. Мне даже не верилось, что это случилось. Я смотрел на небо, и снежинки падали на мое замерзшее лицо. Густые и пушистые, они парили в воздухе, как белые феи. Назвать непогодой это было нельзя. Скорее, дар небес, возможно, даже чудо — прямо как в песне о светлом Рождестве.

43

 Перевод II. Козлова.